Вопрос о производстве человека в любом случае является вопросом о производстве определённого типа коллективности, то есть связей между людьми, в которых и через которые осуществляется воспроизводство культуры. Эта коллективность в разных обществах приобретала различный характер. Но даже когда мы имеем дело якобы с отдельными индивидами, не связанными, слабо или почти не связанными между собой, связь которых только частична, только фрагментарна, по касательной, или даже только негативна, — мы всё равно, так или иначе говорим о разного рода коллективности. Пусть даже это квази-коллективность, не предполагающая преследование членами коллектива единой цели и тем более самого коллектива и его членов (получается «преследование коллектива и его членов как цели», что не очень благозвучно), индивиды выступают модусами коллектива. Определённый исторически сложившийся тип коллективности и есть способ вписывания индивида в дело общественного производства и воспроизводства, вне зависимости от того осознаёт индивид дело и своё место в нём, или нет. И даже наличие или отсутствие индивидности как таковой тоже определяется характером коллективности. В свою очередь, способ воспроизводства культуры — само дело — определяет те отношения между людьми, в которые они вынуждены вступать в процессе дела.
«Человек есть в самом буквальном смысле ζωον πολιτικον (животное общественное), не только животное, которому свойственно общение, но животное, которое только в обществе и может обособляться» [3] — справедливо заметил когда-то Маркс, и поставил вопрос об условиях этого обособления, о производстве связей между людьми связей, характерных для общества обособившихся индивидов. Вопрос о коллективности — это вопрос о характере непосредственных связей. Они могут быть очень разными и приобретать самые разнообразные формы, точно так же как и вещное опосредованные (например, при простом товарном производстве и при капиталистическом — это не одно и то же). Однако и они, и способы их изменения закономерны, имеют свою логику. Даже если по видимости это логика «броуновского» движения, в конечном итоге через неё прокладывает себе дорогу закономерность. Знание этой закономерности необходимо даже для частичного, фрагментарного освоения социальной формы движения материи на практике. Потому-то так много средств тратится разнообразными компаниями для того, чтобы выявить и использовать эту закономерность.
Человеческие индивиды как действующие определённым образом существа, с определёнными социальными органами, могут быть произведены двояким образом: или опосредованно, то есть опосредованно вещами, как побочный продукт их производства и функционирования, или непосредственно — путём производства коллективов и коллективности, в которой они формируются. Обычно, когда говорят о производительных силах и производственных отношениях, обращают внимание на их несоответствие друг другу на определённых этапах развития общества, особенно, когда говорят о капитализме. Из энгельсовских работ эта идея перекочевала в т.н. популярную марксистскую литературу в урезанном виде. И здесь акцент делается на том, что производственные отношения — это нечто другое по отношению к производительным силам и даже внешнее по отношению к ним. При этом абсолютно забывают о их единстве, то есть о том каким образом производительные силы и производственные отношения — одно и то же, о том, что они по отношению друг к другу не просто другое, а своё-другое. Этот момент нельзя выпускать из виду, размышляя о коллективности, нельзя упускать из виду целое — базис. И в этом единстве речь может идти только о человеке с его органическим и неорганическим телом: о единстве человека как производительной силы и совокупности всех общественных отношений.
С тех пор, как вещь отделилась от человеческого индивида в его жизненных функциях (а этот процесс произошел в истории не сразу), с тех пор вещное опосредование стало составлять основу коллективности определённого типа. Отношения между людьми выступают как отношения между вещами, с характерной для них вещной логикой. Это видно не только по тому, что рабочая сила (сама способность к труду) с помощью денег (как представителя всех вещей, ставших товарами) реально приравнивается к другим вещам, но и по тому, что человек в таких вещных производственных функциях может и заменяется машиной, то есть вещью, если это выгодно. Логика вещей определяет функционирование тела индивида, и именно поэтому отпадает необходимость прямого физического принуждения к тому или иному виду деятельности. Она, таким образом, стоит над ним, как чуждая, объективная внешняя сила, диктующая те или иные виды деятельности, те или иные способы взаимодействия, определяет связи между людьми.
Это, конечно, так. Но вполне правомерны возражения о том, что связи между людьми через вещи, или через деньги как представители всех вещей — это далеко не все связи и не все отношения. И пусть процесс создания и функционирования предметного мира человека, который является его неорганическим телом, происходит как создание внешних по отношению к индивиду предметов, воспроизводство живых человеческих индивидов как членов общества всегда предполагает непосредственные контакты между людьми, непосредственные отношения, определяемые самим этим производством. Здесь под непосредственностью связей имеется в виду только то, что отношения людей не выступают как отношения вещей, и не являются таковыми через деньги. Разговор по телефону, коммуникация в соц. сетях и т. д. в этом смысле являются актами непосредственной связи. Сами эти коммуникации являются условиями этой непосредственности, точно так же, как и воздух, проводящий звуки, является необходимым условием того, чтобы люди могли говорить. Характер же этих взаимоотношений еще не делает их виртуализированными только потому, что они разворачиваются на мониторах компьютеров (хотя там виртуализация проявляется очень ярко), если под виртуализацией иметь в виду особый вид некапиталистической капиталистичности. Важна сама «природа», сам характер этих отношений, а не технические средства, с помощью которых они осуществляются — специфика виртуализированной коллективности, которая разворачивается не просто в пространстве и во времени, а как пространство и время культурных практик. Вот эта непосредственная коллективность нас как раз интересует.
Но эти непосредственные отношения не являются и не могут не быть зависимы от исторически выработанного характера вещного опосредования. Частный характер присвоения продуктов труда, без которого невозможно товарное производство, определяет непосредственную связь между индивидами в первичных коллективах, и их непосредственную связь с другими первичными коллективами. Последние в современном мире являются общностями, не только воспроизводящимииндивидуализацию индивидов, но и воспроизводят их исключительно в определённых функциях и качествах. Семья, школа, производство, сфера досуга, включают индивида в коллективы, занятые разными, а не одним и тем же делом, которое, не смотря на его разные аспекты, едино. Если в производственной функции индивид теряет себя, свою самость, то это компенсируется в сфере частной жизни, в сферах воспроизводства себя как индивида. Благодаря обобществлению труда происходит разграничение сфер проживания и работы, а дальше — сфер проживания работы и отдыха, на что в свое время обратил внимание М. Вебер [1]. Но на этом процесс размежевания сфер деятельности, а, следовательно, и дробления коллективов, не заканчивается. Виртуализация социальных процессов предполагает точечные коллективы и точечное включение в них индивидов. Поскольку первичные коллективы связаны между собой или опосредовано, через деньги, или только потому, что один и тот же индивид является их членом или входит в коллектив, образованный на их пересечении, индивид воспроизводится в таких коллективах тоже не целостно, а частично, фрагментарно. Не просто одномерно, а именно фрагментарно. На различные аспекты этой фрагментарности уже обращали свое внимание современные исследователи. «Вместе с разделением труда разделяется и сам человек» — пишет Энгельс в «Анти-Дюринге». «И это — как нельзя более краткая и емкая характеристика мира „дивидуумов“ („делимых“), людей, раз за разом расщепляющихся вместе с тем, как они сталкиваются все с новыми и новыми закрытыми, „замкнуто-органическими“ общностями, частью которых вынуждает их становиться мир частной собственности. Новые встречи и новые люди, вместо того, чтобы стать еще одной ступенькой на пути становления универсальной, разомкнутой навстречу миру личности, лишь усугубляют ее внутреннюю раздробленность. Ведь подлинной универсальности никогда не родиться из нагромождения частичных масок» [5] — добавляет Дмитрий Столяренко, рассуждая об этой тенденции разделения доведённой до крайности.
Тотальная фрагментарность человеческой жизни, где в различных сферах жизнедеятельности и различных «практиках» человек занимается не различными аспектами одного и того же дела, а разными делами. На этом основывается и такое явление как межролевой конфликт, хорошо знакомый каждому современному человеку, в нём же — корень одиночества людей, которые являются фрагментарными членами, фрагментарных и тоже делимых первичных коллективов, в которых человек живёт только как отдельный какой-то аспект, фрагмент себя же. Если говорить о производстве живых человеческих индивидов, то в этом процессе особое место занимает семья, как форма коллективности. Но семья как первичный коллектив по производству людей может сама не является индивидуумом в греческом значении этого слова — то есть чем-то неделимым, в той мере, в которой любой член этого коллектива может быть не только целью, но и средством, а значит заменимым и даже лишним элементом. И именно поэтому семья оказывается отделанной от таких отношений как любовь и дружба — такого предполагающего универсальность отношения пусть даже и на маленьком участке связей между людьми дела, где другой человек — исключительно цель. Не являясь коллективом по воспроизводству таких отношений, современная семья далеко не обязательно распадается, так как совсем не эти функции она выполняет в современном стандартизированно-фрагментизированном обществе. И хотя это может разрушить отдельные семьи, это не колеблет семью как тип коллективности — как потребительскую ячейку по воспроизводству индивидов, который предполагает всё разнообразие ущербных и недосемей, даже сводящихся к одинокому индивиду.
Любое дело предполагает коллективность. Вопрос состоит только в отношении и соотношения коллектива и общества. Процесс отделения непосредственного коллектива от общества как от целого, а затем отделение индивида от коллектива и противопоставление себя ему, далее, включение в коллективы лишь частично — продукт длительного исторического развития, доведённого до конца как раз в эпоху империализма. Эта отделённость во многом завершилась с появлением капитализма как такового, но именно в эпоху монополистического капитализма, она становится тотальной, в той мере, как капитал становится общественным отношением, обязательным для всех.
Именно поэтому психика такого индивида могла быть стандартизированной и быть мыслимой как психика человека вообще, а вопрос отделения внутреннего от внешнего через призму включения в практику по отношению к индивиду обернулся вопросом о природе человека и человеческого общества. С этих позиций (диспозиций, контрпозиций) рассматривались различные состояния индивида: страдание, счастье, идентификацию с самим собой в ХХ и ХХІ веке. Именно так вопрос о субъективности был поставлен Зигмундом Фрейдом. В его интерпретации подавление обществом личной свободы как возможности удовлетворения своих желаний, деформирующее индивида — главная беда цивилизованного человека. Речь идет о характере связей, характере отношений индивида с обществом, то есть, о характере коллективности, даже если мы не употребляем этого слова, а всё время сконцентрированы на индивиде и только на нём, на его проблемах, страданиях, желаниях, удовлетворении. Последователи и критики Фрейда так или иначе крутились вокруг не просто осознанной, а поднятой на щит Фрейдом границы обособления индивида как границы внутреннего и внешнего, на которой разворачиваются все драмы личности. Не просто вопрос соотношения индивида и общества, который был поставлен еще в эпоху Нового времени и много раз поднимался в классической и неклассической философии, а так же в марксизме, но именно вопрос о границе, отделяющей одно от другого, поставленный, что немаловажно с точки зрения такого индивида, да еще и практически, как вопрос воздействия на индивида через эту границу и вопрос воздействия на эту границу, вопрос её модификации.
Вроде бы ничего нового Фрейд не сделал — просто смена акцента. Но смена, имеющая практическое значение для производства и воспроизводства общества индивидов — общества товарного производства, которое уже не просто определяет индивидов, как побочный продукт, а становится зависимым от их определённости. Поэтому именно вокруг этой границы в ХХ и в ХХІ разворачивается мысль об индивидуальности и о коллективности. Как последователи Фрейда, в том числе, такие как представители франкфуртской школы (Маркузе [4]), пытавшейся соединит фрейдизм с марксизмом, так и его критики, среди которых выделяются французские постмодернисты, перерабатывающие и критиковавшие идеи Фрейда (тоже иногда соединяя их с марксистскими), и многие другие исследовали говорили об этой границе — о её характере, о её изменении, о её построении. В этом духе, например, и метафора «машины желаний» Делёза и Гваттари [2].
Заслуга Фрейда, за которую западное общество поныне платит ему дань уважения, несмотря на всю несостоятельность его теории, в том, что не индивидуальность как таковая, а именнограница индивидуальности была зафиксирована как предмет познания, да еще и с определённых позиций — с позиции деятельного вмешательства. Непонимание природы человека и его желаний, отождествление индивидуализма цивилизованного человека с зоологическим индивидуализмом, другие вульгарно-материалистические философские выводы из психоаналитической теории — все эти аспекты фрейдизма, вся его несостоятельность в дальнейших разъяснениях и рассуждениях, меркнут перед идеей о том, что можно выйти (точнее войти) за эту границу, можно её расширить или сузить, видоизменить, двигать, покопавшись в прошлом, что она сама носит процессуальный, неустойчивый характер, а значит, поддаётся воздействию. Это имело огромнейшее влияние на гуманитарное знание ХХ века, и хотя основные идеи Фрейда, отождествляющие человека с индивидом, характерны для всей эпохи капитализма, здесь была найдена своеобразная точка опоры для бурно развивающихся социальных наук как наук практических, а именно частично-практических, индивидуализировано практических. Именно как частично-практические они и стали востребованы в воспроизводстве стоимости.
Вместе с концентрацией на границе, в комплекте «2 в одном» была дана и её интерпретация, которая очень быстро перешла в науки, изучающие деятельность масс людей — социальную психологию и социологию. Урезание идущей от Декарта традиции в познании субъективности от «Я мыслю» (то есть, по-латыни «просто мыслю» — глагол в определённой форме, но даже без личного местоимения) до этого местоимения, зажатого между абсолютно животным и общественным началом, как внешним так и интериоризированным, было свидетельством завершения процесса индивидуализации в западном обществе. Направить прожектор именно на границу индивида — вот в чём соль. Фиксация исторически созданной границы индивидуальности как основы такого типа индивидуальности оказалась важной для виртуализирующегося капитализма — как в стратегии выживания индивидов, так и в глобальном экономическом масштабе. Производя эту фиксацию, он заявлял о существующих и общезначимых, с необходимостью воспроизводящихся моделях взаимодействия индивидуализированного индивида с социальным миром. Эдипов комплекс Фрейда — не что иное, как попытка осознания таких стандартных «практик» по установлению психологической границы в самоидентификации индивида. И здесь не сколько имеет значение отдельные положение (их истинность или ложность), сколько сам подход к различным аспектам становления (производства) индивидуальной психики.
К различным аспектам бытия (а значит, и производства) таких индивидов как раз в эпоху в последние империализма было и продолжает быть приковано внимание исследователей, интересующихся тем, как возможна солидарность в таком мире. Вопрос об индивиде оборачивался вопросом о коллективности, где самое главное — природа того дела, которое в ней осуществляется.
Виртуализация коллективности заключается в виртуализации самих социальных процессов, порождающих отделение коммуникации по поводу дела от дела. Это связанно с фрагментарностью и дальнейшей фрагментизацией, когда коммуникация становится отдельным делом, приобретающим самостоятельное значение по отношению к тому делу, по поводу которого она осуществляется. Поэтому она вполне может полностью «заминать» дело, или занимать намного больше места, чем дело, быть более важной, значимой и обязательной чем оно, и, в конечном счёте, выполнять совсем не те функции, которым она якобы служит. Потому перепроизводство никому и незачем ненужной информации является неотъемлемой и обязательной частью современных социальных процессов. Неотъемлемым элементом производства частичной коллективности. Оно вовлекает и утилизирует значительные человеческие ресурсы в любой «реальной» сфере деятельности. Этот процесс — беспощадный в своей бессмысленности превращает человека в машину по производству бессмысленной информации. Особенно это относится к воспроизводству управления некоммерческими сферами в формах, необходимых для функционирования капитала как господствующего общественного отношения.
Литература
1. Вебер М. Избранное. Образ общества. / Макс Вебер; [пер. с нем.]. — М.: Юрист, 1994. — 704 с. — ІSBN 5-7357-0048-0. — (Серия «Лики культуры»)
2. Делез Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения /Жиль Делез, Феликс Гваттари; [пер. с франц. и послесл. Д.Кралечкина; науч. ред. В. Кузнецов]. — Екатеринбург: У-Фактория, 2007. — 672 с.
3. Маркс К. Экономические рукописи 1857–1859 годов. Т. 46 Ч.1 / Карл Маркс; [пер. с. нем.]: К.Маркс, Ф.Энгельс: соч. в 50 т., 2 издание. — 564 с.
4. Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Одномерный человек: Исследование идеологии развитого индустриального общества / Герберт Маркузе; [пер. с англ., послесл., примеч. А. А. Юдин, саост., предисл. В. Ю. Кузнецова]: — М.: ООО «Издательство ACT», 2002.
5. Столяренко Д. О коллективности действительной и мнимой // Э. В. Ильенков: диалектика и культура (к 90-летнему юбилею). Материалы XVI Международной научной конференции «ИЛЬЕНКОВСКИЕ ЧТЕНИЯ» (Москва, 10—12 апреля 2014 года) — Москва: Изд-во СГА, 2014. — C. 391–394.
