Самая главная претензия либеральных идеологов к социализму, в частности к советскому социализму, — бюрократизация и вездесущесть государства в жизни общества. В то же время, одна из главных претензий современных не только коммунистов, но и либералов к капитализму заключается в том же. И те и другие отмечают рост бюрократизации, и бюрократических функций. Постоянно говорят о тотальном вмешательстве государства в личную жизнь. Например, в США время от времени поднимаются скандалы, связанные с доступом государства к личным данным, телефонным звонкам и тому подобной слежке за гражданами во имя «свободы» и «демократии».
Количество чиновников и полицейских растёт. И это не смотря на то, что каждый чиновник оборудован компьютером, а капиталистическая культура во многом упростила функции чиновников, сведя их к функциям учёта, фиксации и контроля. Во многом это – машинные функции. Но с изобретением вычислительной техники, которая могла бы на себя их перебрать, чиновничество ни в одной капиталистической стране не утратило своей роли. Эти функции государства не только не передаются машинам в том смысле, чтобы освободить от них людей, но и распространяются на всё общество, задействуя в их выполнении не только чиновников. «Капиталистическая культура создала крупное производство, фабрики, железные дороги, почту, телефоны и пр., а на этой базе громадное большинство функций старой «государственной власти» так упростилось и может быть сведено к таким простейшим операциям регистрации, записи, проверки, что эти функции станут вполне доступны всем грамотным людям, что эти функции вполне можно будет выполнять за обычную «заработную плату рабочего», что можно (и должно) отнять у этих функций всякую тень чего-либо привилегированного, «начальственного» [1] — не безосновательно писал Ленин почти век назад. Тем не менее, и через 100 лет начальствование остается. Эти функции капиталистическое государство действительно заставляет выполнять массу людей, чиновниками не являющихся. Но это не значит, что делегирует вышеперечисленные функции обществу. Наоборот монополизирует их, поскольку их выполнение — это к тому же форма и выражение подчинения государству — отчёт. Отчёт, как форма общения с государством во многих случаях становится важнее реального положения дел даже для государства, а не для того, кто отчитывается. Потому в тех сферах жизни общества, которые непосредственно связаны с государством, отчётность в повседневной работе в ряде случаев становится более значимой, чем реальное дело и его качество. Она сама по себе занимает колоссальное время и силы. Общество ежедневно чувствует на себе тяжесть государства, особенно в том, что связано с отчетностью.
Это хорошо видно на примере системы образования, где для системы в целом формальные показатели имеют значение сами по себе, а реальные достижения и реальное дело только в той мере в какой оно отражено в этих показателях. Количество сопровождающей документации, и вообще производство информации (не важно, соответствующей действительности и не имеющей к ней отношения) отнимает у работников образования то время, которое необходимо для того чтобы заниматься собственно образованием. Причём в этом беспощадном в своей бессмысленности производстве никому и незачем не нужной информации заняты практически все. Отрыв производства документации от дела, а во многих случаях замещения ею реального дела — это реальность. И положение дел в образовании — только частный случай этой тенденции. Все заняты, всё устали, что то сделали, но бессмысленность всех этих телодвижений очевидна для участников процесса. Дело не в том, что непонятен смысл, а именно в том, что понятна бессмысленность. И, тем не менее, процесс идёт. Люди продолжают делать бессмысленные вещи потому, что все они — форма отчёта. Но даже бессмысленность имеет смысл, в смысле (даже не хочется убирать тавтологию), имеет свою логику, возникает с необходимостью и играет свою роль в жизни общества. Возникает вопрос, какие отношения общественного производства порождают и обеспечивают эту бессмыслицу и обеспечивается ею?
Следует отметить тот факт, что с распадом Советского Союза с вхождением в мировую капиталистическую систему, с продвижением реформ в сферах, таких как образование и медицина, бессмысленной бюрократической работы стало в разы больше. Соотношение её и непосредственного дела в структуре рабочего времени в совокупности занятых в этих сферах изменилось в сторону производства информации о деле настолько, что само дело за этим стало теряться и с каждым годом эта тенденция усиливается. Роль государственного контроля и давления государства на общество возросла.
Более активно для этого используются, например, такие инструменты как тюрьмы. По данным авторов доклада Совета Европы о ситуации в местах лишения свободы подготовлен учеными Университета Лозанны в России в 2013 году, сидели в исправительных учреждениях 475 заключенных на 100 тыс. жителей. Следует отметить, что — это самый высокий показатель среди государств Совета Европы. Может показаться, что дело именно в России, но по этому показателю лидирует именно Запад — США. По состоянию на октябрь 2013 года 716 человек из каждых ста тысяч отбывали срок. То что в США часть тюрем частные не отменяет того факта, что тюрьма – это орудие государства. Это означает, как это не неприятно будет звучать для поборников капиталистической «свободы», и «демократии», что речь идёт не о неопреодолённом наследии «тоталитарного, социалистического прошлого», а о чисто капиталистическая тенденции, неотделимой от этой «свободы» и «демократии». Почему эта капиталистическая тенденция воспроизводилась при социализме, вопрос более чем важный.. Но это – другой вопрос.
Для начала рассмотрим тенденции изменения отношения государства к системе хозяйствования общества и специфику этого отношения для капитализма эпохи свободной конкуренции и для монопольного капитализма. В этом вопросе та работа, которую в своё время проделал Ленин, подытоживая теоретическое наследие Маркса и Энгельса, а так же в связи с анализом империализма, по своей ценности не имеет, к сожалению, аналогов. Хотя эт вопросы поднимал не только он, но и другие теоретики. В своей брошюре «Государство и революция» [1] он не зря ставил вопрос двояко: 1) о государстве вообще именно как аппарате подавления одного класса другим, и в том же духе о свободе и демократии (свобода для какого класса, демократия для какого класса, не забывая при этом, что демократия это тоже форма классового господства); 2) о государстве при капитализме; 3) о государство в эпоху социализма. Последуем за ним (но вопрос о социализме рассмотрим в другом месте).
Вопрос о том, является ли любое государство аппаратом подавления одного класса другим, или же служит для примирения классов, для серьёзной общественной науки уже не вопрос (тут можно отослать читателя к уже упомянутой Ленинской брошюре с доводами которого следует ознакомиться вне зависимости от отношения к Ленину). Причём это – не вопрос не только для социалистической «партии» в этой науке. Сказка о том, что государство — это представитель всего общества осталась лишь как инструмент полит технологии. Сколько-нибудь серьёзные теоретики, даже буржуазные, признают, что если бы примирение было возможно, общество не нуждалось бы в таком особом аппарате управления и подавления как государство: в полиции, чиновниках, в праве, как воле правящего класса возведённой в закон. Напротив, государство существует потому, что примирение объективно не возможно. Отрицается только то, что классовое неравенство вообще можно преодолеть, потому общество будет нуждаться в государстве из-за своей «естественной» неоднородности, а так же сложности организации. Поэтому отрицается то, что общество в будущем может организовать свою жизнь без государства, даже если человечество могло без него обходиться на заре своей истории, когда общественные отношения были не такими дифференцированными.
Однако человечество не только теоретически, но и практически уже поставило вопрос уничтожения государства. И поставило его в общих чертах именно так: обществом управлять можно и без государства, но управлять обществом в интересах определённого класса без государства нельзя. С исчезновением оснований для воспроизводства классовых отношений, исчезнут и основания для существования государства. Предпосылками для этого являются достижения человеческой культуры в самом широком смысле слова, на основе которых можно было бы вывести человека из-под логики вещей и производить свободу, уничтожить общественное разделение труда. На этом основании можно будет организовать управление обществом без особого аппарата угнетения и подавления противостоящего обществу, непосредственно перебрав обществом на себя функции государства, тем самым упраздняя их. Каковы эти функции?
Маркс во введении писанном для Капитала, разбирая отношения распределения к производству обращает внимание на следующие, важный, касающийся нашей темы момент. 1) «Народ-завоеватель разделяет землю между завоевавшими и устанавливает таким образом известное распределение и форму земельной собственности, а тем самым определяет и производство. Или он обращает побеждённых в рабов и делает таким образом рабский труд основой производства. Или народ путём революции разбивает крупную земельную собственность на парцеллы и, следовательно, этим новым распределением придаёт производству новый характер. Или законодательство увековечивает земельную собственность в руках известных семей или распределяет труд как наследственную привилегию и фиксирует его таким образом в кастовом духе. Во всех этих случаях — а все они являются историческими — кажется, что не распределение организуется и определяется производством, а, наоборот, производство организуется и определяется распределением». Во всех этих случаях речь идёт о государстве. Народ-завоеватель выступает по отношению к завоёванному как государство. Далее Маркс уточнят что «прежде чем распределение есть распределение продуктов, оно есть: 1) распределение орудий производства и 2) — что представляет собой дальнейшее определение того же отношения — распределение членов общества по различным родам производства (подчинение индивидуумов определённым производственным отношениям)». Распределение конечно может осуществляться только в тех формах, которые требует производство. Нас здесь интересует не иллюзия насчёт самостоятельности распределения, характерная для вульгарной политической экономии о которой писал Маркс, а то, что распределение выступает в истории как функция государства и государственного управления.
Тут стоит оговориться, что под управлением здесь имеется в виду выполнение определённых функций, а не определение способа жизни общества. Напротив эти функции сами определяются этим способом. Функции государства, по большому счёту, сводятся к обеспечению классовых интересов в целом и интересов определённых представителей правящего класса, которые не зря борются за государственную власть с помощью системы распределения и перераспределения деятельности между членами общества и продуктов труда, а так же охраны этой системы распределения (охраны формы собственности), и борьбе за перераспределение их с другими государствами. Это характерно для всех обществ в которых есть государство. Все остальные обязательства, которые государство берёт на себя якобы в интересах всего общества (если господствующий класс является прогрессивным классом, то исторически так оно и есть), фактически связаны с этими функциями. Осуществление распределения, как раз и обеспечивает подавление одного класса другим, как раз и является «управлением». В этом и заключается экономический смысл государства. Но: «Распределение само есть продукт производства — не только по содержанию, ибо распределяться могут только результаты производства, но и по форме, ибо определённый способ участия в производстве определяет особую форму распределения, форму, в которой принимают участие в распределении» [2]. То что само производство противопоставляет себе распределение, свидетельствует о саморазорваном характере производства.
Государство регулирует распределение двояко: напрямую осуществляя его по средствам специальных учреждений, занятых охраной распределения по видам деятельности, или обеспечивающих непосредственное изъятие и распределение прибавочного продукта (это особенно хорошо видно во всех премодерных обществах, особенно в восточных деспотиях); или опосредованно, законодательно закрепляя как распределение деятельности между людьми, так и соответствующее участие их в продукте, задействуя аппарат принуждения лишь в случае нарушения закона.
Регуляция распределения по средствам закона, как воли правящего класса – это охрана той или иной формы собственности на средства производства, и отношений, соответствующие ей, куда входит и определение сословных статусов и отношения сословий между собой, способы распределения индивидов по сословиям и регуляции перехода из одного сословия в другое или отсутствие такового.
Государство также выступает так же и в качестве регулятора обмена не только с помощью разнообразнейших сборов и торговых пошлин, но, главным образом потому, что монополизирует производство денег как средство обмена или обеспечивает охрану монополии на это отдельных лиц, что ничего не меняет по существу рассматриваемого нами вопроса. Однако, с развитием капитализма обмен (рынок) развивается и приобретает самостоятельное значение как система распределения. Эта система распределения, как продуктов, так и деятельности, через рынок рабочей силы, развиваясь, противопоставляет себя государственному распределению. Она замещает, вытесняет господство государства в функциях распределения. Тут мы имеем дело с взаимоисключающими системами распределения: или по средствам государства, или посредством рынка. Потому в эпоху активного становления рынка и свободной конкуренции возникают и общественные движения направленные на уменьшения роли государства именно в функции распределения.
Новый регулятор распределения требует формального равенства членов общества перед государством и формально-равной свободы, как в выборе деятельности, так в и обмене. Борьба рынка как системы распределения и государства, как системы прямого распределения выражается в соответствующих общественных движениях, а так же идеологии. Соответствующая «свободному» рынку идеология — либерализм. Экономическим же основанием для него является развитие товарного производства, где товаром становится в том числе и рабочая сила. В премодерных обществах, основанных на натуральном хозяйстве, торговля, как известно, носила лишь вспомогательно-дополнительный характер. Сама экономическая форма обмена предполагает формальное равенство обменивающихся, в каждом его акте. В актах обмена они выступают как товаровладельцы, то есть как равные в этом качестве. Их равенство в этом акте обеспечивается эквивалентностью товаров, которыми они обмениваются. Определенная меновая стоимость остается определённой меновой стоимостью в чих бы руках она не была, а потому сами эти руки становятся безразличными в акте обмена и потому равными. «Стало быть, если экономическая форма, обмен, полагает всестороннее равенство субъектов, то содержание, субстанция, как индивидуальная, так и вещественная, которая побуждает к обмену, полагает свободу. Таким образом, в обмене, покоящемся на меновых стоимостях, свобода и равенство не только уважаются, но обмен меновыми стоимостями представляет собой производительный, реальный базис всякого равенства и всякой свободы. Как чистые идеи, равенство и свобода представляют собой всего лишь идеализированные выражения обмена меновыми стоимостями;» [2].
Поэтому развитие рынка на определённом этапе требует соответствующей формы государства, которое в тенденции должно заниматься лишь охраной этой самой «свободы» и «равенства». Поскольку труд уже не является прямым принудительным трудом. К нему непосредственно принуждает не другой человек, а логика вещей. Деньги как свидетельство на право пользования чужим трудом и представители всех вещей, оказываются более действенным инструментом принуждения к труду и обеспечения классового господства, чем непосредственное насилие одной части общества над другой. Таким образом, в эпоху становящегося капитализма, в эпоху свободной конкуренции государство урезается в функциях прямого распределения и выступает только в качестве внешнего регулятора по отношению к нему, в функции охраны самого принципа распределения – частной собственности на средства производства. Ярчайшим свидетельством этой тенденции является «Декларация прав человека и гражданина» и конституции, появившиеся в эпоху свободной конкуренции, где декларируется свобода граждан и неприкосновенность частной собственности, охрана который прямо провозглашается основной обязанностью государства. Государство теряет часть своих, характерных для премодерна функций. Потому либеральные идеологи отводят ему функцию «ночного сторожа», ссылаясь на то, что система регулирует себя сама и не нуждается для этого в государстве.
Но, как только эпоха свободной конкуренции заканчивается и на смену ей приходит монопольный капитализм и конкуренция между монополиями, принуждение по средствам логики вещей начинает давать «сбои». В виртуализированных социально-экономических процессах только лишь логика вещей уже не работает. Государство в логике развития капитала, как общественного отношения, которое в своем становлении ведет к выходу производства за пределы товарной логики и, тем не менее, этот выход остается в этой логике, приобретает иную роль. Изменение роли государства в эпоху империализма заключается, по большому счёту, в том, что для обеспечения господства монополий и для регуляции, уже не регулируемого только лишь при помощи рынка капитализма государство опять восстанавливается в функции прямого распределения и перераспределения, в том числе и посредством войны. И эта тенденция усиливается по мере развития конкуренции между монополиями, особенно ярко проявляясь во время мировых войн, вплоть до проникновения государства во все сферы жизни общества.
В этом смысле государство является важнейшим моментом виртуализации социально-экономических процессов – некапиталистической капиталистичностью. Капитализм для своего существования нуждается в восстановлениинекапиталистических, противостоящих рынку как саморегулирующейся системе распределения, функций государства. Причём – это становится условием существования капитала как общественного отношения. Государство таким образом обеспечивает господство капитала, при чём, главным образом, виртуализированного финансового капитала.
Возрастает как внутренняя так международная роль государства в обеспечении господства «своих» монополий и их права эксплуатировать рынки и рабочую силы. Об этом написано много Мы же здесь лишь сделаем акцент на том, что с необходимостью существуют ВЗАИМОИСКЛЮЧАЮЩИЕ тенденции монопольного капитализма: распределению через рынок и прямое распределение с помощью государственной машины.
Потому либеральная идеология уступает место идеологии сильного государства и госрегулирования в экономике, особенно в период кризисов, депрессий и войн. Для обеспечения функционирования системы не «свобода» становится превыше всего, а государство в этих своих функциях. Поэтому либерализм становится реакционным даже по отношению к современному капитализму. Он зовёт назад к той прошлой «свободе» и тому «равенству», основой которого была свободная конкуренция. Потому либералы, выступая против усиления «своего» государства в рамках капитализма, объективно играют на руку государству, представляющему конкурирующие монополии. Неслучайно либералы часто спонсируются из-за границы или оставшимися не удел у государственной кормушки олигархами. Но если либерал проводит линию этой свободы последовательно до понимания неравенства, как неравенства собственности, как это в своё время сделал Жан Жак Руссо, то он выходит за пределы либерализма.
Функции государства нужно рассмотреть еще и с учётом того, что товарное производство дополнилось индустриальным производством индивидов и «практик», которое стало условием его существования. Потому, производство единиц информации, часто не связанной между собой, как промежуточных продуктов производства тех или иных качеств людей, начало приобретать самостоятельное значение необходимое и в воспроизводстве государственного аппарата. Потому бюрократизация объективно усиливается.
Особую роль государство играет и в связи с таким развитием регулятора перераспределения сфер влияния монополий в мире как война. Современная война, которая выполняет не только функцию перераспределения, но и решает проблемы перепроизводства путём уничтожения как произведённого, так и производителей и расчищает простор для приложения капитала, тоже во многом связана с производством человека. При чём государство организует это производство. Именно война даёт наиболее развитую систему прямого распределения – распределения не через рынок и систему планирования, которую только и может дать капитализм и которая напрямую связана с государством. И эта система, направлена не только на уничтожение противника, но на непосредственное производства человека в качестве солдата. Развиваются коллективные формы присвоения т соответствующее им распределение на войне. Правда это происходит в узких рамках, и в процессе уничтожения, как производства, так и потребления вообще. Массы людей отбрасываются назад в своём социальном развитии. А каждая новая война всё больше претендует на то, чтобы вообще уничтожить человечество. Развитие коллективных форм присвоения и прямого распределения на войне показывает переделы капитала и рынка, как общественного отношения уже даже при капитализме. Другое дело, что они сами стоят на службе воспроизводства этого общественного отношения.
Переход на новые, некапиталистические основания не может осуществиться без обобществления этих всей системы технологий, в том числе и социальных, которые обеспечивают существование этого непосредственного распределения и потребления. В своей «О системе бюджетного финансирования» Эрнесто Че Гевара писал следующее: «формы управления хозяйством как технологический аспект вопроса должны заимствоваться там, где они наиболее развиты и должны быть приспособлены к новому обществу. Нефтехимическая технология империалистического лагеря может быть использована социалистическим лагерем без боязни “заразиться” буржуазной идеологией. В экономической области (во всем, что касается методов руководства и контроля за производством) происходит то же самое. Если это не будет воспринято как излишняя претенциозность, то можно перефразировать Маркса относительно использования диалектики Гегеля и сказать, что эти методы были поставлены с головы на ноги» [3]. Как их обобществить, это отдельная тема, к которой мы обязательно вернёмся.
Текст: Марина Бурик
1. Ленин В.И. Государство и революция: Учение марксизма о государстве и задачи пролетариата в революции / Владимир Ильич Ленин. // Ленин В.И. Полное собрание сочинений. – 5-е изд. – Т. 33. – Москва: Издательство политической литературы, 1974. – C. 1–120.
2. Маркс К. Экономические рукописи 1857-1859 годов. Т. 46 Ч.1 / Карл Маркс; [пер. с. нем.]: К.Маркс, Ф.Энгельс: соч. в 50 т., 2 издание. – 564 с.
3. Гевара Э.Ч. Статьи, выступления, письма. / Эрнесто Че Гевара [Пер.с исп. Е.Вороновой и др]. – Москва Культурная Революция, 2006. – 560 с.
