Собственно, речь здесь надо вести не столько о производстве, сколько, если можно так выразиться, о «выделывании» людей и о выработке идей. В «выделывании» очевидно подчеркнуто нечто субъективное и, скорее, индивидуальное, в то время как производство — нечто объективное, общественное. А разве не в этом заключается центральная проблема — является формирование людей и идей процессом субъективным, индивидуальным, или объективным, общественным?
Проблема эта не решается, в основном, потому, что на самом деле ни производство людей, ни производство идей не является какими-то отдельными процессами, между которыми можно установить отношение. Они являются лишь моментами совсем другого процесса — процесса производства вещей, предметов, необходимых для воспроизводства человека, или, иначе, процесса производства общественной жизни. А производство общественной жизни является процессом общественным. Производя коллективно себе средства к жизни, люди производят при этом как формы коллективности, так и самих себя как людей.
Долгое время идеи казались (впрочем, не только казались, но и были на самом деле) лишь «побочным продуктом» этого производства — его отражением. Но в какой-то момент, когда наука начинает превращаться в непосредственную производительную силу, выясняется, что без этого «побочного продукта» само производство будет невозможным, что обобщение (производство идей) и обобществление (социализация, производство людей) — не разные процессы, а моменты одного процесса, и кажутся разными только из-за господства разделения труда на умственный и физический с одной стороны, и товарного характера производства (общественная организация производства через обмен его продуктами между отдельными индивидами или их группами) — с другой.
С углублением разделения труда не только растет иллюзия самостоятельности умственного труда по отношению к физическому труду как реальному преобразованию природы, но и утверждаются претензии умственного труда на то, что он один только и является собственно человеческим трудом.
Эти претензии никак нельзя назвать необоснованными. Хотя их идеологическое обоснование, как правило, не выдерживает самой простой критики, но держится эта претензия не своей доказательностью, а тем, что на протяжении веков и даже тысячелетий люди физического труда вполне реально были поставлены в нечеловеческое положение. И дело здесь не во внешнем принуждении, а в той особенности разделения труда, что в его условиях общественное целое может развиваться только за счет деградации индивидов, его составляющих.
Так вот, до тех пор, пока умственный труд не включается непосредственно в материальное производство, разделение труда создает основу для иллюзии того, что этот труд является единственно достойным человека, и что это работа по «обобщению». Но как только наука начинает превращаться в непосредственную производительную силу и разделение труда проникает в сферу умственного труда, исчезает основа и для этой иллюзии — не только человек физического труда, но и ученый уже не в состоянии охватить предмет труда в целом, понять его логику как целого. Наступает кризис «обобщения» и кризис эмпиризма как метода мышления.
И это не удивительно, поскольку предметом труда всегда выступала природа в целом, а не просто ее отдельные фрагменты, с которыми отдельный индивид, отдельные коллективы людей, или даже человечество в целом в определенный период времени сталкиваются непосредственно в процессе труда. Собственно, если говорить о деятельном отношении к природе, то в процессе труда и человечество, и отдельный индивид, меняя отдельные предметы, каждый раз превращают природу в целом — здесь срабатывает так называемый «эффект бабочки».
Другое дело, что гносеологический «эффект бабочки» состоит в том, что человек, как и бабочка, которая может взмахом своих крыльев вызвать всемирную катастрофу, не догадывается о реальных последствиях своих действий и, беззаботно «помахивая крылышками», вполне может уничтожить основы своего собственного существования. Ведь в условиях разделения труда на умственный и физический те, кто действует, не мыслят, и поэтому не могут осознать глобальные последствия своих действий, а те, кто мыслят — не действуют, а только наблюдают. Но наблюдать природу в целом, да еще и в постоянном изменении, невозможно.
Следовательно, выход возможен только в преодолении разделения труда на умственный и физический, как и всякого разделения труда вообще. Уж очень опасными становятся беспечные «бабочки»-профессионалы, ни один из которых «не ведает, что творит», поскольку является узким специалистом и не в состоянии осознать все последствия своих действий, а «помахивания крылышками» каждой такой безответственной по определению «бабочки» с развитием производительных сил становятся всё мощнее и мощнее.
Так вот, отвечая на сформулированный в начале статьи вопрос о том, является ли формирование людей и идей процессом субъективным, индивидуальным, или объективным, общественным, мы должны констатировать, что, к сожалению, до сих пор как производство людей, так и производство идей является объективным общественным процессом, который абсолютно не зависит от воли и сознания эмпирических человеческих индивидов. Они сами, вместе со своим сознанием, до сих пор являются не более чем «побочным продуктом» развития производства так называемых материальных благ. Меняется способ производства — меняются люди и идеи. И чем мощнее становится производство, тем мельче оказываются перед его мощью отдельные люди и их коллективы, и тем более примитивным становится их мышление — вплоть до постановки вопроса о том, что вот-вот появится машина, которая будет мыслить лучше человека. Это же до какого уровня надо довести мышление человека, чтобы мог возникнуть такой вопрос!
Но вопрос возник, и его надо решать. Надо констатировать четко, что человек, разделением труда реально поставленный в положение «приложения к машине» (и не очень важно, какой именно — железной, электронно-вычислительной или государственной), в принципе не может быть умнее машины. Выход видится только в одном — производство людей и производство идей должно быть преобразовано из объективного общественного процесса в субъективный общественный процесс. То есть люди должны осознать, что, несмотря на все порождённые развитием разделения труда иллюзии относительно индивидуальной мыслительной субъектности человека, реальным субъектом может быть только коллективный деятельный человек.
Собственно, идеи, понятия, категории есть не что иное, как идеальные образы коллективных действий, направленных на преобразование природы с целью сделать ее более пригодной для развития человека, то есть превратить ее в «неорганическое тело человека». В этом плане, идеалисты, начиная с Платона и заканчивая Фихте с его преобразованием не-Я в Я и Гегелем с его «все действительное — разумно, все разумное — действительно», куда ближе к истине, чем те материалисты, которые не понимают, что идеи имеют над людьми такую же, а то и большую силу, чем законы природы. Собственно, даже законы природы имеют над людьми силу только тогда, когда они осознаны людьми в той или иной форме, то есть, когда они нашли свое выражение в форме всеобщего. И преодолеть власть всеобщего над собой каждый индивид может только одним способом — подчинившись логике всеобщего, сделав ее логикой своей собственной деятельности.
Но для этого индивид должен хотя бы в какой-то форме усвоить логику всеобщего как логику своего мышления. Ведь известно, что даже самый плохой архитектор отличается от наилучшей пчелы (пчела, конечно, не бабочка, но для продолжения нашей метафоры пригодится и пчела) тем, что прежде, чем построить что-то в реальности, он строит это в голове. Но пока в головах «архитекторов» царит характерная для современной науки логика эмпиризма, они если и отличаются от пчел и бабочек, то не всегда в лучшую сторону.
Даже религия (конечно, здесь имеется в виду религия как общественная форма мышления, а не как корпоративный бизнес) имеет преимущество перед современной наукой в том, что она хоть и перевернутой форме, но пытается выразить внутреннюю связь отдельного индивида с всеобщим. Уже другой вопрос, что религия, вполне правильно чувствуя, что сущность человека нужно искать за пределами его индивидуальности, начинает искать ее слишком далеко — за пределами материального мира в целом. У религии получается, выражаясь языком артиллеристов, «перелет». Но то, что, пытаясь обнаружить сущность человека, «целиться» нужно не в индивида, религия угадывает верно.
Настоящая связь индивидуального с всеобщим — общественность. Так вот, на наш взгляд, человеческая «общественность» далеко не всегда требует перевернутых форм осознания связи отдельных человеческих индивидов со всеобщим. Мало того, сама религиозная форма может быть рационально истолкована только как предчувствие всеобщей (общественной, тотальной) природы человеческого индивида и одновременно как тоска индивида по своей собственной тотальности в условиях саморазорванности как индивида, так и общества. И сколько бы атеисты типа Докинза не доказывали, что бога нет, власть религии над человеком не исчезнет, пока не исчезнет эта саморазорванность. Потому что эта власть является властью идеального как тотального, всеобщего над людьми как отдельными индивидами — власть целого над своими частями.
На самом деле в мире нет ничего, кроме материи, находящейся в процессе постоянного преобразования. Кроме предметов в мире существует разве что превращение их в другие предметы, в том числе и в первую очередь — целенаправленное превращение их человеком, в процессе которого предметы начинают представлять друг друга и природу в целом как идеальные. И не очень важно, выступает таким «идеальным предметом» деревянный кумир или Слово, геометрические фигуры или долларовая купюра, или, скажем, последовательность ноликов и единичек, в которых зафиксирована сумма вашего вклада на электронном банковском счете.
Собственно, вопрос заключается в том, как от производства «идеальных предметов» перейти к производству идеальных людей, не опосредованному производством предметов. Только тогда можно будет говорить о выработке идей как о процессе не только субъективном и общественном, но индивидуальном и в то же время объективном, потому что такой индивид перестанет противопоставлять себя всеобщему, то есть общественному целому, как не противопоставляет себя (в норме, конечно) орган телу.
— Но производство идеальных людей — это утопия, — возразят скептики, среди которых или первом месте окажутся атеисты.
— Человек греховный по своей природе, а идеальным может быть только Бог — возмутятся представители религии.
— Это насилие над свободной индивидуальностью — дружно возопят гуманисты. И добавят обязательно, что «это мы уже проходили».
Нам не останется ничего, как только согласиться со всеми нашими оппонентами. Действительно, это дикая утопия — считать, что можно воспитать не то что идеального человека, а хотя бы что-то более или менее похожее на человека теми средствами, которыми пользуется сегодняшняя отрасль по производству людей — образование, представители которой уверены, что их цель — предоставить знания, сформировать навыки и умения, необходимые для успешного функционирования индивида в качестве как можно более узкоспециализированного специалиста. С такой точки зрения, идеальный человек — это робот. Но кто говорил, что возможна только такая идиотская (в данном случае это не ругательство, а отсылка к греческому значению слова идиот — человек, который не участвует в общественных делах, то есть противопоставляет себя обществу) система образования и воспитания?
Религиозные люди утверждают, что бог создал человека по своему образу и подобию. Но не думает же даже очень верующий человек, будто речь идет о том, что дети, включая девочек, должны рождаться с бородами, как у Саваофа. Человек должен уподобиться Богу по своей сущности, а не по внешнему виду. То есть, из «раба божьего» или раба социальных обстоятельств он должен превратиться в человека-творца. Здесь, в этом мире, потому что другого нет и быть не может. Даже с точки зрения религии. Лучшие религиозные мыслители давно доказали, что ограничивать Бога чем-нибудь, даже его собственным творением и перемещать в «потусторонний мир» — является или невежеством, или лицемерием. В любом случае — величайшим святотатством.
А с гуманистами мы полностью согласимся, что без определенного усилия и даже насилия над собой индивидуальность действительно не может стать человеком и будет просто идеальным потребителем. Также мы согласны с тем, что мы это уже действительно «проходили». Великий советский педагог Антон Семенович Макаренко так и ставил вопрос — воспитывать людей без недостатков. И если вопрос так ставился и реализовался (признание реальных заслуг А. С. Макаренко выразилось в том, что ЮНЕСКО объявила его одним из четырех педагогов, определивших способ педагогического мышления ХХ века) во времена «голодомора», то можно только удивляться людям, которые боятся ставить вопрос таким же образом в условиях, когда все говорят о наступлении так называемого «информационного общества».
Объяснить такую странную позицию можно разве что какой-то индивидуальной, частной заинтересованностью в том, чтобы люди оставались неидеальными.
Скептики-учёные, скорее всего, чувствуют, что только на фоне лишённых возможности мыслить людей они будут выглядеть умными. Церковники очень боятся потерять возможность торговать местами в царстве божьем в случае, если люди устроят свою жизнь по-человечески на земле. А гуманисты — что их самих или их грантодателей лишат возможности грабить всех, чтобы они потом могли оказывать благодеяния некоторым из этих ограбленных.
Понятно, что все эти замечания — пародия на постмодерн с его привычкой «иронически обыграть» серьёзные вопросы вместо того, чтобы находить реальные пути их решения. На самом деле, проблема вовсе не в отдельных личностях или группах лиц, которые паразитируют на «неидеальности» современного человека. Проблема в самом современном человеке, превратившем паразитирование в свой собственный идеал, и поэтому не могущему даже жаловаться на то, что кто-то более ловкий паразитирует на его стремлении к паразитизму.
Собственно, жаловаться и некому, поскольку никто, кроме тех, на ком паразитируют, и не способен изменить реальное положение дел в обществе. Получается замкнутый круг: одна часть общества паразитирует на стремлении другой части к паразитированию и неспособности даже представить себе возможность иного положения дел, то есть выработать себе нормальный идеал человеческой жизни, когда человек выступает целью, а не средством производства.
В результате вместо производства идеального человека есть идеальное производство, то есть производство прибавочной стоимости, которое подчиняет своей логике — логике обобщения, логике абсолютного господства абстракции (абстрактного труда) над живой жизнью — как производство идей, так и производство людей.
Причиной всех трагедий современного общества является то, что в условиях товарного производства обобществление происходит в форме своей противоположности — в форме разделения труда и реализуется через товарный обмен, который порождает господство абстрактного труда над живым во всех его формах, — начиная от товарного фетишизма и заканчивая национализмом или глобализмом, религиозным фундаментализмом или его абстрактной противоположностью — сциентизмом.
Опять имеем замкнутый круг, разорвать который можно только одним способом — преодолев разделение труда, которое и является реальной основой всех отмеченных выше противоречий.
Теоретики, которые отстаивают точку зрения невозможности преодоления разделения труда и ссылаются о этом на объективный процесс углубления специализации как в сфере науки, так и в сфере производства, обычно просто не обращают внимание на противоположную тенденцию: сегодня практически невозможно представить, скажем, успешного биолога без основательных знаний в области химии и физики, или всех этих учёных вместе без владения основами математики и компьютерного программирования. Подобные тенденции нетрудно вычленить и в сфере промышленного и даже сельскохозяйственного производства, хотя достаточно сказать, что поскольку современное производство все больше основывается на науке, то тенденции там не похожие, а те же самые. Понятно, что между тенденцией к универсализации и тенденцией к специализации и профессиональному кретинизму, которая её сопровождает, идёт ожесточённая борьба, и передовая наука, как и передовое производство, далеко не всегда одерживает победу в этой борьбе. В современном мире самая передовая наука спокойно уживается с дикими предрассудками, а супертехнологичное производство не просто не исключает, но часто непосредственно использует рабский труд.
Но наша статья не о науке и не о производстве, а о философии. Так вот, философам надо уже сегодня решать, какую из тенденций поддерживать в этой борьбе. Поддерживать тенденцию будущего, а значит выступить за преодоление разделения труда (или, что, как говорил Маркс, есть то же самое, частной собственности) или продолжать оправдывать господствующий сегодня идеал паразитизма и различные формы духовного рабства.
В конечном счете, это личный выбор каждого философа. Но при этом нужно помнить, что философия в лице своих лучших представителей свой выбор сделала давно. Начиная с Платона и заканчивая Гегелем, она всегда отстаивала точку зрения субстанциональной универсальности человека, его органическое деятельное единство с общественным целым, то есть точку зрения, если можно так выразиться, принципиальной идеальности человека. Поэтому философ, покидая эту точку зрения, не просто покидает свой пост в борьбе (сам по себе он, разумеется, не реализуется) за этот идеал философии, а подписывает себе свидетельство о профессиональной непригодности.
Текст: Василий Пихорович
