доехал почти без заминок, хотя разок на Хорошёвке остановили гаишники, но ждали-то не его – спросили, видел ли технику. он честно и с некоторой иронией рассказал, где и что видел. гаишники даже извинились: рация барахлит, а приказ был, обеспечить прохождение…
ведь это же чертовски серьёзно, — начал размышлять дядя Саша уже с учётом такого широкого распространения приказов, — технику вводят чтобы действовать. что же они будут делать и как руководить? спрашивать об этом Виктора как-то неудобно, но ему как отцу – всё же полагается знать, дети-то дома с женой, а мимо движется броня… поэтому он и гнал свою «шестёрочку», и прибыл без пяти девять: чтоб спросить шефа.
он вышел ровно в девять, но почему-то из-за здания. осунувшийся, но весёлый.
— Проверял пути отступления, к вечеру ожидаются осадки…
— Шеф, у меня только один вопрос, — ещё через опущенное стекло сказал нерешительно Александр.
— Вот попутно и поговорим, жми-ка на «Лермонтовскую», к высотке!
он привычно уже воткнул «Харьков» и побрился. велел не беспокоиться – где техника проехала разок, там её уже не будет. а дети с женой пусть дома сидят, на всякий случай. закурили на этот раз одновременно: трубочный табак у Виктора кончился, и он угощался длинной мальбориной, выдыхая целые тирады:
— А мы поиграем с ними в поддавки, они и сами не соображают, что начавший уже проигрывает – а мы побоимся, ох, как мы побоимся!.. Но ведь действие рождает что?
— Спасибо деду Архимеду, — сонно буркнул бывший медик…
— Ну, не совсем то, но тоже как ответ подходит. Масса, входящая бронёй – равна массе выходящих на улицу. Впрочем, решаем задачи по мере их поступления.
они проехали уже проторенным маршрутом по улице 1905 года, мимо бетонного забора Ваганьковского кладбища, на этот раз из-за туч не блестел золотом впереди на Верховном Совете гладкий диск часов. на повороте к центру толпилась ещё одна колонна БТР с сонными солдатиками на броне…
Виктор довольно ухмыльнулся и поднял стекло, чтоб не дышать выхлопами военной солярки, а Александр повернул на Пресненский вал, где смог снова набрать приличную скорость. но на улице Горького пришлось притормозить – впереди плотной чередой встала колонна танков. Виктор весело выпрыгнул чтобы поговорить с танкистами, — видно в том и обязанность его была, — а дядя Саша в это время разглядывал памятник Горькому слева в сквере. пожилой металлический писатель в тяжёлом пальто, опираясь на палочку, подслеповато взирал на танки и, казалось, силился понять – который нынче год, и не из Берлина ли они вернулись, перед кем тут шляпу снимать?.. советский народ, уже утеплившийся одеянием к осени, на площади Белорусского вокзала бежал по своим делам, что-то покупал из овощей и фруктов с дощатых ящиков в сквере, и лишь изредка косился на бронетанковую колонну, изрядно навонявшую соляркой.
— Заводи, они сейчас дальше двинут, — бросил заскакивая обратно Виктор, — жми прямо, тут уж не до правил.
Александр покатил по Лесной, в этот раз шеф лишь весело покосился на дом, в котором так долго пробыл вчера вечером. они вышли на Новосущёвской, на автозаправке, пока заправляли машину, строго затушив сигареты внутри. шеф приказал залить полный бак и расплатился своими. заморосило, и они поспешили скрыться в «шахе».
театр Советской Армии реял потемневшим от дождя, потяжелевшим красным флагом издали, когда проезжали магазин «Богатырь» и небольшую очередь возле него, а, может, возле соседнего универсама. когда пересекали Олимпийский проспект, дядя Саша вспомнил свой сон – словно оказался в том же пространстве. хотелось задержаться, но «шаха» несла дальше, уже мимо изящных полумесяцев небольшой выцветше-зеленоватой мечети под огромным крытым стадионом. на Проспекте мира тоже встретили две колонны БТР…
— Софринцы, всё правильно, — отметил как бы про себя Виктор и стал записывать в блокнот что-то…
они молнией долетели по Каланчёвской до высотки и даже заехали во двор, хотя имелись ворота, но в этот раз стояли настежь. поднялись по солидным ступеням и бордовым с бежевыми плиткам на лестничной клетке к лифту – самому обыкновенному, хотя и без собачьих запахов, как в Солнечногорске… вошли в просторную квартиру – их впустил седой приземистый дедок. по коридору дошли до длинной кухни с высоченным потолком (коридор из-за антресолей был поприземистее). в кухне громко работал широкоэкранный серебристый телевизор JVC и пахло хорошим кофе…
— Ну, ваши сводки? – улыбнулся то ли с кавказской, то ли с еврейской хитринкой дед, наливая обоим густой чёрный кофе в маленькие белые чашечки с золотыми краями, на изящных блюдцах.
— Кордебалет скоро выйдет на сцену, — метко и двуслойно пошутил Виктор, кивнув на телевизор.
— Да, великолепный, кстати, балет, – никак его в Большом не мог целиком посмотреть, то из ложи уводили, то потом всё контрамарки кому-то сплавлял. Мелочь, а приятно. В нашем возрасте приятнее дарить, чем получать, господа… Так что, Вить, сколько им даёшь часов – только честно?
— Почему же часов? Они надолго рассчитывают…
— Я поэтому не их, а тебя спрашиваю – ты ж знаешь, мой телефон далеко бьёт, если надо. Я уже и в «Гудок» и потом в «Правду» звонил. Ничего сказать не могут: ждём приказов Янаева и Язова, — говорит правдист. Олух… И голос дрожит.
в этот момент, в антракте «Лебединого озера», на экране возникла заставка – и это был, что и явилось неожиданностью, недавно ими виданный по пути сюда белоснежный дом Верховного Совета РСФСР. обычно дежурной заставкой служил Кремль – вид как бы из дома на улице Серафимовича, Интервидение* так давало знать о себе, как раз трансляция концертов из Большого театра или Дворца Съездов. а здесь – доселе никак государственно не обозначенное ни в репортажах, ни где-либо ещё здание…
— Вить, по-моему, это чей-то тонкий намёк! А я тебе про какую-то «Правду»… Сводки давай!
— Да какие уж тут сводки: бронетехника в столице, сейчас по всем лучевым стягивается.
— Ох, уж эта рулетка матушки-истории! А если всё провернётся назад? Или вперёд – тут, чёрт их знает, уж и направления-то не поймёшь… Наше министерство, как полагаешь, во что превратят?
— По-хорошему, в частную компанию или даже несколько компаний, чтоб конкурировали.
— Хорошо бы, если б всё же в одну, мне хоть пенсию бы как эмпээсовцу платили из той же казны. А то ведь рельсы-то как поделишь? Транссиб ведь не распилишь на части?.. То-то и оно – конкуренция нужна, но не везде подряд…
— Верно – может, так и останется МПС, только часть республиканских путей обстригут, чтоб лишнего электричества и дизеля не тратить.
— И то бы ладно, — старичок допил кофе.
прошёлся вдоль стен с высокой кладкой белого кафеля, его граница, фаянсовый валик над простеньким голубым узором цвета гжели, оказывалась выше головы хозяина. ещё старый покатый холодильник «ЗИЛ» напоминал о годах постройки высотки. старичок подошёл к окну, выходящему на Садовое кольцо:
— Ползут себе троллейбусы, Вить, никакой техники, хоть с вами просись поглядеть-покататься…
— Подбросить до центра? — у Виктора глаза уже горели кофейным допингом.
— Ты скажи спасибо, что не порох, а кофе сейчас нюхаешь – нечего шутить над стариком, я своё отвоевал ещё при Кагановиче, теперь твой черёд, езжай-ка ты к Кремлю! А мне позвонишь, как сможешь, скажи просто: шахматы на доске, если танки уже там…
Александр вышел в поисках туалета, и обнаружил его в начале коридора: с высоченным потолком, тем же кафельным узором под валиком и невиданными прелестями сантехники, даже возле унитаза имелось биде, о котором ему хихикая рассказывала разок Ангелина. из туалета он слышал, как разговор переместился в прихожую. догнал шефа уже открывающего дверь.
поехали по Садовому к Колхозной площади. стоя на светофоре, наблюдали проезд к центру очередной колонны БТР. а за ними – обычный пейзаж площади, синяя реклама на торце здания за выходом из метро: «Трактороэкспорт. Советские сельскохозяйственные машины и тракторы на шести континентах». как сердце на жёлтой Евразии, горела красная пятиконечная звезда – Москва, а просто красными точками обозначались все места, где работает наша техника, включая Южную Америку и даже Африку… поехали дальше, под Самотёчный мостом повернули к Неглинной и по ней проехали, сколько могли, вплоть до Пушечной улицы, там оставили «шаху» и зашагали, наблюдая всё больше бронетехники.
солдаты на броне вели себя весело, беззлобно – какие-то мятые и не в меру веснушчатые, они, казалось, хотели бы поговорить с прохожими, но не полагалось. держались гордо – небось, впервые в Москве, но с неясной им миссией: вот кто бы разъяснил из прохожих… кое-кто из самых старших, в серых плащах, пенсионеров и пенсионерок пробовал заговаривать с кем-либо самым отзывчивым, но командиры изнутри брони одёргивали болтунов за выцветшую форму. Виктор с Александром ушли уже в подземный переход за Малым театром. на углу, под Метрополем у них первый раз спросили документы – обычные милиционеры. красная корочка Виктора подействовала на красные околыши ментов мгновенно. а они, словно считая технику, продолжали свой путь к Красной площади. поднялись по долгой лестнице за метро в крытый переход к ГУМу, чтобы оказаться побыстрее на уровне Никольской башни – на выходе уже военный патруль проверил документы. Виктор многозначительно оглянулся налево, на Лубянку и глядящего оттуда Железного Феликса, показывая свой документ: «свои-свои».
никаких дальнейших кордонов у Кремля они, однако, не обнаружили. видно, и эти проверяли документы просто по месту патрулирования. народ прогулочно шагает по Красной площади, стоит почётный караул у мавзолея, спокойно на фоне белёсого неба с назревающими тучами реет огромный красный флаг над Кремлём. мимо шагают немногочисленные туристы…
— Экая тишь да благодать, — усмехнулся Виктор, — сейчас в «Россию» заглянем на пару минут, у меня там разговор.
прошли берёзки и голубые ели на торжественной дуге, предваряющей центральный вход в гостиницу. за стеклянными дверьми, украшенными красными квадратиками под трафарет, оказалось не так много людей, кто-то выписывался из гостиницы, кто-то въезжал. Виктор подошёл ко внутреннему красному телефону на тёмно-деревянной стенной панели возле пропускной вахты, показал конторскую корочку милиционеру и набрал три цифры на его кнопках.
— Василий Александрович, я жду внизу, — отчеканил он, видимо, условленное, и уже в сторону Александра добавил, — не перестаю удивляться, как всё шикарно и удобно для депутатов построили, чтоб им отсюда через Спасские ворота хаживать во Дворец съездов и обратно, молодец Никита Сергеевич, но мы-то ещё больше молодцы, жаль он не узнает!..
спустившийся в вестибюль невысокий товарищ в классическом сером костюме был знаком дяде Саше лицом по черёмушкинскому подземелью. сегодня он выглядел веселее, причёсаннее. казалось, русые волосы на фоне залысин отливают лаком. они быстро и негромко переговорили с Виктором, потом подошли к стеклянному фасаду гостиницы, и тут уж Александр хорошо расслышал слова Василия:
— Для президиума кворум есть, все заселились вчера. Ну вот, гляди, наши и тут уже на позиции вышли, Кремль теперь никому не взять!.. А мне пора в МИД, у нас эфир, всё по плану. Ты пока загляни в Василий, там пара ваших, сообщи, что я отбыл, потом Манежную проверь, что там. И сообщай не мне уже, я долго сюда не вернусь, а в штаб: счёт на часы.
они вышли следом за Василием, его ждала чёрная Волга, которая устремилась на Варварку, а Виктор с дядей Сашей дружно закурили… и тут почувствовали помимо своего табачного дыма сильный дух солярки. прошлись вниз по автомобильному пандусу к мосту и увидели три танка, маневрирующие уже возле выходов подземного перехода.
— Хехе-хх, и орудиями на Кремль, правильно, кррасота, главное маневры, — негромко проговорил Виктор и иронично глянул на шофёра, — ладно, пошли, докурим на ходу, хоть и ненавижу я дымить в суете, но время нынче не ждёт.
заглянув в храм Василия Блаженного всё по той же корочке Виктора, они почувствовали романтический запах ладана, подошли к двум парням в серых костюмах у расписной стены. Виктор сказал им пару слов и выразил сочувствие за такую дислокацию. за закоулками и аркадами храма виднелось мерно покачивающееся, поклацывающее кадило и временами появлялся батюшка. словно сменили караул: по прибытии Виктора, чертыхаясь, чекисты хаотично зашагали в негодовании, разминаясь:
— Фуу, накадили попы, навоняли, а мы – дыши да весь день стереги эту братию! – сказал который помоложе, — сигаретой угости хоть, во рту слащаво от этой жжёной соломы.
— И кто попов вообще сюда пустил завывать? – сказал второй, тоже выдёргивая «Кент» из пачки Виктора.
— Михал Сергеич пустил, это же храм, а не просто музей, не забывай, — подтрунил Виктор, — ты ж не против перестройки и веротерпимости?
— Я против только если сюда с Манежной попрут, заграждения же никакого не ставили вэвэшники, — ответил прикуривший постарший.
— А что там, уже собираются? – спросил с несколько наигранным переполохом Виктор.
— Иди и смотри! – хмуро отшутился молодой.
прошагали Красную площадь, обошли Исторический музей справа, и увидели впереди бронетехнику, словно разноцветными мухами обросшую москвичами. видно, за то короткое время, что они провели в «России», тут многое изменилось: колонны БТР продвинулись со стороны улицы Горького и Малого театра, а танковые – от Манежа. слева виднелись новые чёрные нашивки спецназа «с птичкой», солдаты в выцветшей на летних учениях форме стерегли свою броню, некоторые переговаривались с горожанами. а вот между серой гостиницей «Москва» и посеревшим, но изначально белокаменным Госпланом СССР уже кипело – даже тётки в летних сарафанах громоздились на броню, стучали сумками и зонтами по пулемётным башням, пенсионеры колотили палками по толстенным протекторам БТР.
— Неужели ты в нас стрелять будешь, сынок? – спрашивала полная дама с пустой сумкой, явно не дошедшая до гастронома в гостинице «Москва».
— Будет приказ, будем стрелять, — ответил рыжеусый командир в песочного цвета форме-афганке и скрылся в башенном люке БТР.
между вставшими в ожидании приказов бронетуловищами зацветали импровизированные митинги. Виктор оживлённо следовал, а за ним и дядя Саша – в водоворотах рождающегося прямо тут сопротивления москвичей, вместе со взволнованными течениями… кто-то с небольшим андреевским флажком в составе пяти человек митинговал под чахлыми деревьями у Госплана. кучка из десяти-двадцати молодых людей неформального вида ближе к самой Манежной площади увлечённо дискутировала под «Националем».
— Нужно собирать делегацию «Общины» к Белому дому, — говорила девушка в рубашке-варёнке и очках с розовой толстой оправой, которую она изящно придерживала рукой с сигаретой меж пальцев.
— К кокому дому? – спросил с немосковским говорком крупный пузатый анархист в чёрной повязке на немытых кудрях.
— Да к Верховному Совету, вестимо, — толкнул локтем его низенький бородач в джинсовом костюме, — но я против, нужно все силы собрать здесь, на Манежке, у Кремля, не пускать их в Кремль.
— Нет, дэЭсовцы идут к Белому дому, только что слышала!
— Слышала, слышала… переубеждать надо, уходить отсюда — значит идти в чью-то пехоту! – рыжий бородач сверкнул голубыми глазами в сторону очкастой, — вот и пошли делегацией сперва к Демсоюзу.
группа молодёжи потекла в обратном направлении, к Госплану, уже не боясь стоящей бронетехники, на которую норовило влезть всё больше граждан. Виктор шире улыбался, глядя на заваривающуюся из нескольких их подпольных заседаний кашу, затем попросил у Александра «Мальборо» ехидным напевом:
— Давай закурим, ковбои, по одно-ой… Знаешь, что бывает с лягушкой в муравейнике?
— Да ничего, наверно, хорошего, — буркнул вторую ночь не высыпающийся Александр.
— Не проверял сам ни разу? А мы-то детским садизмом маялись, на чекистских дачках в Хотьково – может, знаешь местность… На верёвочке её за лапу опускаешь в муравейник утром, а вечером вынимаешь: аккуратно очищенная от кожи розовая тушка, хоть французскому повару отдавай.
— Тьфу ты! – не сдержался дядя Саша и нечаянно выплюнул недокуренную сигарету.
— Ты эт бросай, нам не до впечатлительности, события назревают не для слабонервных. Не понял, что ль, к чему я веду?
— Никак нет, — ответил раздражённый шофёр.
— Вот бэтэЭры плавать умеют, а в людском море-то потонут! Уже застряли, только с них, с солдатни, нечего снимать, шкура у них служебная, а идей никаких, не с чем воевать. Да и не с кем, сам видишь. А выстрелит кто – тогда и свою шкуру снимут.
они шагали мимо бывшего посольства США в сторону Библиотеки имени Ленина среди всё прибывающих москвичей и гостей столицы. и действительно, пока Виктор говорил о водоплавающих бронированных амфибиях, Александр заметил даже понтон, зачем-то пригнанный к дальней левой стороне Манежной площади, возле Вечного огня. какие тут переправы наводить? через Москву-реку? вот же глупость – они, что ли, не знали, какую технику куда распределять? похожий ропот раздавался со всех сторон: неясность целей прибытия бронетехники раздражала всех, заставляла думать худшее и защищаться, чем можно. даже вывеска на выпуклом полукруге здания впереди «Студенческий театр МГУ», на кумачовом полотне – выглядела здесь как протест, вроде транспаранта, а уж названия идущих там спектаклей и вовсе крамолой: «Макбет», «Чёрный человек или я, бедный Сосо Джугашвили»… теперь наверняка запретят!
волна какой-то политической группы, хлынувшая мимо вставших там пробкой БТРов с улицы Герцена, не дала дойти даже до журфака МГУ, не то, что до Библиотеки Ленина, и они свернули к Манежу. всё время внутри толпы словно бы волны подхватывали их – волны уже общих эмоций, в которых главным было негодование, недоумение. дядя Саша увидел, что в гусеницы танка по другому борту Манежа методично напихана арматура, чтобы он не мог сдвинуться с места. буквально палки в колёса: строительное железо города против брони, пришедшей город штурмовать. мимо танка, как недавно поп в храме Василия Блаженного, ходил как часовой бородатый мужичок, и с нервным ехидством повторял: «Мы следим-следим, мы армию в обиду не дадим, не допустим конфликта».
возле Кутафьи-башни прямо между танками организовалось выдвижение отчаянных мужиков по Калининскому проспекту, шли маленькими группами прямо через проезжую часть, смывая за собой волны только прибывающих на Моховую улицу подивиться на военную технику. кто-то выкрикнул из-за их спин: «Все на защиту Верховного Совета, все на защиту демократии!». толпа-волна удвоилась и понеслась уже по проезжей части вдоль колонн бронетехники – которые как бы подсказывали направление – обратное тому, как они прибыли. солдаты на броне вели себя спокойно, словно их железное жилище находится в собственном законе, и не ожидали, что к ним кто-то попробует залезть на броню, как между Госпланом и «Москвой».
на другой стороне, под Библиотекой Ленина завязывалась драка: какой-то краснолицый парень встал на пути группы устремившейся к Арбату, расставил руки, что-то орал про родину и империю… но их несло вперёд – мимо Военторга, мимо серого Дома дружбы народов с витыми колоннами и выпуклыми ракушками на стенах. Виктор негромко подсказал дяде Саше:
— Вот в этом шикарном особняке Ильич и получал от Саввы Морозова деньги на революцию.
казалось, такую историческую иронию вслух рождает само движение вместе с мужиками от Кремля. впереди, где шире Калининский – и техника стояла плотнее, здесь помимо БТР виднелись и БМП. ускоряясь и привлекая в свои ряды мужиков прямо от латунноликих «комков» с пивом и гамбургерами, они почти бегом миновали Садовое кольцо, понимая, что вечно на месте стоять эти десятки боевых машин не будут. и они действительно, видимо, получив приказ по рации, начали какую-то передислокацию, загремели гусеницами, когда шагающие широко мужики увидели впереди гостиницу «Украина», мост и Москву-реку. Александру не верилось, что этой армией могут руководить те, кого он видел в черёмушкинском подземелье. в ответ на рывки бронетехники, мужики сцепились локтями и ускорились.
— Последний раз танки у Большого и на площади Восстания я видел, когда Берию арестовывали, — сказал кто-то глухо из спешащей под гору толпы.
— Верны традициям кагэбэшники, — охотно злясь, ответил ему голос помоложе.
— Да нет, брат, то армия была, а не чека, это Жуков, — сказал уже с одышкой первый.
— Интересно, кто у этих Жуков, всех бы этих жуков нам знать! – разгорался молодой, пока они спускались и присматривались в уставленную танками и БТРами перспективу под гостиницей «Украина».
— Пррроходим на Краснопресненскую набережную, — командовал смело идущим на него в мегафон высокий мужик впереди.
они выбежали на площадку у книгообразного СЭВа и не увидели никого под белым зданием справа, зато впереди на мосту и на набережной – БТР и танки, уже привыкшие к своим выжидательным позициям. небольшая баррикада из мусора высится недалеко от выпуклого серпа с молотом на фоне белокаменного щита… подошли ближе, обошли справа, и только с тыльной стороны здания увидели несколько уже знакомых анархистов. рыжебородый в джинсЕ руководил строительством баррикады по ту сторону Белого дома, над набережной: что-то указывал, объяснял, как короче и быстрее носить. откуда-то с ближайшей стройки раздобыли длиннющие стержни арматуры и пока сваливали возле Горбатого моста на удивление дежурившей у подъездов Верховного Совета милиции.
— Вот тут я тебя и оставлю, мне – в штаб, про машину пока забудь, следи за всем и позвони вот по этому номеру через два часа, — Виктор написал семь цифр на своей визитной карточке.
карточку Александр видел впервые: ФИО шефа были напечатаны на ленинградском трафарете (производили артикул под названием «Визитные карточки» только в Ленинграде) со скромным синим узором внизу, но печатная машинка была электрической, поэтому заглавные буквы выглядели убедительно. шеф быстро зашагал от гостиницы «Мир» вверх, в сторону посольства США, но ему было сложно продраться сквозь движущийся ему навстречу поток людей, он даже вышел на проезжую часть и обошёл припаркованный слева пикап Шевроле-Кедрик, отделанный под дерево, о такой машине наш ямщик мог только мечтать…
дядя Саша почему-то не мог стоять на месте, сам пошёл к Горбатому мосту, который видел до этого лишь проезжая мимо с клиентами. шагая по переходу улыбнулся воспоминанию: именно тут расставались, но не расстались друзья-кавказцы в кинофильме «Мимино», только белое здание тогда было частично красным, не отделанным, строилось. территория у моста казалась огороженной, музейной: фонарики, чёрная мостовая на мосту и чёрный же памятник восставшим в девятьсот пятом – всё казалось охраняемым антиквариатом, поэтому так странно выглядела активность трёх анархистов, уже направляющих к баррикаде потоки мужиков в летних куртках. бездействие милиции на фоне затишья военной техники выглядело уже не так подозрительно: очевидно, никто особенно и не охранял сейчас Верховный Совет, а военная техника собиралась проехать, наверное, мимо.
— Мужики, может, и я помогу? – обратился Александр к рыжебородому, словно к старому знакомому.
— Как вас зовут, сэр? – отозвался тот с неожиданно нежной улыбкой.
— Я что, похож на человека из посольства? Саша я.
— И я Саша, ладно, так… сходи к Павлику Морозову, там у люка арматура осталась, неси сюда, — инструктировал уже без улыбки бородач.
— К кому? – как будто обижался дядя Саша.
— Да вон слева парк, просто он так называется, там увидишь, — другой Саша немного брезгливо торопил.
Александр пошёл в указанном направлении, парк стоял почти пустой, лишь вдали поскрипывали качели под детворой, почирикивали воробышки… парк лиственный, густо заросший, за ним действительно велись какие-то ремонтные работы в переулке Капранова. и пара мужиков, оттуда волокущих длиннющие ребристые арматурины, подтвердили своим уверенным видом, что он идёт, куда надо. «кирпич», висящий на красном деревянном штакетнике-ограде, секционном, словно игрушечном, открытый водопроводный люк… смешное, условное это ограждение преодолей, и этих железных копий – бери сколько угодно. удивительная безалаберность!
хотя и понедельник, никого из рабочих рядом – вот и дядя Саша подхватил пучок железяк. их как бы спиральная поперечная отделка засечками ржаво вдавилась в ладони. какая всё это глупость, — думалось… бывший хирург, попавший в денежную зависимость от постоянного клиента, растаскивает железо, предназначавшееся для чего-то, — возможно, для ремонта коллектора. любой милиционер может остановить и оштрафовать, как минимум. но нет их здесь. уже другая власть рождается из этого мелкого хищения, наверное… железки пришлось волочить по брусчатке Горбатого моста – звучно. на этот звук рыжий бородач и обернулся, улыбнулся идеальными зубами, словно любимой жене, перехватил половину и потащил за компанию к фасаду здания.
за время, что они таскали арматуру, площадь за Горбатым мостом, да и вообще кругом моста – значительно заполнилась. люди взволнованно здоровались, активно переговаривались, кто-то захватил с собой шариковой ручкой написанные привычные плакаты «долой КПSS». видимо, по телефонам люди созванивались – те, что расшифровали смысл телевизионной заставки между актами «Лебединого озера». под белоснежным зданием и его часами завертелась деятельность, нашлись командующие… и самому дяде Саше, с его дымным, не выспавшимся оком, находилось всё больше дела. он оказался как бы внутри какого-то учреждения, новейшего, но которое ещё не имело стен, не обросло архитектурой… после арматурин они азартно стали разбирать и бревенчатую детскую площадку в парке, нисколько уже не думая о благе детей – ведь танки стоят прямо за белой стеной на мосту, а БМП могут и сюда проехать, им и надо перекрыть путь… тут кто-то всполошился:
— А почему мы тыл оставляем открытым? Они же от чёртовой их Красной Пресни запросто по Дружинниковской подъедут, отсюда!
— Ладно, мы на стадион – может, оттуда что прихватим, — сказала пара неформалов в варёнках, — и перемахнула через бетонный забор стадиона «Красная Пресня».
Александру было всё теплее – то ли от бурной работы, от перетаскивания, то ли от ощущения себя в гуще какого-то свежего людского действия. задача очевидная и потому праведная – не подпустить к себе (к островку у белого, как лист, здания) близко всю эту технику. не дать запятнать белизну кровью. и он-то точно знает, что техника и военные имеют руководство. и делалось легче, словно гора с плеч – от того, что Виктор «наш», что именно он поехал в некий штаб, и не допустит продолжения наступления. насколько сможет. этого дядя Саша, конечно, никому не говорил, только улыбался, вплетая всё больше препон технике в баррикады. выигрывая в пространстве – выиграем время, если будут наступать. это всё напоминало игру, но игру взрослых. сонный организм действовал исправно, только голова начинала побаливать – побочный эффект перенапряжения сердца, сосудов… но и тут людские вихри вокруг него вовремя предложили передохнуть подходящим путём.
— Мужики, ночевать остоётесь? – сбросив выкорчёванного «идола» с детской площадки на асфальт, хрипло спросил иногородний «медвежатник» в бандане (друг рыжебородого командующего, с Манежной запомнившийся Александру).
— А нафиг баррикадируемся тогда? Теперь ни шагу домой! – ответили всё те же нефоры, подкатывая бревно к баррикаде.
— Тогда надо бо сбегать. Ну, в смысле – за протвишком или вроде того, а то зомёрзнем же. – Сказал смышлёный «медвежатник».
— Мама-анархия тебе не даст замёрзнуть, партайгеноссе! У нас за Новоарбатским своё окошко и люди, пошли… Ну, не все, мужики, не все! Четверых хватит, ящик «Агдама» гарантирэн!
— Вот это да! – выдохнул весело и мечтательно местный пенсионер, приволокший свой старый стул в баррикаду.
делегация за «Агдамом» сразу отделилась от баррикадников, дядя Саша оказался в числе четвёрки, и пошагали быстро, как и прежде, через толпу своих, их уже собралось человек пятьсот, если не больше. Мимо низкого кирпичного забора посольства США шагали, вверх по Большому Девятинскому переулку, за которым увидели тоже уже стоящие БТР… за вином бежали, как за боеприпасами – и в сквериках вдыхали уже начинающуюся осень благодарно.
За Новоарбатским очередь алкашей – понедельник и для них денёк «рабочий». вино в обмен на бутылки. арбатские анархисты смело прошагали через очередь и на неуверенный ропот постановили вслух:
— Вы тут похмеляетесь, а мы баррикады строим, чтоб вас от коммуняцких танков защищать, нам – без очереди!
очередь послушно расступилась, пропустила парней в святая святых – не к окошку, а в дверь! вскоре анархисты вытащили деревянный ящик с перезвоном невысоких бутылок, дядя Саша помог им переложить половину содержимого ящика в соседний пустой (их тут было в избытке) из-под пива…
— Пластмасса полегче, а ты, папаша, соображаешь! – подбодрил его парнишка-анархист, но дяде Саше стало обидно, что его возраст не похож на анархистский.
ящики понесли уже не так быстро, как шли сюда, бережно – но по двое на один. в ящиках позванивал действительно белый портвейн «Агдам», купленный неизвестно на какие деньги, а никто и не интересовался. важно было донести боеприпас между бронетуловищ, полных другими боеприпасами! выйдя снова из подземного переходя в Большой Девятинский, агдамоносцы получили мгновенный прилив бодрости: площадь внизу уже клокотала тысячами.
— Да, пипол, наших бутылочек явно на всех не хва-ха-хатит! – рассмеялся басом «медвежатник».
Мгновенная защитная реакция уже выдвигала на всегда доселе пустовавшей площадке – даже дружинников. парней с ящиками не сразу пустили дедушки еврейского вида, занявшие оборону возле памятника баррикадникам 1905-го:
— Мы – дружина Народного фронта, а вы откуда? Провокаторы омоновские?
— Да чтоо ты, попаша, — спасительно забасил «медвежатник», — мы с Дружинниковской, это наша там боррикада, а сам я из Новосибирска, онархист, Подшивалов моя фомилия!..
— Ай, ладно, проноси! – стыдливо рассмеялся народно-фронтовой патрульный, отчасти забавляясь и над непривычной для демократов функцией контроля, — но с тебя за пропуск…
двое анархистов легко извлекли из пивного серого ящика бутылку и отдали её дедушкам. начал накрапывать дождик, и они ускорили свой шаг под листвой вдоль бетонной ограды стадиона. баррикада за тот часок, что они путешествовали за портвейном, обросла «мясом» — проволокой и арматурой с других строек. но всё равно выглядела слабенькой…
— Такую любая гусеничная техника сомнёт и даже не остановится, — вздохнул Александр, поражаясь своим знаниям и самой бдительности.
расположились у бетонного забора стадиона, чтобы не смущать прибывающих по Дружинниковской к Горбатому мосту граждан, и начали распитие портвейна. без какой-либо закуски, светлый портвейн пился удивительно легко. каждый взял себе по бутылке (неотличимой от пивной, только из светлого стекла и с пластиковыми пробками), чтобы удобнее было чокаться:
— Довайте, братья, выпьем за демократию! – пробасил «медвежатник», легко подцепив зубом и откусив пробку от очередной бутылки.
второй тост был уже за какую-то победу. Александр «закусил» его, вдохнув почему-то хлорный душок варёнки одного из арбатских анархистов: это они обнялись, братаясь. вскоре к ним угрюмо подошёл патлатый и лобастый друг с полупустым туристическим рюкзаком брезентового цвета. лобастый отказался пить, но стал что-то долго говорить про возможности победы анархии над тоталитаризмом в эти часы и дни. как будто они были мегафоном или даже телекамерой… анархисты только успевали чокаться, деля речь их друга на подобающие осознанию части. наиболее трезвый из двух арбатских анархистов попытался обнять непрерывно тостующего:
— Д-аа, отомстим им за Махно. Свято дело… Фловер, да хватит базарить! Там уже плиты подтащили, ты ж о баррикадах всю жисть мечтал, пшшли!
Тут-то и поплыло время дяди Саши, он рванул с ними, но вспомнил о необходимости позвонить шефу, когда шагал вдоль забора в сторону деревьев справить нужду по малости – и увидел навалившийся на него золотой обруч часов на кубике-башне словно подросшего за пару часов Белого дома. четыре часа дня! надо бежать к телефону-автомату. он так и сделал, хотя на этот раз продраться сквозь толпу, заполонившую пространство от белых стен до белого же забора – было почти невозможно.
дюралюминиевый таксофон он обнаружил лишь напротив боковой части посольства США, из которого тоже выходили служащие и издали, улыбаясь и громко переговариваясь с жвачным «ар», глядели на заваривающуюся человечью кашу. Александру стоило большого труда правильно набрать цифры, а потом пришлось долго ждать… чёткие гудки прервал негромкий, чуть сомневающийся в своём статусе голос:
— Дежурный…
— Ввиктора! – постарался и себя собрать в чёткость дядя Саша.
ему ответили тишиной, и он уж было отчаялся снова услышать чей-то голос, но вскоре действительно послышался хмурый шеф:
— Что там? излагай, только быстро.
— Шефф, я иззиняюсь, опздал…
— Да чёрт с тобой, говори что видел.
— Ннарод прибывает!
— Сколько там?
— Да уж тысссящи три…
— Ясно. Так, оставайся там до утра, мне ты нужен только там, понял? Домой звони, предупреждай, как хочешь, но будь на посту. Всё, набери этот же номер в полдень. Пей, трезвей, но доживи и доложи вовремя.
Продолжение следует
