не хотелось ни есть (хотя к костру позвали, там уже кашу соорудили из принесённого местными жителями), ни пить, а вот курить захотелось сильно. возможно, воспоминания о вчерашних баталиях и утренние костры навеяли… на углу, у бетонного забора стадиона угостил «Мадрасом» и попутно рассказал о себе официант из валютного ресторана «Дели», не «Мальборо», но хоть так… дядя Саша затянулся и втянулся в происходящее с новой силой. укатывается горящим гробом в тоннель исторического небытия время приказов, этих эмблем на БМП – гвардейских, с пятиконечной звездой – наверное… неужели так запросто могут горожане поворачивать вспять организованную силу, армию? значит, могут – научились!.. и он, всего лишь вчерашний извозчик и позавчерашний хирург – один из них… митинг у Белого дома шёл в непрерывном режиме – точнее, не митинг, а стояние, разговоры. «Крючкова, Пуго, Янаева, Язова – под суд!» — гласил чей-то плакат.
кто из них кто – поди, догадайся. хотя, точно – тот, с седыми боковинами лысенький!.. высокий, масластый прибалт, он же был на ТВ! дядя Саша словно бы сон вспоминал давний. и ещё пару черёмушкинских лиц знакомых – это всё в программе «Время» было, по «Юности» у дедов из Народного фронта. за ночь многое переменилось – населённость зоны от тоннеля до Белого дома выразилась на стенах.
«Кошмар на улице Язов!» — дописывали белой краской анархисты с ближайшей баррикады на стёклах СЭВ. «Защитим Россию!» — писала группа под андреевским флагом. «Забьём снаряд мы в тушку Пуго» — написали рядом панки из сто сорок второго отряда самообороны, явно злые, поскольку только что за пьянство сменили их командира, о чём отдалённо вещал мегафон… Александр отметил, как их позавчера ещё жиденькие баррикады везде окрепли и теперь под охраной уже нескольких, а не двух танков, отгородили пространство от тоннеля до гостиницы «Украина».
продолжая свой традиционный обход, дядя Саша отметил, что народ прибывает, хотя, в основном, просто гуляет и смотрит, оценивает. вот и пара знакомых лиц патрульных дедушек, покинувших уже ненужный пост у стадиона – с флагом, который, видимо, нарисовали утром. это был обычный советский флаг, откуда-то ими поблизости снятый, но под серпом и молотом красовалась чёрная свастика, перечёркнутая белым, справа же они написали, тоже белым по красному «Фашизм не пройдёт!».
главный вход в Белый дом превратился вместе с торжественной лестницей в большущую баррикаду. к исходной, помоечной сердцевине приросли оранжевые поливальные зилы. выше оттуда в мегафон, словно бы вместо утренних новостей, вещал усатый плечистый мужик в светлой варёнке, с удовольствием выговаривая, подчёркивая всякий раз «РррэСэФэСэЭр», поскольку зачитываемые им документы уже касались не СССР:
— Контррольное управление проверило исполнение указа президента РСФСР…
дядя Саша, радуясь своей сопричастности, отмечал, как быстро без бюрократии, просто на улице, из людей организуются целые структуры – контрольные управления, отряды, прямо как сами баррикады, на пустом благопристойном месте… и ещё вчера удивился, что наряду с их дружиной есть уже целые отряды самообороны. и если панки – в сто сорок втором, то сколько же их вместе? полтораста отрядов! правда, этот приём (запугивание числом) был использован ещё Кутузовым, но… тут все свои, и обманывать некого.
— Свою поддержку законно избранному президенту России, — продолжал усатый…
знакомые патрульные из Народного фронта комментировали:
— Кажется, Сеня, и наш флажок больше не потребуется – теперь будут указы, как у царя. И указом можно всё отменить, особенно таки эту красную тряпочку…
— Ах, Осенька, если бы так! – вторил ему мечтательно, поэтично в свой акустически богатый нос второй, и только тут дядя Саша впервые подумал, что они братья, скорее всего…
однако оратор предупреждал что, хотя большая часть краёв и областей РСФСР отмежевалась от действий ГКЧП, но разбирать баррикады пока рановато:
— Двадцать-тридцать мужиков покрепче, подойдите вот сюда, ко мне или вот к нему…
Александр выступил вперёд – правда, назначенный с баррикады возглавлять крепких мужиков был хилым коротышкой, но вскоре за ним через мост действительно зашагали около двадцати бойких человек – вовсе не из вчерашних или тем более позавчерашних защитников, а пришедших этим утром. задание было – проверить, на месте ли троллейбусные заслоны по ту сторону моста. дедушек из Народного фронта не взяли, хотя сперва они вызвались… троллейбусы оказались на месте, просто выдвинувшиеся на защиту кутузовских рубежей БМП, перешедшие вчера на сторону Белого дома, проезжая аккуратно подвинули заднюю часть одного троллейбуса, держащуюся на «гармошке». двадцатка мужиков легко вернула эту «дверцу» на место и сама стала возвращаться к Белому дому. со стороны моста он выглядел куда интереснее, чем вблизи – виднелись многие трёхцветные флаги, рядом с ними и один двухцветный, жёлто-голубой, зато большой… люди в основном проходили мимо, но видно было, что в целом они тяготеют к Белому дому, стягиваются, и хоть наверху, как и полагается, реет красный флаг, но те, что внизу, малые флаги развеваются резвее, трепещут живее как-то. над центральной баррикадой под золотистым гербом РСФСР за время, что они передвигали хвост троллейбуса, воздвигли громадный белый транспарант «Долой империю красного фашизма!», хорошо читаемый с расстояния и, наверное, от самой гостиницы Украина», возле которой ещё стоят танки, но уже под триколорами.
небо снова заволокло облаками, белёсый свет лился вместо вчерашней мороси на площадь, что прежде площадью не была. называлась эта троллейбусная остановка «Совет экономической взаимопомощи» — дядя Саша хорошо знал, частенько тут останавливался, высаживал приезжих из «Шереметьева». возвращение его по мосту к этой отвоёванной у прежних законов дорожного движения площади – было чем-то сродни возвращению домой, куда, конечно же, хотелось, но не так, как сюда. это место сами отвоевали – в ночи, и вот свет уже заливает баррикады из бетонных плит, что резвый кран (переехавший со Смоленской набережной, видимо) подтащил на середину Калининского. все взгляды москвичей-зевак, стягивающихся сюда – поддерживают этот новый центр притяжения, именно поддерживают, и он как в воздухе белом парит… на очередном плакате недавно пришедших бородачей Александр прочёл: «Заговорщики самозваного Комитета – не признаём вас! Вы жаждуете народной крови, как в Румынии! Куда дели Горбачёва? Руки прочь от Ельцина!»…
люди одеты не то, чтоб модно, но всё же заметно в лучшую, «импортную» сторону – как публика в насквозь известном ему аэропорту, — глаза их тревожны, но и вдохновенны. у всех, идущих навстречу по пешеходной части моста, по привычке, хотя можно и по центру… и вся эта оборона больше похожа на те Дни города, народные гуляния, что последние годы проходили в Москве в сентябре. с моста хорошо виднелись слева и справа, в сторону метромоста, на набережной большие загогулины ржавых труб из строившегося под СЭВом коллектора – теперь лежащие на уровне цоколя Белого дома на проезжей части. таким образом, и набережная, и Кутузовский проспект оказались перекрыты – правда, танкам это не помеха, но БМП затормозить заставят трубы, а там можно и из собственных по ним шарахнуть, они уже под «Украиной»…
— Ты куда, жёлтая, продажная пресса?! – то ли спьяну иронично, то ли всерьёз недружелюбно встал поперёк мордатый бородатый мужик на подходе к Белому дому.
— Да я свой, с Дружинниковской, — растерялся дядя Саша перед похожим на попа-расстригу.
— Свой-свой, пропускай, — окликнул один из патрульных дедушек.
золотые часы Верховного Совета приближались к полудню, и тут Александр вспомнил про невыполненный вчера приказ шефа: надо же позвонить! хоть сутки спустя – какая разница, тут же не часы, а люди решают – поворачивают трубы коллекторов вспять, куда им нужно, чтобы танки не прошли… а уж он вместе с ними, один из них. дядя Саша подошёл к таксофону под жилым домом справа, возле аптеки. дом показательный, панорамный, сталинский и элитный – а таксофончик почему-то не открытый, как самые новые, а в стеклянной будке, в дюралюминиевой раме. достал визитку Виктора с номером, набрал, но двушку бросать не пришлось: не берут… прождал минуты три – только гудки, никакого ответа. повесив тяжёлую трубку и спрятав две копейки в бумажник, Александр ощутил и моральное облегчение. ну, теперь есть полное право действовать свободно – да и кто теперь ему прикажет, кроме самих баррикад и президента, указы которого оттуда зачитывают? центр сопротивления под золотистым гербом РСФСР притягивает всё больше москвичей, работает магнитом. проходя мимо бетонных плит, над которыми знакомый флаг анархистов с красной буквой «А» в круге слабо развевался, дядя Саша услышал задаваемые им пенсионерами-зеваками вопросы, те словно интервью уже у героев брали:
— А по радио-то говорят, тут одни спекулянты и наркоманы костры жгут. Ребята, это не вы ли Горбачёва освистали первого мая?
— Где именно? – всё тот же спросил лобастый Фловер.
— Как где, у мавзолея, конечно, по всей стране вас показали – гласность же!
— А, эт верно, только мы не свистели, а «паа-зор» орали, он от нас и сбежал с трибун, — с хмурой иронией пояснил другой, очкастый анархист.
— Ясно, то-то, я думаю, флаг ваш знакомый, — проговорил один из пенсионеров лукаво, но с переходом в задумчивость, и поправил свои очки под летней белой шляпой годов семидесятых…
обошедши вместе с пребывающими зеваками раскопанную экскаватором яму возле СЭВа, Александр удивился: вроде бы в понедельник её не было, когда они сюда прибежали с Манежной. стоящий ближе у Белому дому кран и его воздетая в серо-белое уже небо стрела – тоже отражали степень намагниченности этого нового центра Москвы, ведь перегнал же кто-то сюда, на защиту… на стёкла СЭВа тем временем понаклеили своё творчество ребята с ближаших баррикад – по виду, тоже анархисты. среди приклеивающих, правда, попадались и парни в бежевых кожанках из арбатских комков, в кепках – народ разный, зато язык один. «Не дадим, ядрёна мать, народ Канаеву янать!» — гласила одна из листовок, дядя Саша впервые за три дня улыбнулся, и тут вспомнил, что даже не завтракал, а только курил, и поспешил на Дружинниковскую. пробиться было сложно – площадь у балкона Белого дома уплотнилась так, что ему пришлось пробираться по бетонной стенке стадионного ограждения.
с балкона тем временем неслись вести: на сторону демократии переходят всё новые дивизии, остальные начали отступление и покидают Москву. открылась внеочередная сессия Верховного Совета – вот этого самого здания, то есть заработал орган, не только снаружи идёт бурление но и принятие решений внутри – то ли прояснившееся небо, то ли хорошие новости, то ли желание запоздало позавтракать ускорили движение дяди Саши к родной баррикаде за угол стадионного забора.
там прибавилось греющих руки и кушающих кашу. пенсионер из хрущобы взял на себя миссию кормить всех желающих, и справлялся с ней – откуда-то, наверное, из зелёного железного зелёного ларька «Овощи-фрукты» у метро «Краснопресненская» взялся даже арбуз. Александр впился сперва в него зубами – нутро арбузное было ледяным, зато пшённая каша потом, всё с той же китайской тушёнкой – горячей… пенсионер, словно родного сына, представлял дядю Сашу как одного из героев вчерашнего боя в тоннеле. вскоре вместе с прибывшими вновь возникла бутыль спирта «Рояль», и на сытый желудок было выпито много: осенние веяния усиливались, разговоры уносили в заграничные дали, и только сейчас все, размягчённые спиртовыми парами, ощущали себя гражданами мира, говорили об этом…
— В натуре, — говорил хмурый человек в рваных джинсах, бежевой кожанке и в спортивном, резиночкой, хайратнике, как у теннисистов, — почему мы не можем, как все цивилизованные страны? почему какая-то партия и Госплан решают, где что выращивать, что, где и почём продавать? почему я сам, скажем, не могу ставить цену в своём комкЕ?
— В комкЕ-то как раз можешь, сразу видно, что не торгуешь, — улыбался пенсионер, — а в магазине уже нет, там – государство…
— Это вам так только кажется, вот поэтому в магазинах и пусто, всё эта чёртова плановая экономика, валить её надо вместе с гэкачепистами, вот что я вам скажу, — не унимался спортивный «предприниматель».
— Ребят, а вы не слышали, где тут будет концерт? – спросила группа панков, идущая явно не со стороны Белого дома, а от киноцентра, от метро.
— Как где? Всё там, всё у Белого дома, на баррикадах! – задиристо подмигнул им «предприниматель».
— Кинчев, Кинчев! – зашептались панки и паночки, и застыли в созерцании, — Костя, а кто ещё выступит?
— Все тут: Ростропович, Кузьмин, Макаревич, Сукачёв, «Коррозия» и «Шах», всё ништяк, кабеля протянули, скоро выступим, места лучше идите занимайте! – сказал им Кинчев, глотнув сигаретного дыма, словно вина из рога, засветив угольком сигареты вверх…
— О, да я твои песни, получшается, в машине слушшл! — дружески улыбнулся дядя Саша, слегка стыдясь проявляющейся пьяной артикуляции.
— Получается так, старик, ток мы уже со вчерашней ночи тут, на автобусах тож пели, — сказал Кинчев менее громко и показательно, поскольку панки последовали его совету и поспешили вперёд.
— Ну вот, теперь мы и вместе, — резюмировал из последних трезвых сил своего юмора Александр.
— Воистину, старик! «Ночным волкам» и Стасу Намину скажи спасибо, его аппаратура-то, так бы ток под акустику жарили шугар, — заторопился Кинчев, бросил свою сигарету в костёр и влился в потоки идущих от метро…
хлебнув ещё разбавленного в алюминиевой кружке «Рояля», он задремал прямо сидя, у костра, во хмелю… встал дядя Саша с качельного бревна при звуке концертном, и тут же вспомнил разговор с рок-звездой – не приснился ли? из-за кишащей площади невнятно доносились гитарные звуки, но это была только настройка. вышедши на площадь и обогнув бок Белого дома, миновав затем фасадную баррикаду, он наверху лестницы сразу увидел под крылом Белого дома покрытые полиэтиленом колонки и парней с гитарами. парни настроились и ушли, затем вышли совсем другие личности – показавшиеся ему знакомыми химкинскими проститутками с их сутенёром.
— Наш соотечественник из США Михаил Шуфутинский! – объявил невысокий ведущий, послышались редкие, как дождевые капли, аплодисменты.
крупный бородатый дядька в чёрном плаще стал петь, а три проститутки справа от него в коротких чёрных платьях — заученно, концертно подтанцовывать и изредка игриво подвывать в три микрофона. ресторанная атмосфера выглядела на фоне щетинистой баррикады и транспаранта «Долой империю красного фашизма», снизу вверх, довольно-таки странно. канкан на баррикадах… ещё страннее смотрелись давно ставшие защитникам Белого дома своими в доску милиционеры — на фоне поющих «проституток». триколор венчал справа группу очарованных ресторанным шармом нью-йорка слушателей в бейсболках, кроссовках, джинсовках и фуражках.
потом сыграл высоколобый полулысый старичок на виолончели – очень красиво. жаль, Александр не расслышал, когда представляли масластого, рослого деда. после под одну свою электрогитару и фанеру выступил виртуоз Кузьмин, это ещё было дяде Саше доступно, но когда ливанул дождь – пришлось ретироваться под въезды-эстакады СЭВа. оттуда-то, когда стемнело, издали, вне видимости и услышал дядя Саша — как будто пьяным разъярённым голосом, но чётко произнесённую тираду:
— Поздравляю вас со свержением ненавистной фашистской хунты!!! Рашан водка! Давай, Костыль!
под СЭВом действительно радостно пили водку из горла, и Александру предлагали. однако то ли прежний спирт так сразил, то ли волглая тьма уговаривала заснуть, но слушать дальше дядя Саша ничего не стал (да и не любил он рок, тем более тяжёлый), а пошёл подальше от столпотворения, сразу в «ночлежку» пенсионера – во двор и в первый же подъезд, дверь квартиры над цокольным этажом в уже родной хрущобе была по-прежнему открыта и даже место на детской кроватке свободно. на неё он, едва раздевшись, и рухнул.
проспал опять почти без снов, хотя иногда казалось, что кто-то его, как в детстве, обнимает со спины – тревожили близкие звуки, но не пробуждали. как будто подходили и обнимали. кто-то отмечал победу на кухне пенсионера, пил, смеялся, курил, ложился на пол спать, Александра это нисколько не тревожило: свои!.. и пробудила утром лишь настойчивая собственная вонь, как-то ощутимее ставшая после выветривания спиртовых паров. немудрено: три дня в одной одежде, уже четвёртый пошёл. перешагивая через спящих братьев-защитников, дядя Саша пробрался в маленькую ванную, которая была, в отличие от комнат, свободна… долго стоял под душем и тёрся старой мочалкой, шампунь «Ромашка» казался небывало ароматен. побрился безопасной бритвой пенсионера, благо и помазок в пластмассовой плошке стоял на подзеркальнике, и меньше спичечной коробочка лезвий «Нева», и даже «Детское» мыло нашлось, чтоб пену взбить. надевать на чистое тело старое бельё было противно, но безальтернативно. самого хозяина снова не было – он обнаружился у потухающего костра на Дружинниковской, счастливый и сонный.
— А, дядя Саш – ты вовремя! Скоро будет шествие, но моих ног явно не хватит…
— Куда ещё шествие? – ещё не проснувшимся до конца голосом поинтересовался Александр.
— Кремль идём брать, тихо и мирно. Да ты дуй на площадь, внеочередная сессия внутри закончилась, с балкона расскажут, чем… а я всё ж пойду, покемарю, войска уже точно выводят, так что можно и мне, старику, отдохнуть!
— Я как раз кровать освободил, только вот побриться вашей бритвой пришлось.
— Да ради бога, родной, отныне ходи ко мне, как к себе домой, ведь демократию и Россию мы вместе отстояли, мы как братья теперь! – старичок был пафосен и слезлив, что подтверждало его утомлённость, оставив пепел костра, он поплёлся домой…
на площади с утра — столпотворение. с балкона уже говорит всё тот же седовласец, который Ельцин, от которого раньше слышалось с уральским, проглатывающим гласные говорком «Правый реакционный путч»: «В честь сегодняшнего дня, дня победы демократии над реакцией, Верховный Свет Российской Федерации сегодня принял решение…» — толпа буквально расцветала от каждого слова. разноцветные флаги взмывали над щеками Александра вверх, даже и польский померещился, — словно голуби. правда, торжественность портил фекальный ветерок со стадиона, где уже порядком накопилось «отходов демократии»…
— Объявить государственным флагом России трёхцветный флах! – закончил Ельцин и голос его потонул в овациях и скандировании «Рас-си-я!» и «Ель-цин, Ель-цин!».
с балкона, давно задрапированного длиннющим трёхцветным полотнищем, – оно стало выкипать дальше, спустилось на автобусы, перешло в руки ликующих москвичей и двинулось в сторону СЭВа. на фоне кирпичного забора посольства США новых флаг страны смотрелся особенно красиво. другие флаги свободных республик в руках защитников Белого дома – Украины, Латвии, те, что Александр уже узнавал, — сторонились, давали дорогу самому из них большому и независимому. дядя Саша едва поспевал за ним. прихватил белый краешек, пристроился. он знал, что Виктор где-то по пути должен его заметить, его участие, его миссию, ухватил «будущее» — так думал он…
часть баррикад разобрали – поэтому на Калининский удалось выйти не меняя строя. за несущими триколор тоже шли сотни граждан, гордые и суровые… поворачивая на Калининский проспект, дядя Саша обернулся на дом, который он начинал обстраивать баррикадно, и увидел над центральной, которую не трогали, над той самой, что сперва состояла из мусора – огромного двуглавого орла, очевидно принесённого из ближайшего театра, декорацию из спектакля времён петровско-екатерининских… чёрный двуглавый орёл на белом фоне своими размерами затмевал золотой герб РСФСР над входом. шагалось всем вместе легко, прохожие разглядывали цветные полосы непривычного флага. прилетевшего из славного петровского прошлого, — слышалась молва…
в зеркале масс отразились часы: 19 стало 91. проклятый век обнулился за год. а в 19 августа – весь 91-й… год за день. и пошли, и пошли, понесли свою стрелку… оторвалась стрелка часов от Белого дома, — не золотая, не часов, конечно, а много важнее, — ногами пошли часы. людским шагом пошло время. наверное, вспять – не от Кремля, завоёвывать новые земли, а назад. ведь время сейчас это люди, — сцепились вместе, флагом прошлым, петровским и белогвадрейским соединились – и пошли. и это время уже никто не собьёт, не перерубит, не перебьёт, а если и перерубят, то снова срастутся в единый, длинный флаг флажки, в триединство, как Троица! как во сне — эйфорически, цветасто и горласто грезилось дяде Саше…
то, что Александр оказался справа со своей белой полосой, было как нельзя кстати: когда шествующие приостановились. опустили почти до асфальта флаг и траурно глядели в сторону Смоленки, на тоннель и место, где шальная пуля убила третьего парня той ночью, — парня, что показался сперва пьяно прислонившимся к граниту сталинского фасада…
— Всё, дядь Саш – город наш! – услышал он за спиной хрипловатый, но торжественный голос Подшивалова.
— Так ты вон где! – обрадовался Александр.
— А где жо мне быть? Не с чёрным флагом, так с белой полосой, — заржал во всё своё нутро «медвежатник».
и дядя Саша улыбаясь глядел на земной шар «Аэрофлота» и вокруг: весь спирт, все баррикадные недосыпы теперь, перегорев в нём у костров, имели право вместе с ним принимать у города его горожан, как обычно парад принимают. принимают ли нас, — думал случайный флагоносец, — да конечно же! глядят весело – мы-то гораздо лучше танков и десантников. покупают курево в комках, выпивают и нас встречают. мы ведь часть их города, их арбатского счастья, на которое покушались военные. даже маленький магазин «Берёзка» как бы улыбается нам, и парикмахерская за ней. некоторые БТРы ближе к «Новоарбатскому» как раз снимались со стоянки, словно от флага отступая, и навсегда покидали Калининский – больше тут таких «парадов» не предвидится. флаг двигался по маршруту, где до него неуверенно хаживали лишь флажки, заполоняя богатым соцветьем вполне соразмерное ему пространство. проплывая соцветный стоящим внизу комкам, коричнево-латунный «экран перестройки» по имени Элин-2 на торце роддома имени Грауэрмана, «Прагу» и тоннель под Арбатской площадью, заскандировали в виду нахлынувшей торжественности и враждебной пасмурности: «Рас-си-ия!»
действительно, это от танковых встрясок на Краснопресненской набережной откололся кусок того Союза, что предполагалось сохранять новыми договорами. центральная стрелка часов, старший братец… откололся вопреки съездам и партийным директивам, ослушавшись экрана Элин-2 или же его настроениям следуя – и поплыл вспять, к Кремлю. казалось, как в родное зеркало, глядится в триколор и особняк Саввы Морозова: возвращаются его времена, и белокаменный вход в метро «Арбатская» сливается с их белой, правой полосой, откуда выходили только что вернувшиеся восвояси дачники – а мимо них уже проплывает её величество История… дядя Саша вспоминал, как будто год назад тут проходившее в обратном направлении движение своё и других мужичков, сцепивших локти, командующих в мегафоны. всё пригодилось – и опыты здешних же демонстраций с фанерными и картонными лопатками «Долой КПSS!» и скандированием «Ель-цин!», которые он наблюдал ещё как зритель, и самоочевидность преимуществ частной собственности и частности как таковой – вот же, шагает многоногая, в светлых курточках и джинсовочках, громадная часть Союза, Россия – что ей сделается? плывёт на новом парусе, наступает на Кремль!
но возле библиотеки Ленина командиры шествия решили повернуть направо, к дому Пашкова, как раз в сторону его полосы – чтобы символически окольцевать флагом Кремль. переговоры впередиидущих отчётливо слышались (просачивались в мегафоны) – не верилось, что это всё решается на ходу, без режиссёра и заранее намеченного маршрута… возвращаться в места танковой и пантонной сумятицы, завертевшейся тут в понедельник – было вдвойне приятно. дядя Саша всё надеялся встретить Виктора среди стоящих у метро или просто прохожих – почему-то был уверен, что тот его найдёт, как своего верного сотрудника…
но пока они шли прямо по проезжей части (уж лучше один длиннющий флаг, чем много танков) среди зевак, которых он гордо рассматривал, не было никого похожего на Виктора. Александр даже поймал себя на неприличной мысли и осадил: какого чёрта, словно родителя своего после школы он ждёт этого шефа? и почему пошло думает о деньгах, когда в руках его – новая святыня? разве не горд он просто тем, что несёт флаг и что участвовал в сопротивлении наступлению десантников в тоннеле?
с торца жилого дома возле моста, который прежде рекламировал только Сберкассу или съезды КПСС, приветственно глядела небольшая жёлтая реклама Holsten. конечно же, эти парни, несущие флаг, достойны лучшего немецкого пива!.. надо же – недавно они с Виктором проезжали тут же за кортежем чёрных «Волг» в сторону Черёмушек, а теперь шагает иная сила, безоружная, но потому и непобедимая. только бы шеф это тоже понимал и встретил!..
однако когда они вплывали на мост, где уже робко начинали после вывода войск кататься новые «москвичи», «восьмёрки» и преобладающие «шестёрки», все меркантильные мысли – словно влажным ветром сдуло. морось попробовала их на прочность, но лишь на середине моста. они наплывали, наступали – на вывернувшийся острым серым углом Дом на Набережной — на фундамент СССР, ещё недавно, когда проезжали тут с Виктором, казавшийся совершенно неприступным… через флаг, растянутый десятками рук, имеющий с сотню ног, передавалось торжественное напряжение: совесть, вот теперь наш рулевой! серый дом, из которого забирали военных, комсомольцев и партийцев «воронки» по подлым доносам. дом, в котором обитала серая власть – та самая, которую видел и дядя Саша в черёмушкинском подземелье, власть в серых костюмах и с красными лампасами, — кажется, окончательно оступилась и отступилась, будет выселена из своих хором, изгнана из своих привилегий.
как они, на своих смахивающих на мерседесы радиаторами чёрных волгах, смели даже пытаться остановить автомобильный, например, прогресс?! – думал глядя на встречные автомобили в тон общему настроению дядя Саша, — ведь даже если к эволюции «лиц» той же «Лады» и «Москвича» присмотреться, они так тянулись на Запад! нужно лишь не мешать воплощаться инициативе всякими директивами, и станет красивее, чем у настоящего «Рено», а то и мерседеса… надо попробовать поработать на бензине частной инициативы, должно же лучше, чем по медлительному Госплану получиться!
впереди идущий парень в светлой куртке помахал кому-то рукой – но это под гастрономом серого дома стояла и явно выпивала прямо возле комка милиция в непривычной амуниции, этакий полуОМОН. Александр сперва улыбнулся дежурно: сегодня все братья, общественные обязанности забыты, нас не будут атаковать. но светлый парень впереди хотел поделиться, ему мало было одной радости встречи:
— Это же полк Брянского ОМОНа, он у нас, в «Московской правде», во дворе стоял!
— Засадный полк? – шутливо подзадорил дядя Саша.
— Вот именно, они сразу были на нашей стороне: мы-то ожидали, что гэкачеписты начнут нас по-настоящему закрывать, все редакции опечатывать, а они в своём автобусе приехали, все эти дни с нами жили там, мы их кормили, поили!..
— А ты сам из «Московской правды»?
— Нет, это комплекс так зовётся, я из «Московского комсомольца», а в «правде» уже главного редактора нового выбрали, открытые выборы, демократия!
— Молодцы!.. – Александр мечтательно вспомнил это здание возле метро «Улица 1905-го года».
здание того же поколения, что и Белый дом, только пониже, но белокаменное, длинное… ему так вдруг захотелось быть частью какой-то газеты, коллектива, а не извозчиком. но он тут же вспомнил о своих привилегиях – частника (водителя собственной иностранной в будущем машины), которому обещаны Виктором шик и блеск… с моста повернули налево, на Болотную набережную и потекли вдоль уже вполне осенних листвою деревьев. листва как бы звала тут остановиться, под ней расположиться, но флаг диктовал свои цвета – некогда! с высоты полёта вертолётов, что стрекотали вчера и позавчера над центром, напоминая об угрозе Белому дому (один залп из «афганских» нурсов Ми-8 – и нет баррикад) – наверное, это движение выглядело как диктатура цветов, самых ярких и стремящихся обогнать нарождение осенних оттенков. чётко-красный, небесно-синий и белый, который достался дяде Саше.
процессия обошла квартал на Болотной – и вышла на мост, возвращающий к Кремлю. танки облегчённо покидали свой пост, что был виден от гостиницы «Россия». по взъерошенному гусеницами асфальту ступали ноги нового флага, заглаживая вину военных, которые всё же не посмели стрелять ни по Кремлю, ни по демократии. несущие флаг помахивали свободными руками танкистам, у которых тоже на башнях реяли триколорчики, подаренные горожанами.
— Знаешь, Саш, — забасил сзади Подшивалов, — а ведь по Кремлю-то большевики стреляли, когда юнкеров выбивали, и по эсерам потом, дажо Ногин тогда росплакался, требовал остановить обстрел святынь…
— Ну, артиллерия-то тогда была послабее, такие бы орудия его начисто снесли, — приглядывался к вооружению дымящего соляркой справа Т-80 Александр…
— Однако и не чета нынешние кагэбэшники тем большевикам, в натуре, — подытожил завораживающим окружающих мужицким хохотом Подшивалов.
вплывающий с моста под хмурым небом на брусчатку триколор повторял траекторию приземления самолётика Руста в мае восемьдесят седьмого, на заре перестройки. дядя Саша вспомнил этот сюжет во «Времени», который почему-то смотрел, в отличие от прочих, поскольку оказывался у телевизора только когда ел на кухне, то есть утром или ночью. казалось, теперь один гневный взгляд, умноженный на всех несущих триколор – способен не хуже орудий отступивших танков сносить всё, что связано с путчем: например, гостиницу «Россия», в которой затаились участники намеченного пленума Верховного Совета СССР или чего там планировала шестёрка в МИДе? выжигающий город взгляд нового времени, нового знамени…
а знамя – как бритва с радужным бело-сине-красным переливом, — срежет и высотку вдали сталинскую справа, и всё что захочет. вроде мягкое, но оказавшись в надёжных руках не как полотно, а как идея, станет твёрже камня и сильнее баллистических ракет. флаг-сороконожка вползал точно так же на Красную площадь, как Матиас Руст влетел шальной стрекозою: слева от храма. Александр на секунду задумался: стоят ли на посту в храме Василия Блаженного его знакомые комитетчики, но почему-то был уверен, что там пусто и идёт служба. действительно: песнопения слышались негромко, только дым ладана не долетал…
хмуро, угрожающе несли молодые мужские руки триколор и мимо мавзолея, своим числом пугая почётный караул. в глазах флагоносцев – тяжёлая ярость и потенциальная месть за погибших возле тоннеля. однако штыкасто вооружённые солдатики, по специальному уставу бездвижные и неморгающие, не смотрели в их сторону, оставались частью бордово-чёрной тверди под буквами «ЛЕНИН». но, если что, могли бы за себя и за мавзолей постоять, пострелять – и некое напряжение между несущими и стоящими ощущалось. человеконогий триколор, словно символическая огромная тряпка, стирал с брусчатки всё прошедшее в обратном направлении, к мосту – всё прошлое Советов, которое благословляли с мавзолея вожди, а им под ноги в 1945-м бросали этот самый флаг рядом со штандартами Адольфа. вот и пришло покаяние, — думал сопричастный великой уборке площади дядя Саша, ещё полнедели назад и не думавший, что из-за кулис попадёт на сцену… миллионы прошагали вдаль, кто-то сразу на фронт – но теперь, смыкая кольцо против часовой стрелки вокруг Кремля, они, именно они все, поимённо – смывают весь кровавый век, смыкают триколоры Белой гвардии и нынешний в единый, длинный. и расцветает новый горизонт, где кровь снизу (и кровь троих жертв прорыва БМП в тоннеле), впиталась, а небо с облаками – преобладают… откололи свой кусок Белого дома (особенно ощущал сие он, несущий белый край) и донесли до Красной площади! красный огромный флаг над Кремлём, над зелёным куполом уже не казался таким огромным: размеры ползущего триколора легко бы с ним поспорили… Александр не выдержал и высказал:
— Ребят, может, лучше было сразу в Спасские – и сменить уже этот красный караул наверху?
— Кокой кораул? – мрачно пробасил сзади Подшивалов.
— Ну, флаг я имею в виду: как-то нелогично, что они проиграли, а мы тут внизу, и их флаг по-прежнему высший, — терялся в дополнительных описаниях дядя Саша.
— Ничего, — подбодрил парнишка-журналист спереди, — придёт и этого черёд, всё теперь законным порядком пустим, без насилия, тут же охрана всё же, целый полк внутри…
здесь они прошли справа от Исторического музея, где шире: на Манежную площадь, под гостиницу «Москва» со строительными лесами на ближнем углу, возвращалась уже не смятённая толпа понедельника, а вооружённая новым стягом победа демократии четверга. и высокая железная гостиница «Турист» впереди, слева на улице Горького – словно прицел… навстречу шли ликующие с Пушкинской площади: техника покидает и этот пост их стараниями, нагруженная арбузами и прочими мирными снарядами. когда проходили строительные леса из-под них выглянул небритый Виктор – с трубкой. Александр обрадовался и тут же откололся, но нашлось несколько желающих занять его место. точнее, Виктор его нежно и незаметно умыкнул из белой полосы.
— Вот это встреча, шеф! – не скрывал радости слегка стыдящийся дядя Саша.
— Пришлось в гостинице ночевать, видишь, как мы совпали-то ловко – пойдём-ка к Малому, там ведь твоя «шаха» стоит?
— Надеюсь, где оставили в понедельник! – выдохнул заслуженный водитель и защитник Белого дома.
попыхивая трубкой, Виктор молча шёл с ним рядом под серой стеной «Москвы». рядом ликующие горожане привязывали к стволам ещё не уехавших БТР и танков – свои гвоздики, угощали утомлённые экипажи и солдат сигаретами, в общем – расцветали в порыве единения… милиция вела себя на фоне солдат загнанно, сторонилась, хотя быть ей возле площадей, наверное, полагалось.
они быстро перешли и так заполонённую пешеходами площадь Свердлова, занырнули под ЦУМ и по короткому пешеходному коридору, пролегающему меж Малым театром и ЦУМом вышли на Неглинную. в переходе некая группировка радостно распевала-орала припев «Убей в себе государство!». «шестёрка» Александра осталась на месте, только как будто немного присела – так показалось сперва. но колёса никто не продырявил, её приземистость была изначальной: дядя Саша успел отвыкнуть от её вида снаружи за несколько дней и ночей. плюхнулись в салон, хлопнули дверцами, тут табак трубки Виктора запах как нельзя экзотично и соблазнительно, но всё рано не перекрывал костровой продымленности шофёрской куртки…
— Дико курить хочется, только об этой пачке «Мальборо» у Белого дома и мечтал, — сказал Александр, протягиваясь через салон к заднему сиденью.
— Ты зря её так оставил на виду, могли бы и стёклышко разбить, дни-то были лихие, курево ценилось, — улыбнулся табачным выдохом щетинистый шеф.
— Глоток свежего дыма! – оправдывался дядя Саша, уже изъяв из пачки желанно-длинную мальборину.
— Давай-ка помалу домой, — сказал и заскворчал своей трубкой шеф, словно молодой Сталин извозчику.
«шаха» завелась не сразу, точно тоже просыпалась – сказались сырые дни. а ведь, наверное, так и было, — жадно размышлял Александр под действием никотина, — наверняка тут когда-то и Сталин мог проезжать на извозчике, но ведь мы нынче едем совсем в другую сторону да и он молодым трубки не курил, а лишь папиросы, как все… а тогда Москва не была столицей – можно было и сквозь Кремль кататься ямщикам (документальный фильм об этом мелькал на его кухне, а дядя Саша запоминал из солидарности извозчичьей). пешеходов на Кузнецком мосту было достаточно, но светофоры все работали, их путч не отменил, а даже «усилил», поэтому хоть и деликатно, притормаживая почтительно перед поперечными пешеходами – но «шестёрка» пробиралась к Трубной площади. сгорбившиеся спины БТР спешили покинуть центральные улицы, и маленькая «шаха» ощущала себя среди них победительницей. быстро проехали к Петровке и Пушкинской площади – здесь толп не было, только обычные прохожие, поспешно вернувшиеся с дач… но вот на самой «Пушке» митинг имел место быть, что заметили они ещё от детского мульт-зала кинотеатра «Россия».
— Ладно, держи свой четвертной, дальше уж дошагаю, о ванной и бритве с утра мечтаю, — сказал шеф и как-то поспешно вышагнул, не поговорив толком о миссии, на которую отправлял Александра…
вышел он на углу улицы Чехова, пошёл к табачному ларьку по пешеходному переходу… дядя Саша всё пытался понять, что означало то, как шеф хлопнул дверцей и как он расплатился: поощрение или осуждение, что не позвонил? Александр, прижав к рулю сиреневую банкноту, повернул и остановился за переходом, хотя знал, что помешает проехать третьему троллейбусу. почему не поговорили толком о будущем? словно слыша его немые вопросы, Виктор вдруг зашагал обратно по переходу, подошёл к приоткрытому окну, в руке была мягкая клетчатая пачка табака Clan:
— Забыл сказать, теперь не бойся: буду звонить, будем говорить, подслушивать уже некому, в общем, жди, пока муть уляжется, всё мы сделали как нам надо, — проговорил он явно устало, но дружелюбно.
— Когда могу понадобиться в ближайшие дни? – взглянул снизу вверх верным псом дядя Саша.
— Да уж отдохни, потом, как отоспимся, расскажешь, кстати же – да! тебе как защитнику Белого дома теперь полагается участок, указ уже подписан, — спохватился шеф.
— Какой ещё участок? – не сильно, но нежно удивился Александр, ибо действительно ждал дополнительной какой-то награды…
— За Можай, за Можайск вас загонят! ты ещё, надеюсь, тот-то не купил, который с домом? – хохотнув, выяснял уже без дружелюбия, высокомерно шеф.
— Не успел, вы же в курсе…
— Ну вот, зачем тебе за деньги, когда государь вотчину дарует? всё, дома отдыхай и пока дачу не покупай, жди моего звонка, — сказал и зашагал к Пушкинской Виктор Владленович.
сзади загудел двадцать третий троллейбус, и дядя Саша дал по газам. он летел стремительно – по улицам Чехова и Каляевской, повернул налево на Лесную, и всё разгоняясь приближался потом по Ленинградке к родному Солнечногорску. наблюдал отступление бронетехники из города в леса – радостное, облегчённое, словно после удачного парада на Красной площади. дома дети ринулись обнимать его, продымленного и в подванивающей несвежестью одежде. обняли за ноги (как раз две, очень удобно), чего не было уж давно: его героическое отсутствие сплотило семью, они сели обедать у телевизора, ожидая «Вестей» и любых новостей…
— Егорка не хворал? — спросил первым делом Александр, разглядывая румянец сына.
— Нет, капризничал просто без тебя… — ответила со вздохом и надеждой Антонина.
— Ну, уж я вырвался как смог, — выдохнул он и вручил жене двадцатипятирублёвку.
— Негусто за три-то дня, — улыбнулась она, сознавая, что кормилец-муж дороже денег.
— Ну, тут было вовсе не шофёрское задание…
