они проезжали влажные кварталы хрущоб в Черёмушках, и дяде Саше всё не верилось: как так, за эти дома, за этих жильцов что-то решали в подземелье? они только приготовились вновь населяться после отпусков, эти милые незамысловатые домишки, зелёные кварталы. танки какие-то, договоры – словно в сказочном лесу побывали, где баба Яга с Кощеем колдуют… Виктор стрельнул сигаретой в окно, вдохнул немного осенний уже ветерок и заговорил тихо, словно с собой:
— Отлично, отлично, пусть вводят, это ещё лучше, чем нейтралитет. Введут пустые, но кто знает, что пустые, страха будет сколько надо. А действие даст противодействие. Всё хорошо, всё по плану, всё по склону, они только убыстрят. Вояки, мать их, ветхие… Кстати, ты ведь ничего не понял, надеюсь?
— Моё дело – дорога, — улыбнулся с хитринкой и уверенностью, докуривая длинную мальборину Александр.
— Впрочем, вникай, что уж скромничать, ты уже, считай, свои акции отрабатываешь – вникай да помалкивай пока… Пусть, пусть сделают первый ход. Красные начинают и проигрывают. Дальнейшее – вопрос координации и реакции. Завтра в девять забирай меня, запасись какой-нибудь снедью на весь день – волка ноги кормят, а нас завтра твои колёса, на пару поколений вперёд…
— Мой шеф настоящий стратег, — не удержался от лестного вывода вслух дядя Саша.
— Стратег работает для всех, он командующий, а наше с тобой дело сейчас повернуть всех к своей пользе, вот и вся стратегия, это контратака по сути будет, — заключил и снова закурил, уже свой неизменный «Кент», Виктор.
дальше ехали молча, высадил шефа дядя Саша где и раньше. глубокой ночью приехал домой, тихо поел холодных котлет на кухне, поставил будильник ручных часов на восемь и подлёг к прохладной жене: ночью она всегда почему-то холодела, чем порой его даже будила. всё-таки страшно проснуться рядом с мёртвой, мало ли что в ночи случится с холодной в другом плане, с фригидной – как-то всё опять не заладилось… но ничего – скоро же мир изменится, другая будет жизнь, жена, семья, дом… всё шикарнее, всё прекраснее, как на видеокассетах. мечты помогли уснуть в уже грозящей рассветом подмосковной ночи.
сон возник с рассветом, ярко и неузнаваемо (как сон). Александр, в газете почему-то прочитав адрес Ангелины, поехал к ней в Солнцево, ночью. и сам сперва удивлялся, как это Олимпийская деревня так растянулась далеко – поперёк улицы Удальцова, через Юго-Запад, к Переделкино. но это был именно проспект, Олимпийский, со знакомым одноимённым стадионом справа, отсвечивающим латунно фонарные лучи. до лесного горизонта сияют круглые арбатские фонари. наконец-то всё ясно, и по названиям правильно, рядом и Олимпийская деревня, и стадион. перспектива уходит слева в Тёплый Стан, справа в Никулино, и он на свежевымытой «шахе» заруливает во двор высокого, гостиничного по виду здания в районе улицы Лобачевского.
в гостинице живёт множество спортсменов: Александру сложно меж ними лавировать, пробираясь в суматохе к единственному, центральному лифту. но и в лифт не пускают: вахтёр, тоже спортивный на вид, требует пропуск, лифты ведь для команд, длинные грузовые лифты. приходится шагать вверх по лестнице, по которой спускаются футболисты, даже поигрывая на ступенях мячом. ему достаётся мяч, он удачно играет им, с ноги на ногу, но рука темнокожего тренера перехватывает мяч, и только тут дядя Саша замечает, что все футболисты негры, и к тому же голые. они смеются ему в лицо, поигрывая не только мячами, которых оказалось много, но и своими весомыми достоинствами. достоинства поблёскивают глянцем недавнего соития. он понимает, что случилось непоправимое: они все только что случались с Ангелиной.
бежит на двадцать первый этаж, гостиница внутри – как башни Калининского проспекта. надо пробежать по узким перпендикулярным коридорам, вдоль лифтовой клетки, а затем найти отворённую дверь в ряду похожих. номера тут как квартиры, и отворён только крайний номер справа, почти у выхода на безоконный балкон. с балкона возвращается покуривший, всё ещё держащий в сияющих зубах сигару негр, и отталкивает Александра при входе в квартиру: там очередь. Ангелина лежит под футболистом, остальные толпятся в коридоре, разминаются, как перед выходом на поле. дядя Саша вынужден прикинуться переводчиком (говоря им «рашн транслэйтор»), чтобы пройти без очереди, его весело пропускают, жестикулируя, но уже не отталкивая. тут он захлопывает дверь, запирает вращающейся задвижкой, и набрасывается сзади на негра – тот так вцепился и врос в Ангелину, что его не за что оторвать. жёсткий каракуль угольных волос рвётся с корнем, но негр норовит укусить белую длань возмездия. Александр бессильно скользит руками по тёмной коже, но вдруг негр больно бьёт его пяткой в пах не глядя, отчего он пятится и падает, вынужденный досматривать проклятое соитие. закончив чёрное дело, негр извлекает свой гигантский першинг из Ангелины и не спеша заливает сперва её, а потом и его пеной огнетушителя, затем почему-то ему, корчащемуся в нереальных судорогах, бросает долларовую купюру с незнакомым лицом седовласца, отпирает дверь и уходит голым.
они оба плачут, бывший врач и путана, Ангелина поднимает его с пола на тахту, и понимает, что успокоить их может лишь собственное соитие. исполняет на нём свой танец в склизлой пене негра. дядя Саша понимает, что сейчас она заражает его СПИДом, но это не страшно, потому что грядёт нечто всеобще ужасное, даже страшно выглянуть за окно. они плачут уже в одновременном экстазе, но вскоре новая вибрация, словно родившаяся из их собственной – заставляет прильнуть к окну. за окном, с большой высоты видны американские коробкообразные БМП и танки, какие он видел на ознакомительных плакатах в тирах и военкомате. Александр бросает беглый взгляд в коридор и не видит никого из негритянской очереди. они все мобилизовались, тотчас понимают он и путана. танки ползут со стороны Юго-Западной, но это не всё: в окно при утреннем свете стал виден огромный монумент, завершающий Олимпийский проспект. поскольку Ангелина тут живёт давно, он спрашивает, и она удивляется его неосведомлённости:
— Это же Дворец Советов, Саш, неужели ни разу не проезжал с клиентами?
— Нет. А почему наверху не Ленин?
— Это же Сталин, Саш, Сталин…
они приглядываются, и видят, что за высоченным серебристым Сталиным видны приближающиеся тенями самолёты – длиннокрылые Б-52 летят бомбить Кремль. негры выбегают из гостиницы и рассаживаются по бронетранспортёрам – футболистский камуфляж больше ни к чему, поэтому они и были голыми, чтоб быстрее надеть военную форму на своих этажах. дядя Саша понимает, что ни остановить самолёты, ни настигнуть негров нет ни сил, ни времени. ему нужно остаться тут с ней, но обоих уже разъедает болезнь. Ангелина пошла наконец-то в душ, смывать пену, а он нашёл кухню и голым принялся готовить кофе. она входит в кухню в кимоно, расписанном под Палех, и он спешит её напоить кофе и успокоить: они могут остаться здесь, пусть даже Кремль разбомбят и захватят, зону, где проживали негры никто не тронет, она вне боевых действий.
— Но Дворец Советов они обязательно взорвут, — выдыхает кофейное тепло Ангелина.
— Это будет атомный взрыв, ничто другое его не свалит, а до этого мы успеем ещё прожить тут, как мечтали – как ты хотела за границей.
— У нас и дети смогут появиться? О чём ты – мы же смертельно больны!
— В западной части Москвы законы штатов, и у меня здесь работа, благодаря которой мы вылечимся и заживём заново. Пойдём, покажу тебе, где буду работать – только оставь тут кимоно, оно же из проклятого прошлого.
гостиница полностью опустела, они спустились на лифте и вышли на пустынный Олимпийский проспект Вернадского. пустота эта может быть после атомного взрыва, но тепловой волны не было, и Дворец стоит… слева только уже вытянулся, имитируя взрывную волну, новый замысловатый дом – целиком из стекла и с изгибом, вроде режущего пространство катера американской береговой охраны, только удлинённого и кривобокого. наверху здания – символ фирмы, огромная красная луковица, и никаких букв (наш ответ многоногим огнедышащим зверям, от представительства этих нефтяников на Садово-Самотёчной он частенько возил иностранную клиентуру в аэропорт). они быстро, шагая летучими семимильными шагами добираются до входа в здание-взрывную-волну – в нём тоже никого, рабочий день не начался, на больших электронных часах почему-то 23:00, хотя утро. или это белая ночь? подниматься по прозрачной и зеркалящей лестнице красиво – везде отражается возлюбленный им мех Ангелины. единственное чёрное пятнышко в стеклянно-белёсом пространстве. тут Александр понимает, что они всего лишь вошли внутрь взрывной волны, которая по какой-то причине застыла – вошли внутрь времени, но оно может двинуться либо вперёд, на Кремль, либо уберётся вспять, на Запад.
надо доказать ей, что кабинет есть, что он работает здесь, и заработанные деньги спасут их жизни. вместо ключа он влагает своё достоинство в специальную полую ручку – здесь работает только такая пропускная система. в кабинете стеклянная мебель, но вместо рукомойника в собственном санузле – ваза с нефтью. Александр погружает в нефть свои ладони и планомерно мажет себя, чтобы стать цветом не хуже, а ещё даже черней негра.
— Таким я тебе больше нравлюсь?
— Да, иди сюда, и сделай меня такой же!..
они устраиваются на прозрачном столе, и входящие в нижний холл утренние сотрудники видят, что творится на верхнем этаже, где начальствует дядя Саша. нефть с его рук перетекает на Ангелину и даже затекает в неё, но это и есть необходимое лекарство от СПИДа – теперь ускоряясь в известном направлении, он ждёт, что и здание-волна вот-вот разморозится в пространстве, надо только совпасть с секундным двоеточием ритмически. миг их экстаза приходится на взрыв, который исходит со стороны Дворца Советов, стекло превращается не в воду, а в воздух, и с немыслимой скоростью, точно в направлении вакуума у Кремля (может, это там взрыв?) их сметает к центру.
он всего лишь упал с кровати: это жена рванула в детскую, там заплакал Егор. не думая о муже, она рванула из-под него простыню, он и скатился. глянул на краснобокие часы «Электроника» с зелёными цифрами на тумбочке: нет худа без добра, без десяти восемь, ещё успею душ принять. но что там с Егором, не заболел ли? натянув треники, он последовал за женой.
Настя даже не проснулась, а Егору просто приснилось что-то страшное, он и рассказать не мог, только утихая плакал в объятиях матери. дядя Саша обнял их в всю свою широту, прислонил к мохнатой груди, чем создал дополнительное защитное поле, как в этот миг казалось. и тут же вспомнил, какое страшное сладострастие ему снилось, но главное всё же сберечь этих человечков – какие б нескладные отношения ни были с женой, нужно дать им пространство и время, расти, набираться воздуха и ума… а ему – уже пора следовать своей авантюрной колеёй. приняв душ, он встретил дружелюбную Антонину на кухне: уже уложила досыпать Егора, приготовила мужу яичницу с колбасой и гренками.
— Надо на весь день ещё настрогать бутербродов, Тош.
— Надолго уедешь-то? Деревня совсем отменяется?
— Наоборот, сейчас не едем, но дачу покупаем точно. Тут день годы кормит, шеф говорит.
— Ну, давай бог, давай бог, — выдохнула Антонина и пригубила чаю, себе она утром готовила только чай с молоком, а мужу внешне неотличимый от своего кофе с молоком.
взяв бумажный, пергаментного цвета пакет с бутербродами, Александр спустился к машине и только тут ощутил, что не выспался – то ли из-за странного сна, в котором мышцы ощущались и ощущали удовольствие вполне реально, то ли из-за времени, которого на сон было действительно маловато. прохладный ветерок непрогретого солнцем дворика – загнал в салон шестёрки-кормилицы. чтобы не терять бодрости, набранной при беге на лестнице, он закурил предпоследнюю длинную мальборину: некогда было захватить новую пачку, зато хоть бутербродами запасся.
его время попыталось сонно отстать от шефского: дядя Саша смотрел в дырчатый белый потолок своей «шахи», выдыхая первую затяжку, но вскоре крутанул зажигание, завёлся и поехал, раньше выхлопной трубы выдыхая наружу дым из угловой форточки. надо прибыть пораньше девяти! – единственная на этот раз путевая мысль его бередила. пока все спят, пока для всех воскресенье, надо поработать ездовым волком, как в той сказке, что утром читала Антонина Егору, чтоб снова заснул, Александр слышал из душа, пока одеколонился жгучим «Сашей» после бритья…
понимая, что день потребует много сигарет, дядя Саша на «Октябрьском Поле» остановился у табачного ларька и долго высматривал самую достойную пачку – ведь и шефа придётся угощать. ничего приличного, кроме «ВТ», булгартабак этот чёртов, но хоть пачка твёрдая… бросив гладкую аппетитную пачку в «бардачок», Александр дал по газам и через четверть часа притормозил возле знакомого отделения КГБ и милиции на улице Расплетина. посигналил, хотя об этом не договаривались.
Виктор вышел через три минуты, уже куря трубку, чем удивил дядю Сашу: этот инструмент не попадался ему на глаза вчера ни разу. трубку выбил в белую цилиндрическую урну у лестницы, прошагал к машине, сел возле него, достал электробритву, ткнул в панель.
— У тебя побреюсь, если не против.
— А почему бы и нет… Куда путь держим?
— Сейчас дядю Сашу навестим, — улыбнулся двойному смыслу шеф и стал поддувать и вдавливать в состязании с внутренне противостоящим «Харькову» языком свои похудевшие за ночь щёки, — он в Москве, не до дач ему, на улицу Герцена жми.
Александр понимал, что в каком-то смысле выполняет роль телефона, так как эти переговоры не должен слышать никто. выбрившись, Виктор вглядывался уже не в центральное зеркало, а в московское утро за лобовым, с каким-то хищным азартом и удовлетворением.
— Ты сам-то выспался, дядя Саш? – спросил он с нежданной лаской.
— Даже сны видел, про будущее…
— Ну, вот мы с тобой вдвоём воплощением снов и займёмся. Да, брат, сейчас по всей паутине пробежимся, а там и начнётся!.. – его смех выдавал бессонную ночь, то, что бомбилы всегда называли бодряками, общаясь за ночным кофейком в столовой Шереметьево-2, — на-ка тебе из наших вещдоков районных форточников, чего такие ценности закапывать, вот, прихватил для твоей магнитолы.
Виктор достал из внутреннего кармана чёрную, словно вельветовую на ощупь, кассету Denon, на которой с обеих сторон было написано карандашом «Кино». нелюбитель такого рода музыки, дядя Саша, тем не менее, вставил её в магнитолу… «Но странный стук» — зазвучала с середины, под неё ехалось логично, а Виктор не удержал очередной порции смеха.
— Только странный стук нам и помогает!..
мелькнули каменные лошадки и бежевые колоннады Ипподрома, затем пришлось постоять на светофоре, перелетели мост, дружно глянули на Ваганьковское кладбище, и вдали засиял утренней белизной и золотым ободком часов Верховный Совет РСФСР. снова подождали на светофоре, и повернули к старокаменному, бурому величественному маяку высотки на Пресне. тут, особенно на брусчатке возле кинотеатра «Баррикады», дядя Саша выжал из своей «шахи» всю силу, но на Садовом пришлось всё же подождать. через пять минут маневров они уже зарулили под шлагбаум во двор светлокирпичного, цековского дома.
— Покури пока, полчаса пообщаемся, а, может, и сюда его вытащу, тогда быстрее…
Александр вслушивался в воскресное утро: отдыхающая по дачам и курортам Москва оглашалась лишь редкими птичьими голосами, мерно жужжало Садовое кольцо за домами, место партийного проживания было выбрано со знанием акустики. курить не хотелось, хотелось дышать здешним непонятно откуда взявшимся чистым воздухом. минут через десять они спустились: полулысый, но крепкий дед с таксой и шеф. дед почему-то был в полутёмных очках, что напомнило дяде Саше Войцеха Ярузельского. очевидно, даже в пустом дворе дед опасался, что его взгляд кто-то расшифрует. именно такими он и представлял собеседников шефа, но попадались все с открытыми лицами… они мерно прогуливались по небольшому двору, дед спустил таксу с поводка, и был увлечён беседой.
— Представляешь, венок мне к дверям поставили недавно, уже похоронили меня, псы… Из ваших, из конторы. Ничего, я ещё на их могилах почихаю!..
седобровый дед ходил по двору всё резвее. казалось, ему бы топор – он бы и дрова тут нарубил, так иногда взмахивал из-под сутулости руками решительно, в размышлениях. видимо, привезённые вести ему не нравились. но когда они проходили «шаху», Александр услышал:
— Миша точно их пошлёт. Да и хрен бы им надвое, заигрался Володька! Как в Польше захотел. Ох, молодец – и ведь вовремя, нам в самый раз, ты прав. Звонить не буду, и так всё ясно: мат в три хода, и никакого их чёртова Союза, даже по Мишиному чертёжику. Ты им помогай, помогай! Пусть покуражатся полнедельки, старые песочницы – но тогда, то есть после, эти песочные часы уже никто не перевернёт.
— Да я уж и ночи не сплю, как над моделью – склеиваю, чтоб сошлось…
— Всё, езжай к Кузьмичу, узнай что в Форосе, и на Лесную не забудь потом. Уже вернулся, наверное. Борису всё изложи, как мне, пусть решает. В нём не сомневаюсь, хотя… Мог бы и с другой стороны доски пройти, прокатиться на броне – оттуда сейчас кажется быстрее. Нет, он другим конём пойдёт, я знаю… Вечером или даже если ночью – ко мне, никаких звонков после этих венков…
Виктор не прощаясь с очкастым прыгнул в машину, и они тотчас выехали. день завертелся разъездами по дачам и московским квартирам – сперва по арбатским адресам прошлись, потом метнулись по Минскому шоссе. жёлтые кирпичики стали привычным экраном для дяди Саши, тут и там он утыкался в эти стены, ждал под ними, курил отдающий орехом болгарский табак, жевал в сухомятку бутерброды… перечерчивая спокойный, безлюдно-отпускной город рывками по командам Виктора – Александр, казалось, высекал некую искру, закручивал вихрь нового и неведомого движенья, которое сейчас и не вообразилось бы ни одному прохожему. даже этому прохожему арбатскому деду в голубой майке, что приостановился перед троллейбусной остановкой у Министерства иностранных дел, чтобы дядя Саша нагло метнул скомканный пергамент в урну – угостив шефа последними двумя бутербродами, он прямо через него и правое окно баскетбольно попал в урну на остановке.
где-то впереди, за бесконечным поворотом Садового кольца, за Маяковкой вырисовывался закат и сиреневый горизонт обещал всё-таки сон, хотя предстоял ещё путь в Черёмушки, а оттуда к тёмноочкому дяде Саше. Виктор, заметив утомлённость Александра, достал из внутреннего кармана ещё кассету, так как «Кино» им за день езды порядком поднадоело, «Звезда по имени Солнце» и последний альбом:
— Вот, заслушай что нынче воруют… Это снова районные улики – нет, они воруют-то из-за кассет, но на этой просто кладезь! Хорошо обороняется Сибирь, метко бьёт…
сзади из колонок понеслось с середины песни: «…глядя на портрет очередного Лукича»
грохот и скрежет взбодрили Александра, и он даже закурил – хотя, выходило почти натощак, а времени поесть пока не вырисовывалось… Виктор держался гораздо бодрее:
— А что, может, так и назвать нашу компанию – «Лукич-нефть»?! Вроде и на мировом уровне, но наше – с портрета снятое, с благодарностью всем нашим Лукичам… Завтра посоветуюсь с Вагитом. Ты уж не обессудь, гоняем сегодня на всю железку, отпущу за полночь, видимо… Вот-вот – «ужас и моральный террор» ожидается, не заскучаешь.
заныривая под Калининский проспект, Александр на чутко-сонную голову едва ли не костьми даже ощущал, как злобно вибрирующий голос из колонок и прочий колючий шум разрушают, грызут, отбойными ритмами раздалбливают и тоннель, и всё вокруг… они быстро долетели до Лесной и, пока Виктор отсутствовал, дядя Саша съездил заправиться возле площади Свободы. позже, поставив «шаху» в виду подъезда, откуда выйдет шеф, Александр всё же забежал через дорогу в столовую троллейбусного парка и сел возле окна с подносом, чтоб видеть выход генерального своего клиента… пообедать всё же успел, чему был по-простому рад. и даже болгарская сигарета в родной, в меру пробензиненной и прокуренной «шахе», показалась потом вкуснее. шеф задерживался дольше, чем все предыдущие разы, что-то важное обговаривал.
Виктор выбежал резво и потребовал нестись в Черёмушки – от Лесной это порядочно, но дядя Саша, словно на автопилоте и угадывая путь лишь по зелёным светофорам, долетел к Пресне за десять минут и оттуда устремился по Калининскому в центр, в задумчивом азарте. шеф не стал включать магнитолу: мешала думать. погрузился в визуально заземлённые размышления и Александр, ему казалось, что такой бешеный ритм перемещений по Москве должен как-то объясняться, отзвук иметь хоть в чьём-то облике, среди прохожих…
нет, сегодня всё встречное казалось спокойнее прежнего: и Военторг, и Библиотека имени Ленина. дядя Саша подумал, что своими рывками руля, следами резины на асфальте он перерубает, перечёркивает слитность, связность чьих-то пеших и машинных траекторий, чью-то обыденность. нет, живых он не калечит, тормозит, пропускает – но рубит их в другом каком-то смысле или измерении. рубит их время – расчерченное уже на будущее здесь… эти скачки показались бы прохожим бешенством – знай они, что «шаха» вовсе не спешит в аэропорт, на вокзал или в ресторан на свадьбу. «шестёрка» спешила в создаваемое именно ими, отображаемое лишь на карте Москвы горячим следом шин будущее, которое взнуздали, ускорение своё дали, а может и смысл вложили, вкладывают, сейчас, и от скорости зависит всё то богатство личное, что часто сулил Виктор… рифмы всегда мешали Александру размышлять, за это он и ненавидел стихи.
закончив что-то писать в блокноте, Виктор удовлетворённо щёлкнул автозажигалкой, чтоб нагрелась, и одновременно включил магнитолу. из неё полилось столь созвучное их общей усталости и оголтелости медленно-раскалённое «Русское поле экспериментов» — и только тут дядя Саша подумал, сколько ещё машин или просто домашних магнитофонов сейчас могут прокручивать эту песню, и даже именно эти строки: «на патриархальной свалке устаревших понятий»… они ехали по этой самой свалке, парадной-фасадной, ещё не сбросившей лица и транспарантов, но изнутри изъеденной песенками, кухонным куревом с крамольными разговорами. и так легко было теперь над всем этим смеяться, делая рывок в Черёмушки и затяжку «бэтэ»…
— Что, брат, втягиваешься в нашу игру? – иронично взглянул на Александра и выключил магнитолу Виктор.
— Наверно, — ответил возница, скорее, задумчивый от усталости, чем от интеллекта.
— Подумай, какие открываются перспективы: это сейчас ты один из автолюбителей, как это обычно зовётся, а будешь-то хозяином целого гаража, и не такой заезженной лошадки, а мерседесов, вольво, роллс-ройсов, тут ведь кто вовремя встал на старт, тот и выиграл…
Виктор раскурил трубку и раздумчиво молчал, пока они дрейфовали переулками к улице Вавилова. дорогой табак, каких в ларьках не бывает – Drum – защекотал пористый потолок и салон «шахи» мечтами о собственных кабинетах, яхтах. казалось, они уже в другой машине и другом городе – вот только как отломить кусочек государства, чтобы кормил?.. ответа на данный вопрос дядя Саша не знал, хотя и помнил слова Виктора, прозвучавшие под «Украиной». главное, чтобы идея частной собственности распространилась сплошь, то есть во все сферы народного хозяйства, тогда оно само и разломится на части, лишь ладони подставляй… в иные часы, отвозя пассажиров, Александр понимал, что старается за рубль – сейчас же надеялся, что успеть значит гораздо большее, и уже не только во временном аспекте.
чем дальше от центра, тем быстрее ехала «шаха», трубочный дым выветрился, и вскоре уже вечерней влажной прохладцей в угловые форточки приветствовала лесополоса, внутри которой прятался подземный «эй-би-си». на этот раз их пустили сразу, прямо в их же машине. паролем было время прибытия, поэтому Виктор так сперва торопил…
— Ну что, Вить, — встретил их в знакомом подземелье начальник, — всё идёт по плану че, как в Польше.
— Я в курсе, — кивнул шеф, печально и осторожно, как на похоронах, усаживаясь за длинный светлый лакированный стол и осматривая исподлобья дюжину собеседников, .
— Оперативно, — продолжил начальник, — Форос наш флюс, мы его временно обезболили, но сейчас уже не он проблема, Серёж, готовь телеграмму по округам, от имени комитета, мы теперь – все Комитет, такой субъект власти.
— Владим Ксаныч, Комитет в данном случае не решает, по конституции, — ответил бледный, знакомый по ТАССу дяде Саше парень, на этот раз бывший в пиджаке и при галстуке.
— Чёрт, ну, от имени Военсовета тогда, тут время важнее, чем подпись, — вспылил начальник, – границы на затвор первым делом, чтоб вся эта шумная шваль не побежала, товарищ Бритвин, вы уж им отсеките пути отступления.
— Так точно. – негромко сказал один из форменных.
— Теперь… поддержка в трудовых коллективах, завтра чтобы уже «Время» показало, — продолжал начальник, — за Москву и область отвечаете теперь вы, товарищ Калинин.
— Какая у нас добрая преемственность в именах Комитета, — улыбнулся Виктор, — Владим Ксаныч, с какого часа вводим-то?
— С полуночи, конечно, скоро уж. Утром войдёт техника, на рассвете. Тебе – по всем районным конторкам дать сигнал сплошного дежурства, диссидА может задёргаться, даже штурмовать, всё основное, кроме оружия, вывезти и… дежурить, а разоружение населения пойдёт отдельным этапом, всё, иди исполнять.
— Есть, — ответил непривычно чётко Виктор и увлёк дядю Сашу за собой, обратно.
они быстро выехали в полностью стемневший лес, Александр не сразу нашёл дорогу, но скоро уже выруливал по улице академика Варги среди мирно дремлющих домов. вскоре пришлось резко притормозить: в полутьме пьяный, по пояс голый мужик в сиреневых тренировочных штанах от хрущобы метнулся в парк, сквозь угловые форточки «шахи» было слышно, как его выворачивает.
— Быдлятина! – разъярился Виктор, — спасибо не на капот, ничего, скоро конюшни у нас чистить будут, вперёд!
дядя Саша послушно дал по газам. только въедливый и колкий табак – трубочные клубы шефа и собственные затяжки, — удерживали от того, чтоб заснуть за рулём. Виктор молчал всю дорогу, поскольку распоряжение было дано не им, а ещё с утра тем, очкастым – туда Александр и летел. да, хотелось домой или просто где-то прилечь, спина за день раззуделась и почти окаменела в сидении. пустая ночная площадь Восстания перемигивалась светофорами, и дядя Саша поймал сея на том, что всю почти дорогу им везло – ни одного красного. заехав в знакомый лишь с утра двор, он, наконец, вздремнул, едва Виктор вышел из машины. времени было – далеко за полночь…
проснулся от хлопнувшей дверцы «шахи». не понимая, сколько проспал, Александр отвёз почти на автопилоте шефа на улицу Расплетина, получил приказ быть снова в девять, и, вопреки сонности, с гоночной скоростью добрался до дома. тут потребовалось напрячь последние силы, чтобы не разбудить семью звяканьем ключей и шагами. сил поесть уже не было – он просто отхлебнул из короткого носика белого чайника воды и подлёг к жене. Антонина спала крепко, как и дети – пересАпывались из разных углов.
— Сааш, — осторожно тормошила жена.
он и не понял, спал ли. однако заоконный белёсый свет дал понять, что утро. первым делом глянул на электронные настольные часы, но там было лишь семь, и с облегчением ринулся досыпать. даже не взглянув на Антонину…
— Сааш, — снова через непонятно какое время потрясла она его плечо, — там, что ли, комбайны?
— Чёрт, какие комбайны с утра, — огрызнулся он голодным, сонным и вдобавок застарело-прокуренным ртом, — давно же уборка закончилась!
— Да едут же, неужели не слышишь?
он прислушался и действительно разобрал за лесом движение чего-то дизельного и шинного. но комбайны «Нива» обычно ехали рывками, а этот рокот был мерным. только тут он вполне проснулся, соотнёс вчера и сегодня – ведь это всего лишь подземный план «эй-би-си-шников» вступил в силу. дядя Саша испугался только одного – как он среди техники проюлит по дороге к шефу, ведь осталось только два часа? шоссе-то единственное.
так наставало утро новой недели, девятнадцатого августа – словно в этой цифре был заложен какой-то отсчёт. сердце Александра болезненно отстукивало ещё вчерашние ритмы и он понимал, что теперь спать бессмысленно. встал, оделся сразу же в вельветово-путевое, а не домашнее, глянул в детскую, где царил покой и сон, пошёл на кухню – хоть поесть успеть основательно…
вопреки уже сложившейся традиции отчуждения, жена не стала спать лишний час, а вышла к нему в приятно облегающем полные бёдра голубом махровом халатике – из заграничных приношений его, он и позабыл… ощущал себя голодным осунувшимся волком, и вместо того, чтобы оглядеть Антонину, а может именно для того, чтоб не встречаться с ней глазами, он включил телевизор.
— Ха, такая рань, а тут балет, — шепнула Антонина нежным голосом, как раньше, но нынче чтоб не будить детей.
он сидел по-прежнему потерянно и хмуро, напрягая глаза в сторону экрана. переключил светящуюся рубиново кнопку канала – вторую, третью. либо балет, либо кругло-кирпичная заставка. Антонина поставила чайник и открыла холодильник, приятно пахнуло чесночком, а может и целым обедом…
— Ты бы хоть поел нормально, а то весь день опять за баранкой, небось, просидишь…
— Пообедать впрок неплохо бы, — выдохнул он, и вспомнил, что и умыться полагается.
холодный душ слегка взбодрил, удалось и побриться, однако отсутствие утреннего показателя бодрости и невозможность переодеться в свежее (чтобы не шуметь в шкафу, прилегающем к стене детской) совсем расстроило дядю Сашу. на сонную голову и действия непоследовательны. он вышел в кухню, где уже ждал его удивительно ароматный борщ, а к нему пара бутербродов с салом. хоть такое внимание жены обрадовало. кухонные часы подсказали, что лишь полчаса ему осталось на такие удовольствия. слегка припухшая лицом Антонина, однако, всё оставив на столе, ушла досыпать…
на второе были купаты с тушёной капустой, он под едва слышные (Антонина оставила на минимуме – чтоб не разбудить детей) сентиментальные переливы музыки Чайковского допил кофе, взял две пачки из блока «Мальборо 100» и тихонько вышел. да, судя по телеэкрану, они начали игру…
вскоре он уже ехал возле второго и окончательного подтверждения – на сонную голову, прожжённую дозой кофе, соображалось как-то рывками. колонна БТР направлялась по шоссе в сторону Москвы, её, как обычно перед парадами или учениями, ограждали два газика ВАИ. выходит, и сейчас ему надо их обгонять, не записали бы номер эти, в газиках… но он успешно миновал длинную колонну БТР с широкими протекторами, немудрено их было спутать по звуку с комбайнами… в своей «шахе» Александр себя почувствовал теперь буревестником. но не будить же дом за домом бибиканьем? да и что им скажешь. едет техника – не впервой тут. репетиции парадов случаются. вот только нынче уже не репетиция.
Продолжение следует
