Человек и экономика в виртуализированном мире. Часть 10

Проблема войны при империализме в экономической литературе рассматривается обычно под углом её причин, под углом экономических показателей и показателей человеческих потерь в соразмерности их с теми целями, которые в войне были достигнуты. Сравниваются потери сторон и т.д., а также производственные показатели до, во время и после войны. Часть литературы, посвященная первой и второй мировым войнам, рассказывает, как в её результате установился новый миропорядок и какую роль сыграл в этом ход войны, состояние и организация экономик стран-участниц. Сейчас всё больше появляется исследований по истории частных военных компаний и т.п. способах организации ведения войны при помощи частного подряда. Это всё, безусловно, очень интересно и требует пристального изучения. Однако, оставим это всё «за кадром».

Мы попробуем рассмотреть военную экономику сквозь призму всеобщих определений производства (потребление и распределение – тоже моменты производства) войны как производства общественных индивидов. В предыдущей главе была упомянута война как процесс, дающий новые нетоварные формы организации труда и распределения, дающий формы непосредственного производства человека как солдата. На некоторых важнейших аспектах этого мы сейчас и остановимся.

• Система распределения на войне с необходимостью отрывается от денежного хозяйства. В существенных для военной экономики отраслях потребительная стоимость продуктов труда становится ценной сама по себе, вне зависимости от стоимости. Произведённый продукт является в этой системе просто продуктом, а не товаром. Это происходит тогда, когда военные предприятия не просто выполняют внешний заказ на началах денежно-товарных отношений, а когда предприятие, финансируемое из госбюджета изготавливает определённую продукцию, определённого качества, в определённые сроки, однако эта продукция не продаётся, а поставляется её потребителю не опосредованно деньгами. При этом потоки финансирования предприятия исходят не из той «точки», куда переходит продукт. Потоки финансирования и потоки отчуждения продукции не пересекаются между собой, существуют автономно, как в рамках одного и того же общественного хозяйства, так и в пределах предприятия. Таким образом, как с точкой, из которой исходит финансирование, так и з точкой, куда направляется продукция, предприятие не находится в полной мере в старых привычных денежно-товарных отношениях. Более того, средства производства (сырой материал и энергетические ресурсы) могут в свою очередь быть поставлены предприятию как продукты, обладающие потребительной стоимостью как средство производства, но не как товар – не быть обмененным на деньги. Таким образом, капитализм вынужден в предвоенное время и особенно во время войны становиться госкапитализмом.
• Системы прямого распределения продуктов, предназначенных для личного потребления, во время войны также приобретают колоссальное значение. Это касается как вещевого и производственного довольствия солдат, так и продуктов первой необходимости для населения. Государство, не справляющееся с этой задачей, обречено (или само по себе, как государство, или вместе с населением). Сама по себе задача налаживания такой системы предполагает в ряде пунктов притеснения отдельных капиталистов в интересах капиталистов как класса, что не всегда может быть осуществлено в полной мере и с достаточной степенью эффективности. Способствует развитию новых форм конкуренции между ними.
• Читатель помнит, что потребление – это всегда производственное потребление, не только в непосредственном функционировании производительного капитала (потребление рабочей силы и средств производства в процессе создания товара), но и в случае личного потребления. В последнем случае это потребление является производственным двояко: во-первых, как простое производство (воспроизводство) живых человеческих индивидов, во-вторых, как производство живых человеческих индивидов, обладающих определёнными этим потреблением качествами. Эти моменты в акте потребление не отделены друг от друга. И, тем не менее, они – разные стороны потребления, которые получают свое развитие, когда производство потребления становится важнейшим моментом функционирования производительного капитала.
• На войне же личное потребление – как продуктов питания, так и предметов вещевого довольствия – не может обеспечиваться в порядке частного характера присвоения продуктов труда, то есть в том частном порядке присвоения, который является основой капитализма. Солдат, даже если он – наёмник, во время ведения войны должен быть обеспечен своим работодателем, как минимум, оружием, пропитанием и обмундированием. В противном случае армия превращается в разбойничьи шайки, которые способны лишь поддерживать определённый, иногда нужный для обеспечения баланса сил, беспорядок (который может затягиваться на годы). Но эти шайки не способны вести современную войну. Для ведения войны современная армия нуждается в высокотехнологичном оружии, средствах личного потребления, необходимых для воспроизводства живой личности солдата, а так же средствах личной защиты. И даже если это всё обеспечивается путём прямого грабежа населения захваченных территорий, это не может быть личным делом отдельных солдат. Причём получать их солдаты должны точно так же, как получает работник предприятия средства труда на работе. Это – всего лишь условие того, чтобы он мог выполнять свою работу. Но это условие само по себе отличается от условий наёмного труда, основанного именно на частном характере присвоения. Присвоение продуктов труда во всех своих существенных и значительных для социального воспроизводства индивида моментах в классических капиталистических отношениях купли-продажи рабочей силы вынесено за рамки производства, основанного на наёмном труде. Личное потребление определяется частным характером присвоения продуктов труда, опосредованным деньгами. И это, в свою очередь, гарантирует, что работник снова и снова будет вынужден приступать к труду, для обеспечения себя всем необходимым. На войне дело кардинальным образом отличается. И это отличие требует, чтобы социальное производство индивидов осуществлялось непосредственно не только в сфере производства потребления, политэкономическую «анатомию» которой мы уже разбирали. Потребление в этом случае не может быть даже формально отдано на откуп самих индивидов.
• Таким образом, современная империалистическая война – это, кроме всего прочего, конкуренция выработанных форм нетоварного производства – непосредственного производства человека. Причём здесь имеется в виду и армия как собственно-военная сила, так и трудовая, армия, по-разному формирующаяся. Акцент смещается. Если для нормального хода капитализма на первый план выступает то, что человек должен делать своё дело, чтобы жить, то здесь – наоборот, человек должен жить, чтобы делать своё дело. Государство, или другие организации, берущие на себя функции государства, должны брать на себя ответственность за это. Причём, денежно-товарные отношения становятся очевидным препятствием для выполнения этих функций.
• Любая армия, да и не только армия, но и мирное население во время войны должны, во-первых, обладать определёнными качествами, которые стихийно или сознательно должны быть произведены. Солдат должен производиться как солдат, обыватель – как минимум как патриот, чтобы быть если не активной, то хотя бы соглашательски-пассивной базой поддержки тех мероприятий, которые составляют основу войны. Мы не будем здесь вдаваться в критику патриотизма, который является испытанным способом представить интересы правящего класса в качестве интересов всего общества, так, что даже критика государства и правителей по частным вопросам делает обывателя соглашателем в том, что касается основной линии войны. На этот счёт уже было сказано много. В некоторых случаях эта возвратная форма может даже сейчас сыграть положительную роль в истории. Здесь важно только, что патриотизм – это форма идейного единения индивида с чем-то большим и более значимым, чем он сам или его семья. И это идейное единение должно стать устойчивой чертой массы индивидов. В современном обществе такие черты не просто складываются стихийно, а производятся с помощью социальных и культурных технологий. Точно так же, как и многие другие качества индивидов в мирное время. Причём эти технологии применяются в общественном масштабе и применяются государством, вне зависимости от того, кто является конкретным «подрядчиком». Любое государство, как социалистическое (если оно не может так же эффективно, быстро и массово производить более высокий уровень восприятия индивидом себя в обществе), так и капиталистическое, чтобы выстоять, должно применять комплекс этих мероприятий. Государство должно пользоваться самыми передовыми технологиями непосредственного производства человека, пусть эти передовые технологии оказываются технологиями производства отсталости. Политэкономическую «анатомию» сферы непосредственного производства индивидов как потребительной стоимости, которая в условиях империалистической войны все больше и больше выходит на передний план, мы разбирали выше. Здесь же важно подчеркнуть, что успешность её работы является важным фактором ведения войны. Причём в определённых условиях он может быть более важным, чем, собственно наличие тех или иных вооружений.

С помощью этих технологий может производиться самое отсталое, самое дикое и самое архаичное сознание и мироощущение, и, тем не менее, оно будет эффективным. Важнейшей его чертой является противостояние тотальной фрагментарности и фрагментации, а также атомарности индивидов – предложение хоть какого-то уровня целостности сознания и понимания индивидом себя как части чего-то большего, чем он сам. Это – производство смысла жизни и смерти. Пусть даже это идейный возврат к исторически отсталым формам единства и целостности – это всё равно оказывается более эффективным, чем атомарность и фрагментарность индивидов на уровне сознания, массово производящаяся сегодня в мирное время. В качестве наиболее успешного современного примера применения этих технологий можно привести ИГИЛ с его развитой системой идейного воздействия как внутри своей армии, так и за пределами, для вербовки новых членов. Успешная работа в этом направлении позволяет ИГИЛ не только противостоять регулярным армиям при помощи не самого передового оружия, но и постоянно пополняться кадрами. Таким образом, производство отсталости и темноты, но претендующей на целостность, на то, чтобы быть мировоззрением – является тенденцией противостоящей стихийности производства фрагментарных индивидов.

Для этого производства в данный момент используются те же технологии, которые используются для производства фрагментов индивидов в относительно-мирное время, поскольку они – самые развитые технологии производства человека на сегодняшний день. Однако они требуют значительной модификации, если речь идёт о производстве целостности. Эта модификация заключается в апелляции к прошлому, к фактически разрушенным и не нужным для существования и производства фрагментарных индивидов формам общественного сознания. Главным образом речь идёт о такой репрессивной форме общественного сознания как мораль. Часто речь идёт и о религии, но и здесь особое значение приобретает то, что касается религиозной морали. Мораль выступает и как инструмент преодоления атомарности индивидов, так и как собирательный инструмент, увязывающий фрагменты индивида в определённый тип целостности. Тут важно выделить этот самый момент целостности как отправную точку, где капитализм с одной стороны воссоздает и соединяет разрушаемые им самим формы общественного сознания и ежедневные практики «индивидов», а с другой – отрицает всякие формы общественного сознания в качественно-безразличных потоках информации, где (в безразличии) растворяются всякие формы. Налицо вполне реальное противоречие производства человека в современном мире, которое обостряет война. Но оно не может быть решено без выхода за пределы общественных отношений, которые его породили и которые породили войну.

• Война прямо отрицает базовые буржуазно-демократические свободы, что, так или иначе, закрепляется на законодательном уровне
• И всё-таки война (а речь, главным образом идёт о мировых войнах) способствует выработке средств для разрешения обнажённых ею глобальных общественных проблем, при чём вне зависимости от воли и сознания воюющих сторон. Не случайно волны социалистических революций поднимались ближе к концу мировых войн.

Война делает невозможными старые, довоенные способы и формы деятельности людей. Если брать организующую сторону государства, которое на себя перебирает множество функций по непосредственному производству человека и которое необходимо усиливается во время войны, война в то же время отрицает его. Государство, как, показано выше, объективно усиливается, берёт на себя функции распределения в процессе непосредственного производства человека как в армии, так и в тылу, занимается налаживанием и поддержанием (крышеванием) хозяйственных связей. Но государство как аппарат подавления одного класса другим, а именно подавления меньшинством большинства, в принципе не может решить эти задачи, и уж тем более не ставит себе те задачи, которые не служат интересам правящего класса. Но именно такого рода проблем во время войны у общества становится очень много, они объективно встают перед людьми потому, что от их решения зависит в том числе и их физическое существование. Государство эти проблемы часто даже и не берётся решать, оставляя их на откуп разнообразнейшим внегосударственным организациям и объединениям людей. Это вынуждает миллионы людей искать новые формы организации, которые бы перебирали на себя государственные функции. И эти органы общественного самоуправления, перебирающие на себя функции государства, строго говоря, в своей тенденции и являются, и не являются государством.

Наиболее важная и формообразующая из формообразующих задач – прекращение войны и минимизация для общества потерь и разрушений в результате её хода. Реализация этой важнейшей задачи как раз и противоречит интересам виртуализированного капитала, который не высосал из войны всё, что мог высосать. С этой задачей неразрывно связано противостояние милитаризации общества, противостояние военным диктатурам в странах – участниках войны, терроризирующим собственное население. Подчеркнём, что тут имеет исторический смысл не война сама по себе, не насилие само по себе, а сопротивление насилию реакционного класса, осуществляемого группировками этого класса во имя своих корыстных интересов, да еще и руками другого класса. В СОПРОТИВЛЕНИИ и формах сопротивления, а не в войне самой по себе. В противном случае, даже те способы непосредственного, не опосредованного вещами-деньгами производства человека и экономические механизмы их осуществления, не могут стать отправной точкой перехода общества на новые основания развития. Не могут стать «практиками», способными поначалу (поскольку в этом процессе они сами трансформируются и превратятся в нечто иное) быть практиками по уничтожению товарного производства (разделения труда).

Эти, рождённые войной и как противостояние войне, формы являются переходными и могут двигаться в трёх направлениях: 1) интеграция с государством; 2) вырождение-исчезновение (первое не всегда означает второе); перебирание на себя всех функций государства, превращаться в новую государственную власть. Эти организационные формы, таким образом, объективно являются к тому же формами классовой борьбы там, где они вынуждены противостоять государству, перебирая на себя функции тех или иных государственных органов, а значит, лишая аппарат политического господства правящего класса своих полномочий. И если в определённых условиях это фактически облегчение для этих органов, как сами они выполнять эти функции не могут, то дальнейшее движение по этому пути неизбежно наталкивается на противостояние государства, на попытки ограничить функции и влияние форм самоорганизации населения. Каким будет исход и характер этого противостояния, зависит от конкретных обстоятельств борьбы и действий борющихся сторон.

Если рассматривать историю ХХ века наиболее ярким и наиболее успешным примером таких форм были советы (подчеркну, что это – не единственная и уж, тем более, не единственно-возможная форма). Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, которые одновременно являлись представительно-законодательными, распорядительными и контрольными органами. И хотя советы возникли еще в 1905 году, реальное их разворачивание в государственную силу, двоевластие, и уж тем более лозунг «Вся власть советам», а так же конкретные шаги от лозунга к его реализации могли возникнуть только в условиях политического банкротства старого государства в процессе изнуряющей войны. После февральской революции это банкротство государства как аппарата, претендующего на то, чтобы организовывать жизнь общества, стало очевидным, так как не только царское правительство, но и Временное правительство было бессильно в этом отношении. В то же время поднимались и активно включались в дела, как местного самоуправления, так и государственного управления, советы. Создавалась ситуация двоевластия как в тылу, так и в армии. В связи с этим особенно важно учитывать возможность в будущем ситуации, которая имела место весной и в начале лета 1917 года. Тогда возможен был мирный путь передачи власти советам как шаг по пути в сторону социальной революции – созданию условий для социализма. И возможность это существовала благодаря двум обстоятельствам – сила и общественная значимость самих советов, вооружённость населения в результате войны. Лозунг «Вся власть советам» в то время был констатацией наличия такого мирного пути революции. И только после июльских событий 1917 года мирный путь стал уже невозможен. Но сам факт такой возможности, для нас наиболее важен. Ведь, если сложатся такие условия очень важно их не прозевать, тем более, в условиях современного вооружения, он вполне может оказаться вообще единственно-возможным для реализации.

И, как это не парадоксально звучит, одним из условий мирного пути передачи власти органам управления большинства – перехода, от представительской псевдодемократии к реальной демократии является наличие и достаточное количество оружия у населения. «Винтовка рождает власть» – говорил когда-то Мао Цзэдун. А Ленин в своё время в июле после разоружения питерских рабочих с позволения советов, говорил, что возможность мирного пути на данном этапе исчерпана. Тем не менее, сама форма советов как органов, которые могут перенять на себя функции государственной власти и стать органами диктатуры пролетариата, отнюдь не была исчерпана только потому, что именно эти советы оказались несостоятельными. Но это уже другой, более узкий, вопрос, который и тогда, и если подобные вопросы будут подниматься в будущем, требует вовсе не общетеоретического решения.