Часть 1
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5
Часть 6
Часть 7
Часть 8
Часть 9
Часть 10
Часть 11
12. Контрреволюция надевает мундир
26 июля профбоссы водителей грузовиков начали новую «хозяйскую забастовку», парализовавшую половину автотранспорта. Она продолжалась до самого переворота. Президент публично обвинил Вильярина в связях с фашистами из ПЛ и заявил, что «правительство примет все меры и применит всю силу закона к тем, кто несет ответственность за попытки повторить октябрьский кризис».
КУТ предупредил, что забастовка преследует одну цель — добиться свержения народного правительства, и разоблачил причастность к ней ЦРУ. Критикуя Народное единство за недостаточное сопротивление контрреволюции, профцентр призвал рабочих к бдительности и потребовал от правительства лишить гремио транспортников прав юридического лица. МИР выступило с заявлением: «Настал час реквизировать все средства транспорта». Однако, Альенде и лидеры КПЧ не видели иной возможности сдержать контрреволюцию, кроме попытки оторвать колеблющиеся круги «средних слоев» от фашистов в армии и вне ее. Для этого они считали необходимым компромисс с ХДП. Большинство руководства СПЧ высказывалось против соглашения с демохристианскими лидерами, считая, что оно будет равнозначно капитуляции.
Действительно, ХДП потребовала не только принятия своей «конституционной реформы», возвращения хозяевам занятых рабочими предприятий, разоружения всех гражданских лиц, но и передачи всех ключевых позиций в правительстве армии (не просто военным, а именно армии как корпорации). Буржуазная оппозиция, не надеясь одолеть левых своими силами, открывала военной хунте путь к власти и предлагала левым принять в этом участие. Имитация диалога была для ее лидеров лишь частью подготовки переворота по второму из сценариев, о которых предупреждало МИР. 3 августа ХДП прервала переговоры, отвергнув даже посредничество архиепископа1.
К этому времени расстановка сил в армии существенно изменилась. Не попытавшись хотя бы сместить генералов, открыто саботировавших борьбу с «танкасо», правительство поставило под удар военных демократической и конституционалистской ориентации. Выступив против провокационных забастовок и путча, эти люди раскрыли себя, и правые стали избавляться от них любыми средствами. «Не имея органической связи, они были сметены фашистским меньшинством, действовавшим твердо и решительно, преследуя ясно осознанные общие цели и уже объединившимся во фракцию»2. А. Арайя, ненавистного правым за подавление «танкасо», террористы расстреляли возле посольства Кубы, где шел прием в честь революционного праздника 26 июля; у правой прессы хватило цинизма обвинить левых, и хотя на следующий день задержали одного из преступников — боевика ПЛ, главная их цель была достигнута. Заговор в вооруженных силах, ранее державшийся в глубокой тайне, начал разрастаться, как снежный ком. Пиночет позже признавался, что узрел в июньском мятеже «перст божий». В самом деле, он и его сообщники впервые получили возможность затягивать в свою паутину не только тех, кто отвергал революцию по классовым мотивам или был отравлен антикоммунистической пропагандой, но и тех, кто не сочувствовал контрреволюции, но убедился в слабости противоположной стороны. Власть, не защищавшая верных ей людей от расправы, наглядно демонстрировала колеблющимся, что стать на ее сторону — значит наверняка погибнуть, причем без особого смысла: защитить тех, кто сам себя не защищает, все равно не удастся.
Миристы не видели больше смысла держаться буржуазной законности, которую отбросила сама буржуазия. Они призвали солдат не подчиняться мятежным офицерам и присоединиться к народу. 31 июля М. Энрикес заявил: «Это — тактика, обеспечивающая перегруппировку революционеров и совместные действия всех левых сил. Это — тактика, которая положит конец колебаниям и оборонительному подходу, парализует подготовку переворота. Это — единственная тактика, которая позволит избежать катастрофы и победить. Еще есть время»3.
Увы, время истекало. К. Альтамирано вспоминал: «За несколько месяцев до переворота я вместе с Мигелем Энрикесом, генеральным секретарем МИР, и Оскаром Гарретоном, руководителем партии МАПУ, был приглашен на встречу, организованную группой матросов и младших командиров. Тогда они передали нам подробные данные о нараставшей подрывной деятельности. Мы были предупреждены о местах, днях и часах конспиративных собраний, в которых участвовали вместе с командованием ВМФ некоторые члены военно-морской миссии США»4. По данным моряков, переворот намечался на 8-10 августа. Утечка информации заставила организаторов отложить «день Х» на месяц, выжидая реакции властей.
И что же? Пойманные с поличным заговорщики остались не только на свободе, но и на своих постах, более того, имели полную возможность еще при народном правительстве — в порядке автономии военных институтов — арестовать тех, кто сообщил об их преступной деятельности, и пытками добиваться признаний в подготовке переворота… левыми. Верховный суд впервые в истории Чили ходатайствовал о лишении депутатов парламентской неприкосновенности за… измену конституции, выразившуюся во встрече с моряками. Буржуазный парламент сам подписал себе приговор, выдав своих депутатов на расправу за противодействие перевороту. Антикоммунистические листовки, усеявшие улицы Сантьяго, недвусмысленно призывали: «О всех нарушениях, допущенных врагом, сообщайте только представителям вооруженных сил».
На следующий день после ареста моряков, 8 августа, президент сформировал «правительство национальной безопасности» с участием командующих армией, ВМФ, ВВС и карабинеров. Объявляя об этом стране, он заверял: «Это не отступление, а этап упорядочения и продвижения вперед по пути развития процесса, которым я руковожу». Спеша отмежеваться от арестованных моряков, президент поставил их на одну доску с участниками «танкасо», повторив версию командования ВМФ: «Вчера были раскрыты попытки организовать ячейки на двух кораблях… Вновь протягивают друг другу руки фашисты из крайне правых группировок и ультралевые… И перед всем народом я хочу повторить еще раз то, о чем я говорю постоянно: у нас в стране не будет других вооруженных сил, кроме тех, что предусмотрены конституцией и законом. У нас в стране не будет параллельной армии… Благодаря своей лояльности и уважению гражданских властей наши вооруженные силы, карабинеры и служба расследования внесли свой вклад в историю демократического развития Чили. Мой долг как президента республики вновь отметить эту их верность делу защиты Чили. Поэтому наше правительство будет пресекать всякую попытку политического проникновения… любую попытку подрывной агитации в вооруженных силах…»5
Лишь левая пресса вела собственное расследование дела моряков, опираясь на данные разведки МИР. М. Энрикес публично обвинил адмирала Мерино, будущего члена хунты, в заговоре с участием дипломатов США, лидеров НП и ХДП. 3 сентября он сообщил о прошедшем три дня назад тайном совещании офицеров ВМФ, добивавшихся отставки командующего флотом адмирала Монтеро. В эти дни 34 арестованным удалось направить президенту открытое письмо, которое было опубликовано СПЧ и зачитано К. Альтамирано на митинге 9 сентября: «В чем наше преступление? В том, что мы выступили против государственного переворота… Защищать правительство, законность, народ — это преступление, и, наоборот, свергать правительство, попирать закон и губить жизни тысяч людей — это законно? Что ответят трудящиеся?» 6
Обращение опоздало: к этому времени заговорщики не только подавили попытки организованного сопротивления в рядах вооруженных сил, но и обезоружили народ. Пиночет усмотрел в «танкасо» перст божий еще и потому, что путч «раскрыл нам реакцию кордонов». Буржуазные партии потребовали разоружения милиционных формирований трудящихся, и правые генералы рьяно принялись за дело. «За три месяца до переворота, под предлогом выполнения закона о контроле над оружием, вооруженные силы развернули против трудящихся разнузданную кампанию провокаций и запугивания. Фабрики, государственные предприятия, помещения политических организаций (разумеется, левых), частные дома и даже кладбища обыскивались в поисках оружия. Цель состояла в том, чтобы выяснить способность рабочего класса к сопротивлению и действенность индустриальных кордонов как ответа народа»7.
Организаторам переворота надо было также столкнуть солдат и рабочих, подготовить военных к выполнению репрессивных функций и деморализовать трудящихся. В ходе обысков людей всячески унижали, подвергали издевательствам и пыткам, а то и убивали. На юге Чили военные приступили к разгрому индустриальных кордонов с применением авиации и танков, в Консепсьоне расстреляли демонстрацию МИР. Протесты левых партий игнорировались. Все это творилось на глазах левого правительства, на основе закона, принятого с согласия президента. МИР вынуждено было уйти в подполье.
Закон о контроле над оружием применялся армией только против левых. Боевики ПЛ и других фашиствующих группировок, формально находясь на нелегальном положении, действовали беспрепятственно. В последние месяцы перед переворотом в среднем каждый час совершался теракт. 12 августа М. Энрикес сообщил о подготовке правыми боевиками провокационных диверсий на объектах водо- и энергоснабжения, вину за которые взвалят на левых. На следующий день, во время трансляции по радио и телевидению выступления президента, боевики ПЛ действительно взорвали опоры ЛЭП, обесточив всю центральную часть страны. Военное командование выступило со специальной декларацией, негодуя по поводу того, что МИР «смеет как-то оценивать» действия вооруженных сил — «неоспоримых опор системы институтов».
Взрывы электролиний, мостов и другие диверсии совершались не дилетантски неумело, как раньше, а вполне профессионально, явно обличая руку специалистов из ЦРУ. Как признал позже директор ЦРУ У. Колби, «Комитет 40» выделил в августе 1973 г. миллион долларов на «новую деятельность по политической дестабилизации». Со страниц респектабельно-либеральной «Вашингтон пост» лидер ПЛ Р. Тиме призывал «сжечь страну, чтобы спасти ее от врага… усилить хаос в стране и способствовать тому, чтобы военный переворот произошел как можно скорее»8. Но Тиме и ряд других руководителей ПЛ оказались за решеткой лишь в конце августа, за считанные дни до переворота: мавр сделал свое дело и ему пора было уходить.
Если, идя на требуемое генералами и лидерами ХДП «институциональное» участие вооруженных сил во власти, президент рассчитывал побудить их к ответным уступкам или хотя бы выиграть время, то его расчет не оправдался. Противник продолжал наращивать конфронтацию по всем линиям. На стенах красовались надписи: «Хороший марксист — мертвый марксист», «Джакарта». На улицах шел сбор подписей за отставку Альенде, в листовках ему предлагали выбирать между отставкой и самоубийством. 21 августа руководство ХДП окончательно прервало переговоры с Народным единством. К забастовке примкнули торговцы, врачи, адвокаты, часть служащих и специалистов, пилоты гражданской авиации.
22 августа Конгресс дал полнейшее юридическое обоснование переворота: обвинив правительство в целом в нарушении конституции и устоев правового государства, он призвал вооруженные силы исправить эти нарушения, как будто такое «исправление» не равнозначно лечению головной боли посредством гильотины. Армию прямо призывали «не подчиняться правительству и президенту». Обратившись к стране, Альенде назвал наконец вещи своими именами: «Просить вооруженные силы исполнять правительственные функции, пренебрегая авторитетом и политическим руководством президента республики, означает провоцировать государственный переворот… Оппозиция отрекается от основ политического и юридического устройства, торжественно установленного конституцией 1925 г.»9 Но эти констатации уже ничего не могли изменить.
На следующий день Пратс под давлением большинства генералов подал в отставку. Вместо него командующим армией был назначен Пиночет. В отставку вынудили уйти адмирала Монтеро и других неугодных заговорщикам высших офицеров. Командование всех трех родов вооруженных сил и корпуса карабинеров было полностью укомплектовано участниками надвигавшегося переворота.
28 августа было сформировано последнее правительство Народного единства, опять с участием военных. 5 сентября президент представил политическому комитету коалиции три предложения: соглашение с ХДП, создание правительства национальной безопасности и обороны и вотум доверия президенту для принятия неотложных решений. Три дня комитет не мог ничего решить из-за споров между партиями. 8 сентября ответ был наконец дан: все предложения отвергались, встречных не последовало. Утром 9 сентября, после переговоров с генералами, Альенде информировал делегацию КПЧ, что сил для противодействия перевороту нет и он решил объявить стране и командованию вооруженных сил план политического решения конфликта путем референдума о доверии президенту. Утром 9 сентября президент последний раз обсудил план противодействия перевороту… с генералом Пиночетом. Сутки спустя политкомиссия КПЧ обратилась к президенту с письмом, выражая ему поддержку и настаивая на безотлагательном политическом решении. На следующий день Альенде оповестил страну о предстоящем референдуме, что в сложившейся ситуации означало близкую отставку.
Совершенно иначе были настроены низовые организации трудящихся. На митинге КУТ многие выражали недоверие руководству профцентра, поддержавшему линию КПЧ и президента. 5 сентября «Советы» провинции Сантьяго: координационный центр индустриальных кордонов, командование прямого снабжения и единый фронт трудящихся, занявших предприятия, — направили президенту открытое письмо, выражая «тревогу в связи с развитием ряда событий, которые, как мы считаем, приведут нас не только к ликвидации революционного процесса, но и в краткосрочном плане — к фашистскому режиму самого беспощадного и преступного характера… Ясно, что и сеньор Фрей проявляет наивность, полагая, что такая военная диктатура будет только переходом к тому, чтобы подать ему на десерт президентство. Мы абсолютно убеждены, что реформизм, которого добиваются посредством диалога, при котором нас уже неоднократно предавали, есть самый прямой путь к фашизму. До недавнего времени «фашизм» был только словом, которое не все товарищи понимали… Теперь мы уже чувствуем его на себе при обысках, при том, что происходит с моряками и младшими офицерами… Мы уже знаем, что фашизм означает конец всем завоеваниям, достигнутым рабочим классом, рабочими организациями, профсоюзами… Мы считаем, что нас не только ведут по пути, который приведет к фашизму в кратчайший срок, но и лишают средств защиты. Поэтому мы требуем от Вас, товарищ президент, встать во главе этой подлинной армии без оружия, но могучей сознанием, требуем решения пролетарских партий оставить в стороне разногласия и стать подлинным авангардом этих масс, организованных, но не имеющих руководства». Если же и этот призыв не будет услышан, предупреждали они, Чили ждет «не гражданская война, которая уже вовсю развертывается, а холодное, спланированное избиение рабочего класса, наиболее сознательного и организованного в Латинской Америке; будет разгромлен и обезглавлен, неизвестно на какой срок и ценою какой крови, революционный процесс не только чилийского, но и всех народов Латинской Америки, борющихся за социализм»10.
Контрреволюции действительно мало было сместить президента и правительство, ей требовался жесточайший разгром трудового народа, уничтожение его массовых организаций, истребление его авангарда. Заодно надо было оттеснить от власти демохристиан с их мелкобуржуазной массовкой: сделав свое дело, они теперь только мешали бы довести контрреволюцию до конца. Предлог был готов — «план переворота», якобы подготовленный левыми. Подтвердить его хоть одним доказательством хунта так и не смогла. Если бы такой план в самом деле существовал, ей не видать бы власти как своих ушей. Но левые партии, не имея согласованной политической линии, не были в состоянии совместно разработать каких-либо мер отпора выступлению контрреволюции.
В первой декаде сентября в Чили прибыло под разными предлогами множество «тихих американцев»; гражданин США Ч.Ю. Хорман поплатился жизнью за то, что сообщил журналистам слова одного из них, сказанные сразу после переворота: «Мы пришли сделать дело, и оно сделано». За неделю до 11 сентября посол США Н. Дэвис побывал в Вашингтоне, встретился с Киссинджером и специальной «чилийской группой» Совета национальной безопасности, а затем провел инструктаж с подчиненными в Сантьяго.
Переворот начали ВМС, сосредоточенные для участия в очередных совместных с США маневрах; они поддерживали непосредственный контакт с большой группой морских офицеров США. Но это не был путч в духе Вио и Супера: к мятежному флоту сразу же присоединились ВВС, армия и корпус карабинеров. Хунта, созданная командованием всех родов войск, заявила: «Чилийские вооруженные силы и корпус карабинеров единодушно приступили к исторической и ответственной миссии борьбы за освобождение родины от марксистского ига…» Она фактически объявила войну собственному народу, введя в соответствии с «доктриной национальной безопасности» состояние «внутренней войны». Хорошо подготовленное выступление вооруженных сил как единого института было новым для Латинской Америки явлением, заставшим левые силы врасплох. Защита режима была всецело обусловлена наличием лояльных военных частей. Поэтому полученное ранним утром 11-го известие, что таких частей не существует, похоронило всякую надежду на организованное сопротивление.
Хунта предложила президенту отправиться с семьей в изгнание, но он категорически отказался. Последнее выступление Альенде, переданное в эфир радиостанцией КПЧ — единственной еще не замолчавшей, — мир воспринял как манифест героического самопожертвования. Но чилийцы не услышали от своего президента ясного и недвусмысленного призыва: что делать и чего не делать. «Народ должен быть настороже, должен быть бдителен. Он не должен позволить себя спровоцировать, не должен позволить себя истреблять. Но он также должен защищать свои завоевания. (?) Он должен защищать свое право строить собственными силами достойную и лучшую жизнь…»(?!) Как следовало понимать эти слова: сражаться с путчистами или нет? Президент ни словом не упомянул товарищей по политическому руководству, не призвал их возглавить сопротивление после его гибели, только сказал: «Другие чилийцы переживут этот мрачный и горький час, когда к власти рвется предательство».
Последние слова президента заглушили взрывы бомб, сброшенных с новейших боевых самолетов, которые поступили ВВС Чили совсем недавно, в мае, по особому разрешению президента Никсона на том основании, что их поставка «имеет важное значение для национальной безопасности США». По данным лидера Коммунистической молодежи Гладис Марин, за штурвалами сидели североамериканские летчики: чилийским столь ответственное дело не доверили. Ла Монеду и президента горстка «личных друзей» защищала, пока его автомат, подарок Фиделя Кастро, не умолк. Один из офицеров успел похвалиться журналистам, что именно его пуля сразила президента-марксиста, — он еще не знал официальной версии, будто Альенде, как президент Бальмаседа в 1891 г. и основатель Компартии Рекабаррен в 1924 г., покончил с собой.
В то самое время, когда Альенде и его ближайшие товарищи приняли неравный бой, на фабрике Сумар собрался политический комитет Народного единства. «Тем утром было уже невозможно ставить задачи, которыми следовало заниматься в предыдущие месяцы или хотя бы недели». После получасового обсуждения пришли к единому мнению: не оказывать сопротивления. Срочно собравшееся руководство КПЧ и СПЧ также признало сопротивление перевороту невозможным. Но эти решения — как, впрочем, и любые другие — не могли дойти до тысяч рабочих и крестьян, уже занявших по призыву КУТ свои предприятия, до студентов, забаррикадировавшихся в университетских городках, до верных законной власти военных, которых еще оставалось немало. Школа младших офицеров корпуса карабинеров два дня сражалась против мятежников. Многие армейские части выжидали несколько дней и заявили о поддержке хунты, лишь убедившись, что мятеж кончился удачей и его пора называть иначе. «Тысячи трудящихся, молодых рабочих, студентов и крестьян боролись, ожидая подхода лояльных правительству полков, которые так и не подошли. Многие пали на поле боя. Другие сдались, видя бесполезность сопротивления, и были затем убиты. … Наши активисты стихийно сражались на всей территории страны… На юге страны делались импровизированные попытки партизанских действий, но они при недостатке оружия и отсутствии структуры поддержки были раздавлены»11. Случилось именно то, о чем предупреждали народные организации Сантьяго: сопротивление, оставленное без руководства и почти без оружия, разбилось на множество разрозненных очажков, которым не оставалось ничего, кроме геройской гибели.
В унисон залпам орудий и взрывам бомб прозвучала «Молитва новой Чили» монсеньора Вальдеса, епископа Осорно: «Дьявольское наваждение кончилось, можно перейти к социальной реконструкции». 13 сентября епископат выступил с официальным заявлением: «Здравый смысл и патриотизм чилийцев, объединенных традициями гуманизма и демократии наших вооруженных сил, свидетельствуют, что Чили скоро сможет вернуться к нормальному функционированию государственных органов, как это обещали сами представители правительственной хунты, и снова пойти по пути прогресса и мира». Архиепископ предложил хунте сотрудничество в деле «умиротворения умов и во всем, что означает усиление и развитие социальных завоеваний трудящихся», не забыв выразить надежду, что «церковь будет пользоваться теми же привилегиями, которые она имела при предыдущем режиме». Фарисеи в сутанах объявили хунту «гарантией общего блага и прогресса страны», официально осудили левых христиан, выдав их на расправу12.
Руководство ХДП в один голос с пропагандистами хунты спешило свалить все с больной головы на здоровую: оказывается, это правительство Альенде «готовилось осуществить насильственный переворот… с целью установить коммунистическую диктатуру», а «вооруженные силы не совершили ничего, кроме ответных действий против этой непосредственной опасности»13. Боссы ХДП все еще воображали, что хунта только и ждет возможности передать власть им, и недвусмысленно намекали генералам: «Вооруженные силы не добивались власти, и их задачи восстановления институциональных норм, мира и единства между всеми чилийцами выражают чувства и заслуживают патриотического сотрудничества всех кругов»14. Трудно сказать, чего в этом документе больше — холуйства или идиотизма. Хунта не собиралась не то что расставаться с властью, но и делиться ею. Она запретила все партии, не сделав исключения ни для ХДП, ни для НП. Даже ПЛ пришлось заявить о самороспуске как «выполнившей свои задачи.» Чилийская и транснациональная финансовая олигархия нашла более надежных на тот момент исполнителей своей воли. «Лишь немногочисленные голоса «диссидентов» на периферии либерального истеблишмента («Нью-Йорк Таймс», Фонд Форда, «Вашингтон пост» и т.д.) давали понять, что проведенная военными чистка заложила прочную базу для возвращения к парламентскому порядку и восстановления Эдуардо Фрея у власти. Главные силы официальных кругов США, банкиры, международные банковские организации, госдепартамент, СНБ и многонациональные корпорации уже начали поддерживать военных, их политику и их руководство».
Администрация США заявила о непричастности к перевороту, отказавшись, однако, обсуждать вопрос о финансировании ею оппозиции правительству Альенде. Киссинджер, непосредственно руководивший этим финансированием через «комитет 40», через шесть дней после переворота был назначен госсекретарем. На слушаниях в Конгрессе он и другие функционеры госдепартамента заявили под присягой, что США не вмешивались во внутреннюю политику Чили и только «безумцы» говорят о причастности ЦРУ к перевороту; вскоре выяснилось, что они лгали, но ответственности никто не понес. Подкомитет Конгресса США по расследованию обстоятельств переворота и роли в нем военнослужащих США почти не получил от госдепартамента и Пентагона конкретных данных. Конгрессменам лишь сообщили, что еще в октябре 1971 г. внимание резидентуры ЦРУ привлекла «группа, которая могла бы успешно совершить переворот… К январю 1972 года группа оказалась под контролем15… Совершенно очевидно, что ЦРУ получало разведывательные сведения о планах этой группы на переворот в течение июля-сентября, вплоть до 11 сентября, когда группа совершила путч»16.
Переворот в Чили рассматривался США как важнейший фактор укрепления их позиций во всем регионе. В октябре 1973 г. Киссинджер призвал к «новому диалогу» с Латинской Америкой. Уже в конце сентября североамериканские банки предоставили хунте кредиты на закупки продовольствия на сумму большую, чем все кредиты, предоставленные правительству Альенде за три года. В декабре в Чили прибыла миссия МВФ, полностью одобрившая политику экономической команды Пиночета во главе с бывшим шефом «Эль Меркурио» Ф. Ленисом; вскоре поступил первый кредит МВФ хунте. В декабре, удовлетворившись ее заверениями насчет выплаты компенсации медным корпорациям («Анаконда» получила 253 млн., а «Кеннекотт» — 68 млн. долл.17), США согласились пересмотреть условия выплаты внешнего долга, и уже в марте было подписано соглашение; в июле 1974 г. то же сделала ФРГ, лицемерно протестовавшая против репрессий хунты. А ведь по сравнению с годами Народного единства, которому отказывали в кредитах под предлогом экономических трудностей, хунта, получая по три миллиона долларов в день, довела страну до абсолютного спада производства, 20% безработицы и более 400% инфляции в год, что многократно перехлестывало предписанные МВФ рамки18. Трудно найти более яркий пример примата политики над экономикой на империалистический лад.
Некоторые выводы
У читателя может возникнуть вопрос: не слишком ли много внимания автор уделил одной, притом самой отдаленной от Восточной Европы, стране и одной потерпевшей поражение революции 40-летней давности? Какое это имеет отношение к нашим сегодняшним делам?
Полагаю, что самое прямое. Революция и контрреволюция в Чили имели не только национальное и региональное, но прежде всего всемирно-историческое значение. Нельзя отказать в прозорливости рупору контрреволюции «Эль Меркурио», писавшей вскоре после переворота: «Происшедшие здесь события имеют всеобщий характер»19. Последующие десятилетия подтвердили, что ранний социализм потерпел тогда стратегическое поражение, в значительной, если не решающей, мере предопределившее глобальную контрреволюцию конца ХХ — начала XXI вв.
Самому боевому отряду мирового революционного движения тех лет — латиноамериканскому — был нанесен тяжелый удар. Из него на многие годы было выбито рабочее движение стран Южного конуса, наиболее зрелое в регионе.
В той же передовице «Эль Меркурио» подчеркивала, что коммунизм «разгромлен на своем втором стратегическом направлении — 11 сентября в Чили потерпел поражение легальный путь». Действительно, демонстрация утопичности прежних представлений о «мирном пути к социализму» усилила кризис мирового, особенно европейского, коммунистического движения. Оформились правореформистский («еврокоммунизм») и левый (Красные бригады, РАФ и т.д.) уклоны, взаимно усиливавшие друг друга.
Опыт Чили показал, что мирные формы борьбы позволяют рабочему движению максимально использовать легальность буржуазно-демократического государства вплоть до овладения конституционным путем частью его институтов. Такой путь возможен на базе высокоразвитой классовой организации пролетариата, в условиях назревания революционной ситуации в стране и регионе, наивысшей активности масс. Почти трехлетняя работа левого правительства доказала, что и в стеснительных рамках буржуазного государства политические представители пролетариата, опираясь на его массу, в состоянии управлять лучше буржуазии. Об этом говорят и экономический подъем первых лет, и предотвращение хозяйственной катастрофы в условиях тотального саботажа, и тот факт, что даже злейшие враги не решались обвинять народное правительство в коррупции.
Но Чили не стала «первой на Земле страной, призванной сформировать вторую модель перехода к социалистическому обществу» — без диктатуры пролетариата. Буржуазия в очередной раз продемонстрировала, что готова вручать судьбу страны всеобщему голосованию лишь до тех пор, пока это не угрожает ее классовому господству. Перед лицом такой угрозы противоречия в ее лагере отступают на задний план. Опыт не подтвердил реальности «чилийского пути к социализму в условиях плюрализма, свободы и демократии». Не оправдала себя и идея «нэпа» в стране достаточно развитого зависимого капитализма. Союз пролетариата со средней и мелкой буржуазией на базе максимального использования рыночных механизмов оказался объективно невозможным.
Опыт Чили подтвердил, что победа социалистической революции невозможна без слома репрессивного аппарата капиталистического государства. Решить эту задачу мирным путем не удалось пока нигде. История всего мира, особенно Испании и Латинской Америки, показывает: частичное овладение институтами буржуазного государства и использование их для начала революционных преобразований поднимает классовую борьбу на качественно новый уровень и неизбежно ведет к мятежу буржуазии против «своей» системы демократических институтов, ставшей ей враждебной. Такой мятеж, направленный против легитимной для большинства общества власти, позволяет ее защитникам значительно расширить свою массовую базу и создать из принявших их сторону военных и милиционных формирований ядро новой армии. Но все это возможно только при единстве политической воли революционного авангарда, ясности его стратегической цели, осознании ответственности исторического момента, неизбежности и необратимости классового противостояния. Этих условий налицо не оказалось.
В Чили была отработана стратегия и тактика контрреволюции нового поколения. Близкий к МИР журналист М. Кабьесес еще в дни «хозяйской забастовки» предостерегал: ««Чилийский путь» переворота, его своеобразие состоит в том, что его пытаются представить как движение масс под предводительством буржуазии. Если дело закончится именно так, то оно послужит империализму для пропаганды в мировом масштабе идеи о том, что свержение «марксистского» правительства является плодом «народного» давления»20. Эта стратегия была применена против европейского социализма в 80-е гг., а ныне используется для экспорта контрреволюции в Латинскую Америку и на Ближний Восток. От лозунгов плюрализма и прав человека до опоры на «теневую экономику», от «производственного самоуправления» до пустых прилавков, от «свободных профсоюзов» и «хозяйских забастовок» до создания живого щита из подростков, от информационного террора до обычного — на всем этом можно ставить клеймо «Made in Chile».
В Чили же впервые проявилась и социальная предпосылка контрреволюции нового типа — поворот возникших на заре научно-технической революции «новых средних слоев» от антиимпериалистической фронды к контрреволюции. Опыт Чили позволяет сделать вывод об объективных причинах этого поворота, проявившихся вскоре в глобальном масштабе. Основных, по-видимому, две: одна из прошлого, другая — из ближайшего будущего. Первая — это не преодоленная в ХХ веке противоположность умственного и физического труда, помешавшая разным социальным группам наемных работников сплотиться на классовой основе. Вторая — это набирающая силу интеграция новых средних слоев в социальные отношения глобального масштаба, все более контролируемые транснациональным капиталом.
В Чили транснациональный капитал впервые выступил как ведущая контрреволюционная сила, обнаружив качественный перевес сил над национальноорганизованным пролетариатом. Последний переворот классически фашистскоготипа привел к установлению первого неофашистского режима — диктатуры наиболее реакционной части транснационального капитала. Именно на чилийском материале была разработана и именно в Чили испытана на практике его идеология — неолиберализм Чикагской школы и ее филиала в Сантьяго, закономерно ставший через несколько лет знаменем мировой империалистической контрреволюции и реакции.
