Вначале была простота. Все представляло собой совокупность абсолютно простых частиц, каждая из которых существовала сама по себе, отдельно от всех остальных. Эти частицы беспорядочно сталкивались между собой, при этом образовывая структуры различной степени стабильности. Наиболее стабильные из таких структур сохранялись и, присоединяя к себе все больше новых частиц, продолжали увеличивать меру своей стабильности. Так образовалось огромное (хотя, конечно же, конечное) число галактик, на периферии одной из которых возникла одна не совсем нормальная планета. Верней, совсем ненормальная. В океане этой планеты сформировался «первичный бульон» — невообразимое месиво аминокислот и всякой всячины.
Тут началось самое интересное. Из самых стабильных соединений этого гигантского раствора возник репликатор — макромолекула, способная к самовоспроизведению. Для своего выживания ей понадобилась защитная мембрана, и те репликаторы, которым такую мембрану приобрести удалось, сохранились. Дальше отбор шел уже по принципу «у кого лучше оболочка — тому жить и воспроизводиться». Репликаторы, которые теперь можно с некоторыми оговорками назвать «генами», конкурировали между собой посредством своих оболочек, в результате чего, на 6-ой день (по новому летоисчислению через 14 миллиардов лет после «начала») возникла такая оболочка, которая, научившись говорить, назвала себя «Человеком».
Ах уж эта неизлечимая человеческая разговорчивость… Вечно с ней проблемы. Мало того, что это нечастное существо, «как и все остальные животные» обязано служить в качестве «машины для выживания» своим материальным репликаторам — генам, так теперь оно еще попало в цепкие объятия их духовных сородичей — мемов (memes). Эту заразу не увидишь в микроскоп, на то она и есть «единица культурной информации, распространяемая посредством имитации». Чтоб стало совсем понятно и радостно, можно привести такую аналогию: строение человеческого мозга (это та штука, у которой вместо транзисторов очень много нейронов) — представляет собой hardware («железо») нашего сознания, мемы же — это его soft (программы всякие). Среди этих программ есть полезные для их носителей (например, научные идеи) и вредные «вирусы» (иррациональные, вредные для выживания индивида идеи вроде религии). Вредные мемы не отсеиваются естественным отбором потому, что либо являются побочным продуктом полезных для выживания «программ», либо тщательно маскируются под них. Впрочем, не стоит забывать, что благо индивидов в этом деле есть вещь второстепенная. «Единицей естественного отбора является ген», а не его носитель, следовательно, если это будет вести к увеличению количества репликатора в популяции, он может «побудить» организм даже к альтруизму. Как говорится, «?ABC=?A’B’C’»
Знакома ли вам такая «пасторальная» картина? Лично мне она знакома до тошноты. Много лет она была моим адом. Дело в том, что в нарисованном тут мире я жить не могу. Видимо, слишком много деструктивных мемов засело в операционной системе. Не зря же при мысли об этом у меня все время крутится в транзисторах: «седые серебристые маслины пытались вдаль по воздуху шагнуть…». Пастернак с точки зрения меметики — явление крайне деструктивное…. Когда-то у меня вопрос стоял так: либо с невозможным Богом и Пастернаком, либо с научно доказанным «ничто». К счастью, эта «пограничная ситуация» оказалась лишь банальной «ложной дихотомией», навязанной мне нашим «открытым» обществом выживания подлейшего, в котором только и могут распространяться подобные, с позволения сказать, «теории».
Вышеприведенная ересь, к сожалению, не является «космогонией» какого-нибудь рядового борзописца от науки. Это «картина мира», которая вырисовывается после прочтения произведений 1 одного из самых знаменитых ученых современности — этолога Ричарда Докинза. (Richard Dawkins). Личность он, в высшей степени, публичная, с огромным количеством регалий и премий, автор нескольких «мировых бестселлеров» (какой мир, такие и бестселлеры). Известность среди широкой публики он приобрел как непримиримый борец с религией и ярый поборник дарвинизма, который им используется в качестве всеобщей теории развития. Основываясь на принципе «естественного отбора», ученый объясняет буквально все: мораль, религию, любовь, «происхождение вселенной» (последнее, правда, с оговорками, космология — это не философия, все знают, что прежде, чем о ней писать, ее надо изучать) и т.д. В этой статье речь пойдет не о взглядах Докинза на биологию2. В концепции Докинза есть вещи гораздо более опасные, чем спорные утверждения касательно характера нашего эволюционного прошлого. В ней выражаются такие философски-порочные и социально-реакционные тенденции развития современной науки, которые угрожают нашему революционному будущему.
Самый главный из таких пороков лежит в непонимании категории развития, а точнее, в попытке мыслить развитие непротиворечиво, как постепенное количественное увеличение или уменьшение. Когда такие «эволюционисты» пытаются воспроизвести в мышлении развитие, пользуясь при этом дубовыми формально-логическими понятиями, «субъект» развития, то есть то, что развивается, постоянно остается одним и тем же, к нему только внешним способом присоединяются всё новые и новые предикаты. В самом деле, если А есть только А, и при этом не есть не-А, то, в таком случае, из A может постепенно сформироваться лишь «еще более крутое А», но оно никогда не может стать «Б» и уж, тем более, «Я». Пользуясь такой общепринятой логикой, Докинз «додумывается» до того, что не видит никакой принципиальной разницы между человеком и амебой. По его мнению, отличие здесь только в степени совершенства формы, в которой воплощается одно и то же содержание — самовоспроизведение репликатора, будь то нуклеиновая кислота или произвольно выдуманная им «для нужд теории» фикция — мем («эволюцию культуры» надо же как-то объяснить).
Между тем, в действительности такая концепция человека не работает. Причем недействительна она уже с самой первой фразы, которую наш этолог повторяет с некоторым сладострастием: «мы и другие животные». Беда вся в том, что мы — не животные. И понять это вовсе не так просто, как кажется. Перечислить формальные признаки, отличающее человека, скажем, от обезьяны, не сложно, но «человека» из таких формальных признаков не слепишь. Прямоходящая обезьяна с большим мозгом и даром речи — это далеко не «человек». Не верите — погуляйте по ночной Троещине3. Речь тут должна идти о «сути дела», о человеческом способе включенности во всеобщую связь вещей, исходя из которого только и можно понять подлинное значение этих признаков.
Человеческий способ взаимодействия с природой не просто отличается от животного. Он ему противоположен. Если животное только «потребляет» находящиеся в природе блага, то человек производит те блага, которых в природе нет. Другими словами, он не приспосабливается под среду своего обитания, а преобразует ее согласно своим потребностям. В этом же самом процессе очеловечивания природы, человек производит также самого себя, свои (неприродные) потребности, включая космическую грусть Пастернака. Сказанное можно выразить проще: человек есть животное, производящее орудия труда, то есть животное, перестающее быть животным.
Этот процесс возможен только в форме общественных отношений, без включения в которые индивид поступает с человеческими орудиями труда чисто животным способом. Тут-то и начинаются все наши нынешние проблемы. Дело в том, что средства производства у нас — просто прелесть, а вот общественные отношения все чаще вызывают желание ретироваться на необитаемый остров. Мы ведь еще не совсем люди: мы биологи, философы, рабочие, капиталисты или кто-нибудь еще, но в любом случае — лишь частичные обрывки человеческой сущности. По-научному бесстрастно такое состояние общества называется «разделением труда» и «частной собственностью». При этой нечеловеческой форме производства человека конечный продукт бывает сложно отличить от обезьяны.
Однако, дарвинизм неприменим и здесь. Взять, к примеру, отношения между полами. То, что для «более-менее человекообразных» существ биологическая сторона дела является в этом вопросе лишь «поводом», а не «существом», всем таковым понятно. Не будем также касаться таких красивых крайностей, как Петрарка, Данте и Блок, с их любовью к бесплотным женским идеалам, в отношении которых сама мысль о биологии — кощунство. Поговорим о тех самых «Homo Erectus-ах». Их отношение к женщинам4действительно скотское. Когда же они облекают это отношение в слова, ими активно используется глагол «иметь». Раньше, в дореволюционной России, форма была красивее — «обладать». Хотя на содержании это сказывалось мало. «Обладать» кем-либо — есть, безусловно, гнуснейшая низость. Но низость далеко не животного происхождения. Она — лишь одно из порождений основанной на частной собственности общественной системы, в которой, чем больше имеешь, тем более полноправным «человеком» считаешься.
Так что проблема, собственно, не в широко распространенном среди ученых-естественников редукционизме. Это лишь один из симптомов проблемы. Более того, как ни парадоксально это прозвучит после вышеизложенного, ярый редукцинонист5 Докинз — один из самых прогрессивных ученых современности. Его, в самом деле, есть за что хвалить. Благоговеющий перед наукой и величием устройства вселенной, искренне не понимающий трагических последствий собственной теории этолог, — гораздо честнее какого-нибудь обладающего ученой степенью попа (не обязательно в рясе), который с помощью квантовой физики «доказывает» справедливость божьего суда над грешным человечеством, вместе со «скрежетом зубовным» (предпочтительно, вечным) и прочими проявлениями божьей «любви-агапэ». История уже в достаточной мере показала, что все эти елейные рассуждения о божестве служат, в конечном итоге, лишь оправданию земного убожества, поэтому непреклонная позиция Докинза в отношении религиозного мракобесия заслуживает всяческого уважения и подражания.
Но разделаться со всякими «научными аргументами» апологетов, как это, в основном, хорошо получилось у нашего прославленного атеиста6 — лишь начало пути и постановка вопроса. Дальше нужно определить, какие потребности за религиозной верой скрываются, и показать путь реального, а не иллюзорного, их удовлетворения. В противном случае, неизбежны «чувство утраты смысла» и всякие эрзацы религии вроде «теологии смерти бога» или французского экзистенциализма. Научное сознание бессильно справиться с этой важной задачей до тех пор, пока им не будет усвоена подлинно «всеобщая» теория развития, т. е. такой метод мышления7, который позволяет адекватно воспроизводить в развитии понятий развитие действительности во всех его многообразных формах. Без теоретически осознанного применения этого метода, «желая иметь дело непосредственно с предметом»8, т.е. мысля о нем «как бог на душу положит», ученые с необходимостью будут втискивать развитие в ту форму, с которой имеют дело в своей частно-научной теории. Биологи, например, будут везде искать естественный отбор. Да и в своей-то области, смогут лишь описать форму, но не понять содержание развития, которое в ней осуществляется.
Cтоль необходимая частным наукам всеобщая теория развития, кратко именуемая «диалектикой», принципиально не могла быть выработана ни одной из них. Она стала возможной лишь как итог многовековой истории мышления о мышлении9 — истории философии, которая имела дело с «действительностью вообще». Детально разработанная Аристотелем и Гегелем, поставленная на свою законную материалистическую основу Спинозой и Марксом, прекрасная и могущественная, диалектика уже очень долго ждет внимания со стороны ученых. Но, по большей части, её голос пока остается «гласом вопиющего в пустыне», поскольку ученые предпочитают водить дружбу не с Гегелем, а со всякими «обобщунами», вроде Поппера и Деннета, которые дают науке формализированную картину ее собственных методов и результатов, а значит, консервируют наличные в них недостатки.
В общем, — и это нечто вроде вывода,- дайте Докинзам материалистически понятую диалектику — и они перевернут мир. Однако, очень важно это «дайте» не понимать слишком буквально. В том-то и заключается диалектичность диалектики, что «дать» ее невозможно. У нас, в Советском Союзе, уже были случаи, когда диалектику «брали», причем, дедовским способом, «на веру»10. «И сказал Энгельс: всё противоречиво, и противоречия сии едины суть, а написано — бо, всяк сомневающийся, — аки волна морская…» Теперь огромная часть этих правоверных «диаматовцев» (лучше без «диа») в православных церквах фетишизмом занимается. Реформация-де, наступила, избавились от красного беса. Если говорить без горького сарказма, то с диалектикой нужно обходиться совсем по-другому. Не брать, а воспроизводить, заново вырабатывать путем применения. Ведь только то мышление есть действительно мышление, которое исходит из преобразования мира и направленно на его преобразование. В наших обстоятельствах это означает не просто «побелить, покрасить, реформировать», как это любит предлагать интеллигенция. Бараки крась — не крась, толку все равно мало. Речь идет о качественном, революционном изменении. Как сказал молодой Гейне (до того, как он постарел, заболел и стал восторгаться Библией) «громче стучи в барабаны…» — тогда с диалектикой будет все в порядке, «картина мира» совпадет с поэзией, а самое главное, — человечество не только поймет, но и займет полагающееся ему место в «системе мирового взаимодействия» 11.
1 См. первую книгу Докинза «Эгоистичный ген» и последнюю «The God delusion». Причем, если в первой книге он еще говорил о возможности «сознательного бескорыстного альтруизма», которая, правда, появлялась как «Бог из машины», вопреки изложенной перед этим теории, то во второй альтруистические пробуждения объявляются результатом «ложного срабатывания» заложенных «эгоистичными генами» механизмов.
2 Ценные замечания по этому поводу были высказаны известным палеонтологом-эволюционистом Стивеном Гулдом (Stephen Jay Gould).
3 Для некиевлян, поясню: Троещина — это такой район нашего города, где вечерами существует большая вероятность не только понаблюдать дарвиновскую «борьбу за выживание», но еще и принять в ней посильное участие.
4 Для характеристики иной формы проявления тех же проблем, поощряю читателей обратиться к женским образам Ф. Кафки. Как художник, он мог себе позволить быть столь бестактным.
5 Да и как же ему, собственно, не быть редукционистом, когда, в случае если он скажет глупость, как про мемы, например, его не исправляют, а вместо этого «анализируют структуры речи» (как его друг «аналитический философ» Деннет), и создают на основании этой редукционисткой глупости целую «науку» — «меметику». Позитивизм в действии.
6 Хотя и тут у него есть слабые стороны, особенно в отношении так называемого «Начала мира».
7 Правильная теория «развития вообще» = правильному методу мышления, поскольку адекватным является такое мышление, способ движения которого совпадает с законами движения отображаемого в нем бытия. Таким образом, «логика действительности» и действительная логика — одно и то же, выраженное в двух разных формах.
8 Гегель «Феноменология духа».
9 Которое, в свою очередь, есть «способ действия мыслящего тела». См. Ильенков Эвальд Васильевич,Диалектическая логика: Очерки истории и теории. 2-е изд., доп. Москва, Политиздат, 1984.
10 См. В.А. Босенко «размышление по поводу и по существу».
11 См. замечательную статью Э. В. Ильенкова«Космология духа», которая в отношении поэзии посерьезней Пастернака будет.
