ЧЕЛОВЕК И ЭКОНОМИКА В ВИРТУАЛИЗИРОВАННОМ МИРЕ. ЧАСТЬ 11

Эта работа посвящена, главным образом, виртуализированному капитализму.  Тем не менее, само исследование имеет смысл лишь в свете поставленной задачи: понять как в этих условиях возможно совершить выход на новые основания общественного развития. Как возможен переход к коммунизму? Эту задачу мы поставили себе в самом начале исследования и не выпускали из виду до сих пор. Здесь не ставится вопрос, возможен ли этот переход, так как он праздный и абстрактный, а потому лишённый смысла.  От того, найдем ли мы ответ на вопрос как возможен коммунизм, зависит и ответ на вопрос, возможен ли он.  И это отнюдь не теоретическая проблема, хотя без теории тут не обойтись, а практический вопрос жизни и развития человечества. Поэтому проблема диктатуры пролетариата опять становится самой актуальной и в теории.

Что вкладывается в понятие «диктатура пролетариата»? В «Критике Готской программы» Маркс употребил это словосочетание следующим образом: «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата»[4]. Эти слова были подобраны Марксом специально, чтобы обозначить классовый характер всякого государства и конкретно исторический классовый характер государства переходного периода. Речь шла о сущности. На смену диктатуре буржуазии, которая приобретает различные формы, пусть даже форму демократической республики со всеобщим избирательным  правом,  должна прийти диктатура другого класса – пролетариата, какую бы именно форму не приобретала последняя. Здесь под словом «диктатура» имеется в виду сущность государства. Имеется в виду то, что государство проводит волю этого класса и навязывает её всему обществу, что в руках этого класса рычаги государственного управления как личные, так и вещественные. Маркс не говорил здесь о конкретной форме этого  государства. А в слове «диктатура» подчёркивалось лишь то, что любое государство — это аппарат принуждения и подчинения всего общества воле класса. Вопрос о том, какими именно средствами будет проводиться эта воля в том или ином случае — это уже дальнейший вопрос практического движения. Тем не менее, людей, не пытающихся вникать в марксизм, пугает в этом слове именно ассоциация с «диктаторскими» — жёсткими (хотя конечно жёсткости никто не исключает) и, главное бессмысленно жестокими методами проведения воли. Ничего подобного ни Маркс, ни обширно цитирующий его в своей работе «Государство и революция» Ленин не говорили.

Ленин определял диктатуру пролетариата следующим образом: «Сущность учения Маркса о государстве усвоена только тем, кто понял, что диктатура одного класса является необходимой не только для всякого классового общества вообще, не только для пролетариата, свергнувшего буржуазию, но и для целого исторического периода, отделяющего капитализм от «общества без классов», от коммунизма. Формы буржуазных государств чрезвычайно разнообразны, но суть их одна: все эти государства являются так или иначе, но в последнем счете обязательно диктатурой буржуазии. Переход от капитализма к коммунизму, конечно, не может не дать громадного обилия и разнообразия политических форм, но сущность будет при этом неизбежно одна: диктатура пролетариата» [1] Вопрос же о конкретных формах и методах ставила и решала сама жизнь, сам ход развития революционного движения. Потому, как известно, и Маркс и Ленин так трепетно относились к урокам Парижской коммуны.

Но анализируя уроки коммуны, Ленин, по большому счёту, думал и говорил не о ней, а пытался с помощью неё понять современный ему исторический процесс. Практически, его тогда волновал вопрос о Советах – сложившихся на тот момент политических органах как формах политической власти пролетариата. Могут или не могут они быть такими органами диктатуры пролетариата? Если могут, то как именно могут и что для этого нужно делать? Вспомним, что книга «Государство и революция» [2] была написана в августе-сентябре 1917 года. В этот самый период Ленин также много думал о том, как возможен мирный переход власти к Советам, чтобы избежать гражданской войны.

Вот на чём акцентировал внимание Ленин в борьбе со своими оппонентами: «Корыстная защита капитализма буржуазными идеологами (и их прихвостнями вроде гг. Церетели, Черновых и Ко) состоит именно в том, что спорами и разговорами о далеком будущем они подменяют насущный и злободневный вопрос сегодняшней политики: экспроприацию капиталистов, превращение всех граждан в работников и служащих одного крупного «синдиката», именно: всего государства, и полное подчинение всей работы всего этого синдиката государству действительно демократическому, государству Советов рабочих и солдатских депутатов» [1].

И далее: «Речь идет не об оппозиции и не о политической борьбе вообще, а именно о революции. Революция состоит в том, что пролетариат разрушает «аппарат управления» и весь государственный аппарат, заменяя его новым, состоящим из вооруженных рабочих. Каутский обнаруживает «суеверное почтение» к «министерствам», но почему они не могут быть заменены, скажем, комиссиями специалистов при полновластных и всевластных Советах рабочих и солдатских депутатов? Суть дела совсем не в том, останутся ли «министерства», будут ли «комиссии специалистов» или иные какие учреждения, это совершенно неважно. Суть дела в том, сохраняется ли старая государственная машина (связанная тысячами нитей с буржуазией и насквозь пропитанная рутиной и косностью) или она разрушается и заменяется новой. Революция должна состоять не в том, чтобы новый класс командовал, управлял при помощи старой государственной машины, а в том, чтобы он разбил эту машину и командовал, управлял при помощи новой машины, — эту основную мысль марксизма Каутский смазывает или он совсем не понял ее».

Это – самое важное в учении Ленина о государственных формах, наряду с разъяснением сущности государства и чёткой фиксации тех условий, при которых социалистическое государство как таковое может отмереть.

«С того момента, когда все члены общества или хотя бы громадное большинство их сами научились управлять государством, сами взяли это дело в свои руки, «наладили» контроль за ничтожным меньшинством капиталистов, за господчиками, желающими сохранить капиталистические замашки, за рабочими, глубоко развращенными капитализмом, — с этого момента начинает исчезать надобность во всяком управлении вообще. Чем полнее демократия, тем ближе момент, когда она становится ненужной. Чем демократичнее «государство», состоящее из вооруженных рабочих и являющееся «уже не государством в собственном смысле слова», тем быстрее начинает отмирать всякое государство. Ибо когда все научатся управлять и будут на самом деле управлять самостоятельно общественным производством, самостоятельно осуществлять учет и контроль тунеядцев, баричей, мошенников и тому подобных «хранителей традиций капитализма», — тогда уклонение от этого всенародного учета и контроля неизбежно сделается таким неимоверно трудным, таким редчайшим исключением, будет сопровождаться, вероятно, таким быстрым и серьезным наказанием (ибо вооруженные рабочие — люди практической жизни, а не сентиментальные интеллигентики, и шутить они с собой едва ли позволят), что необходимость соблюдать несложные, основные правила всякого человеческого общежития очень скоро станет привычкой. И тогда будет открыта настежь дверь к переходу от первой фазы коммунистического общества к высшей его фазе, а вместе с тем к полному отмиранию государства». Эти азбучные истины марксизма стоило здесь повторить именно потому, что они часто подвергаются  прямому перевиранию в устах сознательных врагов марксизма, и искажению со стороны таких «друзей», которые хуже всяких врагов.

Теперь перейдём непосредственно к рассмотрению вопроса о диктатуре пролетариата в нынешних условиях виртуализированного капитализма. Важно отметить, что они — не только результат развития капитализма, но и результат того движения, которое пришёл социализм. Откат в социальной истории по-новому ставит эту проблему. И тот путь, который прошли революции ХХ века, то, обо что они споткнулись, имеет колоссальное значение.

Распад СССР заставил задуматься, а почему советы как переходная политическая форма государства на пути от капитализма к коммунизму привели общество назад в капитализм? Что было с советами не так? Или что случилось с самими советами? Как и почему они сами изменились? Объяснить этот объективный процесс предательством или оппортунизмом отдельных членов партии невозможно. Точнее, так делают, но это простоватое и наивное объяснение больше подходит для успокоения потрёпанной совести, чем для прояснения сути дела.

Тот же вопрос встаёт и относительно китайской революции. В Китае сейчас жёсткий капитализм под социалистической ширмой.  Это намного опаснее, чем привычная ширма «демократии». Китаянка Ву Яцзюнь входит в двадцатку самых богатых женщин мира. Китай осуществляет многомиллиардные инвестиции в разные и в перспективе, по видимости, очень прибыльные проекты (по капиталистическим меркам прибыльные). При этом в части областей в сельской местности существуют докапиталистические способы эксплуатации. В августе 2015 года юань пришлось девальвировать, но это были всего лишь шаги, обеспечивающие стабильность бизнеса. Именно в «категориях» пользы для бизнеса, прибыли и т.д. рассуждает китайское руководство, а в стране пропагандируется культ «великого Китая» (сильного государства), где государство представляется как обеспечивающее ЕДИНСТВО и консолидацию общества. Это видно и за тысячи километров от  Поднебесной (несмотря на постоянное крики западных либералов о полной закрытости китайского общества). Вспомним хотя бы олимпиаду в Пекине. Самое время читать Мао: «борьба противоположностей – это диалектика, а единство противоположностей – это ревизионизм». И если понимать единство, так как его многие понимают, Мао в этом абсолютно прав: единство противоположностей в их борьбе, а единство в духе примиренчества — это действительно ревизионизм и фактически идеология капитала, который теперь господствует и в сфере производственных отношений и в сфере идеологии. Это чисто империалистический ревизионизм теории социализма и коммунизма, уже перешедший точку невозврата, отражающий вполне определённую практику.

Кубинская революция тоже переживает далеко не самые лучшие времена. На Кубе семимильными шагами восстанавливаются т.н. «экономические средства» регулирования экономики, которые в своё время в СССР способствовали отнюдь не движению к коммунизму, а реставрации капитализма. И сознание часто здесь остаётся бессильно перед лицом производственных отношений и даже не фиксирует идущий процесс как процесс если не поражения, то уж точно отступления  социализма.

Исходя из этого, хотелось бы обратить внимание читателей на некоторые, на мой взгляд,  очень важные моменты, чтобы потом совместными усилиями подумать над ними.

Нам нужно для начала зафиксировать то, на какой версте мы находимся, а именно: мы находимся в новых условиях передела мира между представителями разных групп капитала, главным образом, виртуализированного. Социализм как движение к коммунизму и, соответственно, и идея диктатуры пролетариата и практика осуществления такой диктатуры во всём мире переживает поражение или, как минимум, если воспользоваться военной терминологией, отступление в глубь своей территории. Общественные отношения переживают тотальный регресс. Но мало просто сказать, что мы вернулись обратно в капитализм — потому, что мы не вернулись. Капитализм-то хоть и является капитализмом, и закон стоимости господствует над всеми остальными производственными отношениями, всё же его действие определяется в том числе рядом иных обстоятельств – развитой капиталистической некапиталистической капиталистичностью – сферой нетоварного производства, которая обеспечивает товарное производство, создавая для человека как потребительную стоимость для капитала и тем самым потребительную стоимость товаров. В конце концов, логике этих изменений и посвящена небольшая книжечка, которую вы держите в руках.

К сожалению, эти, вещи  не столь очевидны. С одной стороны, осознанию этого мешает представление о том, что имеющееся поражение связано с тем, что капитализм еще недостаточно развит для социализма во всём мире. Следовательно, успех государства диктатуры пролетариата в таких условиях невозможен.  Это утверждение, в общем и целом, очень похоже на теорию развитых и развивающихся (недоразвитых) капиталистических стран. Тем не менее, мы видели, что сама неразвитость и отсталость, а также докапиталистические уклады и способы эксплуатации человека человеком всё время воспроизводятся  капитализмом.

Отсталость – это не пережиток феодального и т.д. прошлого. Современная отсталость хоть и является воспроизводством докапиталистических экономических укладов, тем не менее, порождает её капитал, и существует она исключительно благодаря действию закона стоимости – благодаря тому, что стоимость стремится к самовозрастанию. Однако приведённое выше замечание не совсем лишено смысла, поскольку сторонники такой точки зрения апеллируют к состоянию развития капитализма как такового.  Тем не менее, исходя из этой апелляции, делается дальнейший вывод, что, якобы никакого социализма до сих пор и не было, а то, что называли «диктатурой пролетариата», было диктатурой узкой привилегированной касты. По сути, если, как в детской игре, искать десять различий между господствующей идеологией нынешнего правящего класса и рассуждениями таких горе-коммунистов, то найти их будет очень трудно как в отношении того, что касается прошлого, так и по отношению к будущему. Потому, что в отношении прошлого речь пойдёт о преждевременности социализма, и если эту линию провести последовательно до конца, то выходит, что не нужно было и начинать в неподходящих условиях, — потому, дескать, у нас ничего и не вышло. А в отношении будущего на деле это сведётся к проповеди ожидания, пока капитализм разовьётся во всём мире до тех «высот», на которых мог бы базироваться социализм. Причём подобные проповеди, как показала история, начинают звучать во сто карт громче в момент, когда нужны решительные действия класса.

Еще пониманию того, на какой версте мы находимся в отношении развития общественных отношений,  может мешать общее понимание развития как постоянного движения вперёд и постоянно «модернизирующаяся» мишура потребления, постоянное появление чего-то «нового» в этой сфере. Это относится как к развитию технологий, так и к развитию способов общения между людьми. Ведь действительно, постоянно появляются новые технологии. Следовательно, производительные силы развиваются при этих — капиталистических — общественных отношениях, а потому  их потенциал не исчерпан, а наоборот, они способствуют развитию новых технологий. В том числе, – скажут сторонники этой точки зрения, читая эту книгу,  — и новых социальных технологий, доселе не виданных технологий производства человека. Это и есть, якобы, и развитие общественных отношений, и развитие производительных сил, и главной производительной силы – человека, которая, даже отдыхая, включена в производство потребления. Однако, сама природа виртуализации как было показано выше, связанна с тем, что развитое товарное производство, а капитализм — это не что иное, как развитое товарное производство — упёрлось в собственную товарность.

Такое «развитие человека» как фрагментация индивида при всех ярких «фантиках» и «бантиках»,  которыми она украшена, как минимум, вызывает некоторые сомнения. Хотя, безусловно, новые технологии, о которых идёт речь, действительно есть. Потому подобные утверждения, в которых, нужно признать, больше мысли, чем в абсолютизации количественного роста как развития, как ни парадоксально, в конце концов, сведётся именно к такой банальной абсолютизации — к банальностям вроде «вот в СССР телевизоры были чёрно-белые и компьютеры занимали целые комнаты, а сейчас у всех цветная плазма и смартфоны, которые круче тех компьютеров, а потому налицо очевидный социальный прогресс». Это что касается России  и постсоветских стран. Хотя сложно не заметить такой очевидный «момент» социального прогресса как война в Украине или, например, решение на полном серьёзе вопроса о том, легально или нелегально украинкам заниматься проституцией. Признать это социальным прогрессом вряд ли будет просто даже представителям изложенной точки зрения. Они, скорее согласятся это признать платой за прогресс, которую по возможности нужно снизить. «И патриотическая борьба за дезинфекцию гильотины — мы же европейцы» — как грустно шутил В.А Босенко.

И этот подход  разделяется не только сторонниками капитализма (поскольку разделять его – это ни что иное, как выступать на стороне капитализма), но и абстрактными сторонниками социализма.  Это относится в первую очередь к оценке тех событий, которые происходят в социалистических странах. Так, например, экономическая реформа на Кубе,  возрождающая частную собственность и создающая для неё комфортные условия, воспринимается как развитие кубинской революции, а не как отступление (пусть даже нет никакого варианта, кроме как отступать, но нужно же понимать, что это отступление и что отступать нужно лишь для того, чтобы разбежаться для нового наступления). То же самое относится и к произошедшей реставрации капитализма в Китае — крепкого, сильного, империалистического капитализма. Тут китайский «национализм» из трёх народных принципов приобрёл совсем иное «новое», а на деле старое капиталистическое звучание. Но, тем не менее, рост налицо, а Китай – одно из самых сильных государств мира, где самые большие в мире объёмы промышленного производства. Такое отождествление роста и развития на деле в нынешних условиях оказывается идеологией против развития общественных отношений. При этом именно благодаря своей простоте, а так же тем общественным процессам, которые стоят за ним (потому, что логика общественных отношений сильнее логики доказательств), такой подход до поры до времени может претендовать на господство в понимании общественного развития.

Исходя из вышеизложенного, следует просто зафиксировать откат в истории, условия, когда нужно начинать заново, а для этого заново обратиться к опыту тех, кто уже проходил те участки, по которым мы, вооружившись в том числе и новыми технологиями, должны пойти дальше. Понять, чем отличаются условия, в которых придется начинать нам, от тех, в которых начинали Ленин, Че, Мао. Поскольку социализм собственной природы не имеет, а является периодом рождения коммунистических общественных отношений и борьбы этого нового со старым капиталистическим в общественных отношениях, тут в согласии с приведённой цитатой Мао «борьба противоположностей – это диалектика, а единство противоположностей – это ревизионизм». Вот этого забывать не стоит. Тем более, что и еще более ярко то или иное отношение к единству и борьбе противоположностей проявится, когда сам ход общественной жизни вновь «заговорит» и покажет  огромным массам людей, что современное государство не может справиться с их насущными проблемами и заставит создавать новые формы организации, переводящие на себя государственные функции.

Каковы должны быть эти формы, чтобы они действительно были формами реализации  интересов большинства, да и не просто его наличных интересов, не просто его существования, но интересов его развития? Нужны формы, стоящие на стороне сущности человека, а не его теперешнего капиталистического существования.

Для того, чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к имеющемуся историческому опыту. Обратимся к теории слабого звена  В.И Ленина и своеобразному применению её по отношению к Китаю Мао Цзэдуна.

И Ленин, и Мао чётко фиксировали те условия, которые бы позволили пролетариату взять власть. В свою очередь эти условия неразрывно связаны с положением тогдашних России и Китая. В тех процессах, определяемых общей логикой мирового империализма, был необходим союз пролетариата с крестьянством под руководством пролетариата как единственно последовательного революционного класса. На этом настаивал и Че Гевара, размышляя о революции на Кубе.

В работах, посвященных революционной войне в Китае, в частности, в написанной в декабре 1936 года брошюре «Стратегические вопросы революционной войны в Китае», Мао объясняет возможность существования и развития Красных районов тем, что Китай является полуколониальной страной. Он специально выделяет это обстоятельство как особенность, свидетельствующую о том, что революционная война в Китае может развиваться и победить: «Китай — страна полуколониальная. Отсутствие единства между империалистами приводит к отсутствию единства между господствующими группировками в Китае. Полуколониальная страна, в которой хозяйничает несколько государств — это не то же самое, что колония, где хозяйничает одно государство» [5, с. 335]. Это определяло неравномерность развития Китая, а так же воспроизводство полуфеодальных порядков уже на капиталистической основе. Еще одной важнейшей особенностью ситуации в Китае Мао и его соратники считали следующее: «Китай пережил великую революцию, которая подготовила почву для рождения Красной армии, подготовила руководителя Красной армии — коммунистическую партию, подготовила народные массы, участвовавшие уже однажды в революции» [5, с. 335]. При этом он подчёркивал буржуазно-демократический характер революции.

Последнее обстоятельство — общее и для России, и для Китая и для Кубы, на материале которых мы, главным образом, изучаем установление диктатуры пролетариата и социализма в ХХ веке. Все три страны, пошедшие в последствии по социалистическому пути, пережили сначала буржуазно-демократические революции, которые мобилизовали народные массы и приучили их к борьбе. В России таких революций с коротким интервалом было две — революция 1905 года и февральская революция 1917 года. Важен и тот факт, что в этих буржуазно-демократических революциях организационно-партийные силы, которые возглавили и осуществили политическое завоевание власти пролетариатом и переход к социализму, принимали самое активное участие и  вели за собой массы. Кубинская революция началась как буржуазно-демократическая и была направлена на борьбу с диктаторским режимом. Её  возглавляли те люди, которые впоследствии провозгласили, что революция приобретает социалистический характер, хотя поначалу она такого характера не носила.

Примечателен тот факт, что в эпоху империализма в полуколониальных, и уж тем более, в колониальных (неоколониальных и полунеоколониальных) странах даже буржуазно-демократические завоевания буржуазно-демократических революций народные массы не могут удержать, не продвигая свою борьбу дальше по пути социализма. В противном случае общество движется по логике милитаризма, который отнимает у трудящихся буржуазно-демократические права и свободы и ведёт к усилению государства как диктатуры военной буржуазии. В России, например, летом-осенью 1917 года готовился переворот с целью установления военной диктатуры. Китаю грозило порабощение японским милитаризмом и внутренними милитаристами. На Кубе приостановка движения в сторону социализма создавала ближайшую опасность новой военной диктатуры.

Но вопрос пригодных форм диктатуры пролетариата, которые рождаются ещё при капитализме, и взятие власти при помощи их, и вопрос о том, как именно должны развиваться эти формы по мере дальнейшего продвижения на пути к коммунизму – это два разных вопроса. И если по отношению вопроса о взятии власти у нас есть положительный опыт, и даже есть положительный опыт первых шагов революции, то вот по вопросу о наиболее пригодных формах для умирания государства опыта пока нет. И потому самым неблагодарным занятием было бы — давать готовые рецепты на этот счёт. Важно лишь видеть магистральную линию движения и те условия, в которых она осуществляется, которые препятствуют или способствуют этому движению. Здесь стоит отметить, что условия, в которых осуществляется движение к отмиранию государства, в основном неблагоприятные. Эти условия препятствуют движению и не могут не препятствовать, так как это – условия капитала как общественного отношения, это — условия – которые диктует закон стоимости, который нельзя отменить, его можно только преодолеть. Причём, преодоление не может быть ничем иным как преодолением общественного разделения труда. В седьмой статье цикла о советской философии, Василий Пихорович настаивает на том, что диалектика как логика дела при социализме должна становиться обыденным сознанием. Однако со взятием власти пролетариатом до этого дело ещё не доходит, и нужно заботится об уничтожении разделения труда в рамках этого разделения (диктатура пролетариата – это же ведь тоже форма разделения труда), более того, заботиться об уничтожении разделения труда посредством этого разделения при помощи него самого и продуктов деятельности, которые оно даёт, в конце концов, посредством капитала как сущностного и существенного общественного отношения. И тут мы опять обращаемся к идеям Антона Семёновича Макаренко и Виктора Михайловича Глушкова.

Первый в условиях существующего разделения труда, сделал это самое разделение условием воспитания человека, который может преодолевать его в процессе своего взросления и становления как члена коллектива. Для нас здесь как раз важен упор на важность характера этой связи коллектива с обществом, а через  коллектив — личности с обществом, чтобы каждый его член выступал как представитель общества в целом в его историческом развитии и в его передовых тенденциях. Поэтому Макаренко и в колонии, и в коммуне удалось создать микромодель общественных отношений по преодолению общественного разделения труда, да ещё и так, чтобы его ученики по отношению к местным жителям могли сами выступать как советская власть, а не ждать над собой какой-то советской власти. Они могли спокойно и по-деловому в разных вопросах (от решения проблемы самогоноварения, до борьбы с  бандитизмом и решения хозяйственных вопросов) заявить – «Советская власть – это мы» [3], а это означало, что всякое внешнее государственное принуждения и специфический аппарат для принуждения по отношению к ним сам собою становился излишним и отмирал потому, что люди, которые по преимуществу учились, работали, играли в театре, занимались музыкой и физической культурой походя, как нечто само собой разумеющееся выработали у себя привычку исполнять функции государственной власти. Поэтому опыт Макаренко имеет колоссальное значение для разработки проблемы социализма и снятия разделения труда, как и по отношению к проблеме личности. Потому, что социализм — это организованный переход от одного способа производства человека к другому. А он как раз оказался на переднем крае именно в вопросе производства человека нового типа и форм этого производства.

Что же касается работ Глушкова. то тут фактически речь идёт о том, чтобы управление из управления людьми сделать управлением вещами и процессами, что также делает излишними ряд государственных функций [1]. Опять же для нас важны как раз фундаментальные принципы Макаренко и Глушкова, и, пожалуй, самым важным из них был подход к обществу и ко всему общественному производству, как к целому, и выстраивание дальнейшей логики дела общественного преобразования, исходя из логики целостности, в которой ещё не преодолено общественного разделение труда и нужно использовать для его преодоления то разделение труда, которое есть.

В частности, на примере их деятельности (хотя таких примеров можно привести великое множество, да и дело же не в примерах) видна, наверное, самая большая опасность социализма. Она заключается в консервации тех форм разделения труда, которые на определённом этапе (раньше) способствовали его уничтожению. Потому что для решения задач, стоящих перед обществом на пути к коммунизму, формы, которые были продуктивны для решения задач, которые стояли перед революцией раньше, в том числе и формы диктатуры пролетариата  (ведь это тоже форма разделения труда) не годятся и потому становятся формами  движения вспять, если они сами вовремя не преодолеваются обществом. Для этого вполне может быть достаточно самого факта их консервации. Ведь если пролетариат, вместо того, чтобы уничтожать себя как класс, создаст себе более комфортные условия своего собственного производства, которые, может, и нужны на первых порах, он всё-таки воспроизводит себя как класс буржуазного общества, и вместе с этим воспроизводит и характерные для этого общества общественные отношения.

Потому при социализме наиболее остро стоит вопрос, что именно нужно производить для того, чтобы производить то, что нужно? Рассмотрим его в следующей главе.

Источники

1. Глушков. В.М. Макроэкономические модели и принципы построения ОГАС. / Виктор Михайлович Глушков. – Москва: «Статистика», 1975. – 160 с.
2. Ленин В.И. Государство и революция: Учение марксизма о государстве и задачи пролетариата в революции / Владимир Ильич Ленин.  // Ленин В.И. Полное собрание сочинений. – 5-е изд. – Т. 33. –  Москва: Издательство политической литературы, 1974. – C. 1–120.
3. Макаренко А.С. Педагогическая поэма. / Антон Семёнович Макаренко. – Киев, : Издательство «Радянська школа», 1957 с.
4. Маркс К. Критика Готской гпрограммы / Карл Маркс.  // К.Маркс. Ф.Энгельс собрание сочинений, 2 издание Т. 19. –  Москва: Политиздат, 1961. – C. C. 9-32.
5. Цзэ-Дун М. Стратегические вопросы революционной войны в Китае (декабрь 1936 года) / Мао Цзэ-Дун [перевод с китайского].  // Мао Цзэ-Дун. Избранные произведения в четырёх томах Т. 1. –  Москва: Издательство иностранной литературы, 1952. – C. C 305-430.

Окончание: Часть 12