Заметки на полях книги «Есть ли будущее у капитализма?»
Принадлежащий перу Иммануила Валлерстайна раздел книги «Есть ли будущее у капитализма» носит название «Структурный кризис или почему капиталисты могут считать капитализм невыгодным» и заканчивается таким абзацем:
«История не занимает ничью сторону. Мы все ошибочно судим о том, как нам следует действовать. Поскольку исход внутренне, а не внешне непредсказуем, наши шансы получить желаемую мировую систему — пятьдесят на пятьдесят. Но пятьдесят на пятьдесят — это много, а отнюдь не мало»1.
Вот так, прямо с конца и начнем разбирать написанное Валлерстайном. То есть, с того, много или мало — пятьдесят на пятьдесят? На первый взгляд, это — нисколько. Или как говорят на Украине: «надвоє бабка ворожила — чи умре, чи буде жива». Но этот первый взгляд очень обманчив, потому что, как и почти любой первый взгляд, он случайный, а поэтому крайне абстрактный, то есть взятый вне связи с живой жизнью. В жизни нередко даже прогнозы с меньшей степенью вероятности оказываются вполне практичными. Например, пересказывают историю, что на совещании в ставке Верховного главнокомандования накануне берлинской операции Сталин, выслушав доклад начальника метеослужбы Красной Армии о том, что согласно прогнозу на запланированный день начала боевых действий погода будет нелетной (в условиях установившегося на то время полного господства советской авиации в воздухе этот фактор имел огромное значение), задал ему вопрос о том, какова степень надежности этого прогноза. 40 % — по-военному четко ответил полковник. Значит, будем начинать в намеченный день, — сделал главнокомандующий вполне оправданный с точки зрения формальной логики вывод. И дело даже не в том, что погода и на самом деле оказалась более или менее благоприятной. Дело в том, что если принятое решение (даже не совсем верное с точки зрения формальной логики, а иногда с точки зрения этой логики и вовсе сумасбродное) последовательно выполнять, то «при любой погоде» вы окажетесь ближе к цели, чем в случае, когда вы будете оставаться в нерешительности. Особенно, если вы продумали варианты действий и на тот случай, если благоприятный прогноз не оправдается.
И наоборот, даже самый точный прогноз оказывается бесполезным, если им некому воспользоваться. Предположим, что капиталисты прислушались к Валлерстайну и таки уяснили, почему они «могут считать капитализм невыгодным». Попробуем составить прогноз на их последующие действия. Не нужно быть слишком проницательным, чтобы догадаться, что они постараются предпринять все меры к тому, чтобы шансы получить «желаемую» Валлерстайном систему уменьшить до минимума и увеличить до максимума шансы на сохранение капитализма. На то они, собственно, и капиталисты. Таким образом валлерстайновские «пятьдесят на пятьдесят» автоматически становятся «пятьдесят на пятьдесят» в пользу капиталистов.
Кого-то может заинтересовать вопрос о том, возможен ли прогноз «пятьдесят на пятьдесят» не в пользу капиталистов? Думается, что возможен. Но тогда это должен быть прогноз несколько иного рода. Во-первых, он должен быть изначально ориентирован не на капиталистов. Ведь что такое прогноз, даже если это прогноз погоды, землетрясений или, скажем, солнечных затмений? Прогноз солнечного затмения для кого-то — ничто, а для кого-то, как, например, для древнеегипетских жрецов, которые не раз использовали свое умение предсказывать солнечные затмения для запугивания противников или собственного народа — орудие подчинение других своей воле. Но даже это «ничто», когда люди не интересуются солнечными затмениями, не нейтрально, а тоже является фактором этого подчинения. Ведь запугать солнечным затмением можно только тех, кто не понимает его природы, а, соответственно, и природы его прогнозирования.
Прогноз практически всегда есть совет. Совет о том, как действовать в определенных обстоятельствах. Брать с собой зонтик или нет, приводить в состояние повышенной готовности спасательные службы на случай возможного землетрясения, или, скажем, тайфуна и т. д. Но точно так же, как бесполезно советовать безрукому брать с собой зонтик, не имеет большого смысла разрабатывать даже самые точные прогнозы развития общественных явлений для капиталистов. Что говорить о прогнозах развития общественных процессов, если даже прогнозы насчет тайфунов оказываются лишенными смысла для капиталистического общества. Известный российский тележурналист Константин Семин обратил внимание на в общем-то лежащий на поверхности факт — что знаменитый тайфун «Катрин», который привел к невиданной социальной катастрофе в Новом Орлеане, прежде, чем достичь берегов США, прошелся по Кубе. Но в результате принятых правительством этой страны мер, не только удалось избежать паники, но и число человеческих жертв было минимальным. Вот его слова2:
«…я видел это своими глазами в Новом Орлеане, когда власть исчезает, когда исчезают деньги, когда исчезает вот этот жир, позволяющий надеяться на то, что компромисс будет найден, и люди за сутки превращаются в зверей… У меня было чёткое ощущение, что Новый Орлеан в момент, когда «Катрина» его изолировала от федеральных властей и от неспособных как-то помочь полицейских, что этот город превратился в Гаити. Там до Гаити не очень далеко, но люди начали вести себя именно так, причём неважно, чёрные или белые: спасайся, кто может, умри ты сегодня, а я завтра — такая логика. Причём ровно перед этим тот же самый ураган прошёлся по Кубе, по нищей, тоталитарной, ободранной Кубе, которую мы все, естественно, презираем, так же как презираем голодную Венесуэлу без туалетной бумаги, правильно? Но на Кубе этот ураган не оставил практически никаких жертв, потому что была проведена плановая и своевременная эвакуация, потому что никто не тащил одеяло на себя и никто не стремился спасти себя в первую очередь, надеясь, что это позволит продлить его собственную жизнь, даже если за это нужно платить жизнями соседей».
Существенным фактором общественных процессов является человеческая деятельность, поэтому любая попытка прогнозирования здесь в объективистском духе, который хотя бы по видимости оправдан в области природных процессов, изначально обречена на провал.
Карл Маркс в «Тезисах о Фейербахе» отметил это обстоятельство в качестве основного недостатка предшествующего ему материализма:
«Главный недостаток всего предшествующего материализма — включая и фейербаховский — заключается в том, что предмет, действительность, чувственность берется только в форме объекта, или в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, практика, не субъективно. Отсюда и произошло, что деятельная сторона, в противоположность материализму, развивалась идеализмом, но только абстрактно, так как идеализм, конечно, не знает действительной, чувственной деятельности как таковой»3.
Нужно с сожалением констатировать, что И.Валлерстайн, как собственно, и все его последователи, несомненно стараясь быть материалистами, полностью разделяют этот главный недостаток домарксовского материализма — созерцательность. По этой причине «пятьдесят на пятьдесят» является абсолютно точным и единственно возможным для такого подхода ответом на вопрос, обозначенный в заглавии рецензируемой книги.
Но кто является тем субъектом, деятельность которого определит настоящий ответ на вопрос «Есть ли будущее у капитализма?»
По марксистским книжкам известно, что это должен быть пролетариат. Увы, Иммануил Валлерстайн даже не рассматаривает пролетариат в качестве субъекта исторического действия. Кстати, отнюдь не потому, что он игнорирует этот класс. Напротив, и Валлерстайн, и другие представители школы мирсистемного анализа в своих работах постоянно пишут о пролетариате и тщательнейшим образом исследуют его сегодняшние положение в различных странах. Например, один из самых талантливых молодых представителей школы мирсистемного анализа Кеван Харрис на своих лекциях в Киеве, состоявшихся в июне 2016 года, постоянно говорил о пролетариате и полупролетиариате. Эти термины, как минимум, уже лет тридцать (о пролетариате в ученой среде в последние годы существования СССР считалось неприличным говорить точно так же, как и после его развала) не озвучивались под высокими сводами зала заседаний ученого совета Киевского политехнического института и, повторяемые уважаемым американским лектором многократно, звучали здесь более чем странно.
Но вся проблема в том, что мирсистемщики рассматривают пролетариат отнюдь не как субъект исторического действия, а, скорее, как объект научного анализа. Конечно, это лучше, чем делать вид, что пролетариата то ли нет, то ли он вот-вот исчезнет, превратившись то ли в средний класс, то ли в нечто неназываемое.
Это лучше, но ненамного. Поскольку эмпирическая фиксация наличия пролетариата приводит к попыткам сформировать понятие пролетариата эмпирическим путем, то есть мыслить класс пролетариата как совокупность отдельных пролетариев или, в лучшем случае — как совокупность отдельных национальных отрядов пролетариата. Но это невозможно так же, как невозможно мыслить общество в виде совокупности невесть откуда взявшихся индивидов. Общество не состоит из классов, а распадается на классы. Не когда-то давно распалось, а постоянно распадается, и только в этом процессе расслоения на классы, и только в этом взаимном противостоянии классы и существуют.
Многие так называемые левые и «левоватые» авторы уверены, что рабочего класса то ли уже нет, то ли вот-вот не станет (например, один из авторов разбираемой книги Р. Коллинз, о концепции которого поговорим чуть позже). А вот вожди класса капиталистов так почему-то не считают. Например, премьер-министр Великобритании Тереза Мэй в своей первой публичной речи после вступления в должность, обращаясь к рабочему классу Великобритании, заявила, что правительство в своей работе будет руководствоваться «не интересами привилегированных слоев, но вашими интересами»4. Разумеется, что эти слова есть откровенное вранье. Но сам факт того, что вождю буржуазии приходится так откровенно и позорно врать перед всем народом, означает, как минимум, то, что вожди буржуазии рабочего класса побаиваются.
Мирсистемщики капиталистам не сочувствуют и пролетариата, как уже говорилось, не боятся, хотя и становиться на его сторону не решаются. Поэтому и оказываются в «промежуточном» положении.
Не желая становиться на сторону капиталистов, но и не веря в способность пролетариата к самостоятельному историческому действию, Валлерстайн вынужден хвататься за первое, что попадается на глаза. Но вся проблема в том, что историческое действие далеко не всегда на виду. «Старый крот истории» потому и был сравнен с кротом, что не слишком любит показываться на глаза: особенно любопытным и не слишком терпеливым наблюдателям. Те же общественные движения, которые больше всего стремятся тому, чтобы их заметили, крайне редко оказываются историческими движениями. Им тоже для этого не хватает терпения. Они быстро вспыхивают, ярко горят, но быстро тухнут.
Так получилось, что на время написания книги «Есть ли будущее у капитализма» очередное такое движение — антиглобалистское — уже находилось на стадии затухания. Валлерстайн, как опытный, а поэтому осторожный исследователь, не мог этого не видеть. Поэтому он и не возлагает никаких надежд на само антиглобалистские движение, но пишет о «духе Порту-Алегри», под которым он имеет в виду то ли «вероятную организационную стратегию» одной из сторон «борьбы за систему-наследника», то ли саму эту борющуюся сторону. Борьба, по мнению Валлерстайна, идет против «духа Давоса». У последнего, считает Валлерстайн, нет никаких шансов:
«Вопрос, который теперь стоит перед миром, не в том, как правительства могут реформировать капиталистическую систему, чтобы она могла восстановить свою способность эффективно заниматься бесконечным накоплением капитала. Способа добиться этого не существует. Так что встает вопрос, что придет ей на смену»5.
Надо сказать, что ответ Валлерстайна на этот вопрос не отличается определенностью:
«Логическая альтернатива — это система, которая будет относительно демократичной и относительно эгалитарной».
Из ответа Валлерстайна можно понять только то, что, не смотря на прнципиальную невозможность реформирования капиталистической мирсистемы, ставить вопрос об альтернативе самому реформированию, то есть о ее революционном преобразовании, он не готов. Что, впрочем, и не удивительно. Ведь очевидно, что сломать капиталистическую систему одной только «силой духа» невозможно.
Увы, наша рецензия пишется очень долго. За это время «дух Порту-Аллегру» успел полностью выветриться. Бывшие «оккупанты» (движение «Оккупай Уолл-стрит» было, на наш взгляд, последним всплеском антиглобализма) потеряли свой радикализм, перешли к более рутинным формам деятельности, составив основу команды Бена Сандерса, который уже успел сдать их энтузиазм в аренду самой главной на нынешний день представительнице «духа Давоса» — Хиллари Клинтон. Таким образом круг замкнулся — «дух Порту-Алегри», который появился как отрицание «духа Давоса», совершил «самоотрицание» и вернулся обратно к своему собственному «основанию». В общем, все получается по Гегелю: в той мере, в какой диалектика остается исключительно в сфере духа, противоречие между методом6 и системой неизбежно заканчивается поражением духа и торжеством системы.
Валлерстайн все это понимает и поэтому не слишком настаивает на перспективности сегодняшних «антисистемных» движений.
Настоящая духовная опора Валлерстайна — революция 1968 года. Он ее величает «мировой революцией» и расширяет ее временные рамки до 1970 года7. Но если мы говорим, что события 1968 года служат для Валлерстайна духовной опорой, то мы отнюдь не имеем в виду, что он собирается «перевернуть мир», опираясь на принципы революции 1968 года. Напротив, Валлерстайн эти события оценивает по уже знакомому нам методу — пятьдесят на пятьдесят. «Мировая революция 1968 года была огромным политическим успехом. Мировая революция 1968 года была огромным политическим провалом»8.
В чем был провал — ясно. Но в чем был успех? Валлерстайн видит его вот в чем:
«Центристский либерализм, выступавший в качестве господствующей идеологии мировой системы, де-факто единственной легитимной идеологии, оказался развенчан. Теперь он стал одной альтернативой из многих»9.
В данном пункте мы хотели бы сделать перерыв в цитировании, хотя сейчас мы приведем следующее предложение из этого текста. Вот оно:
«Кроме того, движение «старых левых» перестали рассматривать в качестве катализаторов любого рода фундаментальных перемен».
Перерыв в цитировании необходим был для того, чтобы обратить внимание читателя на одно весьма существенное обстоятельство, возможно — самое существенное обстоятельство, определяющее внутреннюю противоречивость мирсистемного анализа. Оно состоит не столько в отрицании мирсистемным анализом революционного потенциала «старых левых» (с помощью этого термина Валлерстайн смешивает в одну субстанцию социал-демократические и коммунистические партии, включая КПСС, но исключая Компартию Китая времен «культурной революции), сколько в том, что «новые левые», которым Валлерстайн однозначно сочувствует, и с которыми, по всей видимости себя ассоциирует10, по его же собственным словам, оказываются лишь «одной альтернативой из многих», то есть одной из идеологий «мировой системы». И то обстоятельство, что Валлерстайн не собирался так утверждать, что оно у него «само получилось», только подчеркивает, что данное противоречие является внутренним противоречием мирсистемного анализа, а не только «мировой революции 1968 года» или движения «новых левых» в целом.
Внутреннюю противоречивость движения 1968 года Валлерстайн фиксирует сам с предельной беспощадностью:
«Однако упоение собственными успехами у революционеров 1968 года, освободившихся от подчинения центристскому либерализму, оказалось пустым и краткосрочным»11. Страницей раньше он пишет: «Мировая революция 1968 года…. не привела к политической трансформации мировой системы. Фактически в большинстве стран движение было успешно подавлено, и большинство его участников забывали о своем юношеском энтузиазме по прошествии лет».
Сам Иммануил Валлерстайн принадлежит к тем, кто ничего не забыл. И это, бесспорно, хорошо. Единственное, что можно было бы поставить в упрек Иммануилу Валлерстайну — это то, что чтя память событий 1968 года и возвеличивая их до уровня мировой революции, он фактически игнорирует действительную мировую революцию, которая началась значительно раньше 1968-го и не закончилась даже в 1970-м году. Разумеется, что та мировая революция была очень мало похожа на вполне гламурную «мировую революцию» образца 1968 года с ее выдержанными в самом утонченном стиле лозунгами типа «Капитализм — дерьмо», «Капитализм нельзя лечить — его можно только уничтожить» или, скажем, «Мы ничего не боимся — у нас есть таблетки». Притом именно последний лозунг был едва ли не центральным лозунгом событий 1968 года, и, нужно сказать, что в этом пункте, который был выразительно назван «сексуальной революцией» (тут самое главное — начать применять слово «революция» несколько расширительно, потом им еще и не такое можно будет называть), «революция 1968 года» одержала полную и безоговорочную победу. Сегодня западный обыватель уже и не вспомнит о тех моральных и религиозных строгостях в области отношений между полами, которые послужили если не главной причиной, то существенным поводом к началу «революционного взрыва».
Нет, та мировая революция, которую всячески игнорирует Валлерстайн, решала куда более банальные вопросы и отнюдь не выглядела сексапильно. Она была вся вываляна в грязи и крови. Она-то и родилась в потоках крови первой мировой войны, оказалась в эпицентре второй мировой, и даже самые спокойные свои годы прожила под вполне реальной угрозой третьей мировой войны. Но разве это повод для того, чтобы абстрагироваться12 от нее в пользу придуманной на скорую руку «мировой революции 1968 года»?
В конце концов, Валлерстайн отмечает, что революция 1968 года, среди прочего, вдохновлялась примером Че Гевары. Но ведь Че Гевара не боялся «реального социализма». Лидеры кубинской революции смело соединили свою революцию с мировой, что, кстати, совершенно не мешало им критиковать советскую систему. Притом, нужно сказать, что Че Гевара критиковал советскую систему куда более основательно, чем Валлерстайн, который предъявляет ей претензии, которые, в конечном счете, полностью совпадают в претензиями либералов, отличаясь от них разве что в одном пункте, в котором он обвиняет руководство СССР в том, что оно заключило «молчаливую сделку с США», позволившую последним установить свою гегемонию в капиталистическом мире13. Можно подумать, что Валлерстайн готов предложить тогдашнему советскому руководству не заключать такой сделки и воевать с США до последней капли крови! Позволю себе сомневаться в искренности этой критики.
Че Гевара же критиковал советскую систему по основанию — за непоследовательность в отказе от частной собственности.
В связи с этим хочется забежать несколько наперед и привести место из статьи Г. Дерлугьяна из данной книги. Г.Дерлугьян, который, как уже говорилось, является организатором и вдохновителем этого проекта, в своей статье вспоминает, что его в молодости поразило услышанное им в 1987 году предсказание И.Валлерстайна о возможном крахе СССР. «Иностранец рехнулся»14, вспоминает тогдашнюю свою реакцию Дерлугьян, которого именно это предсказание убедило в мощи метода мирсистемного анализа. Настолько невероятной показалась ему такая возможность. И нужно сказать, что дело было не в наивности юного Дерлугьяна. В возможность краха СССР даже весной 1991 года определенно не верил тогдашний президент Соединенных Штатов Дж. Буш-старший, который в своем выступлении в Верховной Раде Украины, скорее всего, вполне искренне удерживал не в меру рьяных украинских националистов-представителей так называемой «Народной рады» от неосновательных, на его взгляд, мечтаний о независимости Украины.
Так вот, Че Гевара еще двумя десятилетиями раньше писал, что «господство экономических методов» в экономике «ведет к отступлению», что это — путь, по которому «происходит возвращение к капитализму»15.
Мне это «предсказание» кажется куда более продуктивными, чем основанные на уверенности в том, что «все системы имеют свой срок жизни», прогнозы Валлерстайна. Ведь прогноз Че Гевары, если бы он был услышан в СССР, мог послужить сигналом к действиям, которые помогли бы не только предотвратить крах социалистической системы, но и изменить траекторию развития мировой революции.
Лично я не питаю никаких симпатий ни к «старым левым», ни к «новым левым»: они вполне достойны друг друга и давно уже «слились в экстазе», превратившись в новых правых. И мне не кажется слишком уж продуктивным выбирать, кто из них симпатичнее — бывший активист революции 1968 года, а впоследствии генеральный секретарь НАТО Хавьер Солана или бывший секретарь по идеологии Днепропетровского обкома комсомола, а позже баптистский пастор и человек, санкционирующий с украинской стороны начало кровавой бойни на Донбассе Александр Турчинов. Если фигура Турчинова покажется кому-то слишком мелкой, пусть подставит туда бывшего секретаря ЦК Компартии Украины по идеологии Л. Кравчука, в качестве президента Украины подписавшего Беловежский договор, или, скажем, Путина.
Но между «старыми левыми» и «новыми левыми» не стоит выбирать не потому, что все они оказались «предателями», а потому, что решение вопроса о судьбах «мировой системы» нужно искать совершенно в другой плоскости. Представление о том, в какой именно плоскости его нужно искать, дает уже упоминаемое место из Маркса, в котором речь идет об отдельной революции, но в котором хорошо ухвачен характер мировой революции в целом:
«Но революция основательна. Она ещё находится в путешествии через чистилище. Она выполняет своё дело методически. До 2 декабря 1851 г. она закончила половину своей подготовительной работы, теперь она заканчивает другую половину. Сначала она доводит до совершенства парламентарную власть, чтобы иметь возможность ниспровергнуть её. Теперь, когда она этого достигла, она доводит до совершенства исполнительную власть, сводит её к её самому чистому выражению, изолирует её, противопоставляет её себе как единственный объект, чтобы сконцентрировать против неё все свои силы разрушения. И когда революция закончит эту вторую половину своей предварительной работы, тогда Европа поднимется со своего места и скажет, торжествуя: Ты хорошо роешь, старый крот».
Нет, вопрос о «системе-преемнике» — это отнюдь не вопрос морального выбора. Это вопрос действия, массового революционного действия именно мирового масштаба.
Работа эта кажется неподъемной, и любой теоретик, в отличие от обычного обывателя, вполне осознающий масштаб задачи, робеет перед ней. И эта робость вполне понятна. Но тут-то и пригодятся качества, характерные исключительно пролетариату, который по объективному своему положению в обществе является не созерцательным, а практическим материалистом. «Очі бояться, а руки роблять» — так комментируют обычно подобные ситуации представители украинского отряда международного пролетариата.
Конечно, «зробити» мирсистему, которая смогла бы придти на смену полностью исчерпавшему, по мнению Валлерстайна, свой исторический ресурс капитализму, с помощью «молотка зубила и какой-то матери», которые раньше часто выручали пролетариат в сложных ситуациях, невозможно. Для того, чтобы дело пролетариата в строительстве нового мира, отвечающего интересам 99%, а не 1% членов общества, как это есть сейчас, оказалось успешным, необходим, кроме всего прочего, и острый аналитический глаз, который присущ в том числе и представителям мирсистемного анализа, и добрая воля, которая толкает интеллигента к моральному выбору в пользу нового мира, и многое-многое другое. Но, пожалуй, самое главное, что требуется в этом деле от теоретика, это последовательность, преодоление характерных для интеллигенции шатаний со стороны в сторону, да еще, пожалуй, вера.
Рассуждая о том, что способа реформировать капиталистическую систему не существует, так что встает вопрос о том, что придет ей на смену, Валлерстайн говорит, что этот вопрос «актуален и для 1% и для 99%, говоря языком, появившимся в 2011 году»16. Здесь очевидная ошибка. Для 1% актуален только вопрос, как не допустить того, чтобы что-нибудь пришло на смену капитализму. Иначе они ведь перестанут быть капиталистами. Не думаю, что Валлерстайн этого не понимает. Так же как не думаю я, что Валлерстайн не понимает, что в формуле «99% против 1%» языком 2011 года выражена азбучная истина Маркса насчет тенденции к пролетаризации населения при капитализме. Кому-кому, а называющему себя неомарксистом Валлерстайну эта истина известна, и он сам представил массу аргументов в пользу ее актуальности в современном мире. Скорее всего, он просто не верит в то, что эти 99% способны сами, без «чуткого руководства» со стороны 1% построить «систему преемника». Так вот, без этой веры, боюсь, с появлением, «системы преемника» может ничего не получиться.
Старая система обязательно умрет — в этом прогнозе Валлерстайна сомневаться не стоит, но чтобы не получилось нечто по поводу чего Тарас Шевченко иронизировал над современными украинскими патриотами, которые очень радовались гибели много веков подряд угнетавшей Украину Польши: «Правда ваша: Польща впала. Та й вас роздавила!».
Можно не сомневаться, что без уверенности в способность «99%» к самостоятельному историческому действию, так оно будет и с современной мировой системой.
Некоторыми соображениями о том, что для такой уверенности существуют, как минимум, чисто объективные основания, и что рано социологи, включая и отдельных авторов рецензируемой книги, начали хоронить «могильщика», мы поделимся в следующей статье этого цикла.
Продолжение следует
Текст: Василий Пихорович
