Более точно этот вопрос звучал бы так: воспитывать гражданина или воспитывать человека?
У патриотической части образованной публики такая постановка вызовет бурю возмущения. Разве можно ставить здесь союз «или»? Ведь гражданственность с точки зрения патриотической — это и есть то, что является существенной чертой настоящего человека.
Найдется и другая часть публики, которая такое противопоставление охотно поддержит по самым разным сображениям: от либерально-космополитических до инфантильно-обывательских. Впрочем, инфантильность будет составлять сущность обоих этих аргументаций, поскольку в их основании лежит обыкновенный детский эгоцентризм. Просто у большинства людей детский эгоцентризм с возрастом проходит, а у либерально настроенных обывателей детская свежесть восприятия мира сохраняется надолго. Для ребенка уверенность в том, что весь мир создан исключительно для его удобства, является вполне естественным следствием его иждивенческого положения в обществе, благодаря чему он оказывается относительно изолированным от реальных общественных связей, и ему начинает казаться, что именно его «я» и образует центр вселенной. Что касается либерального эгоцентризма, то его основой является паразитирование на чужом труде, то есть то же иждивенчество, но уже не пассивное, как у ребенка, а активное и даже агрессивное. Другими словами, условием иллюзии самодостаточности индивида и, соответственно, его независимости от общества, является его реальная зависимость от чужого труда. Обычно у детей, по мере взросления эта иллюзия рассеивается, и индивид начинает улавливать, что его связь с другими людьми носит не внешний характер, а является основой его индивидуальности. Другое дело, что улавливает он это весьма смутно, и уж точно не в состоянии непосредственно охватить «совокупность всех общественных отношений», которая образует на данном историческом этапе сущность человека в ее действительности.
Как правило, первой ступенью в осознании своей общественной сущности для подростка выступает осознание своей принадлежности к нации. Другими словами, патриотизм можно назвать естественной ступенькой в становлении индивидуального самосознания в условиях, когда человечество разделено на нации. Соответственно, на место эгоцентризма в качестве мировоззрения становится нациоцентризм, то есть, эдакий коллективный эгоцентризм. Эта точка зрения не только не умнее ничем, чем точка зрения ребенка, но, напротив, намного тупее, поскольку здесь теряется характерная для детского гносеологического солипсизма непосредственность и устремленность в будущее. Патриотизм, наоборот, устремлен в основном в прошлое, именно в прошлом он ищет свое оправдание и обоснование. Нужно заметить, что патриотизм есть очень глубокое чуство. Настолько глубокое, что практически он вообще отвергает не только разум, но и рассудок, то есть способность применять общее правило к частным случаям. Для своей нации патриотизм всегда делает исключение из общего правила. Умом не только «Россию не понять». Такова «логика» любого патриотизма. Патриотизм иррационален по своей природе. Возможно, поэтому практически всегда он призывает себе в союзники религию.
Впрочем, ничего плохого в патриотизме самом по себе нет, особенно в рассматриваемом нами случае, когда патриотизм выступает как ступенька в становлении человеческого индивида. Он — такая же необходимая ступенька в развитии чувственности и мышления, как и религиозное сознание. А индивид, который в своем индивидуальном становлении не прошел через религиозную форму сознания, в принципе не может стать культурным человеком. Несчастнее его может быть только тот, который застрял на религиозной форме и не сумел вырваться за ее пределы. Но точно так же, как для того, чтобы освоить религиозную форму сознания, отнюдь не обязательно идти в монастырь, церковь или секту, а вполне достаточно (и даже куда эффективней) выработать себе хороший литературный вкус и читать классику, (скажем, Достоевского или Джойса), так и для того, чтобы безболезненно пройти ступень патриотизма, чтения хорошей художественной литературы вполне хватит. Это нечто похожее на прививку, которая должна, как известно, укреплять иммунитет против той или иной заразы. Но что касается патриотизма или религии, то лучше пережить эти болезни в фантазии, направляемой хорошим мастером, чем в действительности.
Но почему патриотизм является болезнью?
Не смотря на все параллели с религией, автор меньше всего желал бы, чтобы кто-то увидел здесь аналогию с Фрейдом, который считал болезнью религию. Хотя бы потому, что, в отличие от Фрейда, мы не собираемся искать корни религии или патриотизма в индивидуальной психике. Если патриотизм и болезнь, то не индивидуального организма, а общественного, притом не всякого, а только дряхлеющего буржуазного общественного организма.
Сразу оговоримся, что мы полностью согласны с националистами в том, что национализм — это просто патриотизм. А соответственно, патриотизм — это национализм. По сущности они совпадают, а различия между ними несущественны и сводятся в основном к тому, что своих националистов называют патриотами, а патриотов конкурирующей нации — националистами.
Тайну же национализма нужно искать в индивидуализме. Маркс в «Экономических рукописях 1957-59 г.г.» как нечто само собой разумеющееся замечает, что «частные интересы разделяют каждую нацию на столько же наций, сколько в ней имеется взрослых людей». И это замечание нельзя не признать верным. Но тогда становится очевидным, что национализм — это коллективный индивидуализм, форма организации отдельных товаропроизводителей в их конкурентной борьбе против внешнего «супостата», стремящегося захватить «наш» рынок. При этом до тех пор, пока собственость этих самых товаропроизводителей зиждется преимущественно на их же труде, патриотизм свидетельствует, скорее, именно о здоровье общественного организма. В болезнь же он превращается, когда на рынке начинают заправлять те, кто наживаются на чужом труде. Тогда патриотизм превращается в идеологию защиты преимущественного права определеных групп буржуазии на эксплуатацию чужого труда на этом рынке.
Конечно, каждый отдельный индивид вследствие противоречивости патриотического чувства находится в состоянии постоянного метания между индивидуализмом и гражданственностью, но эта проблема решается, как правило, тем спосбом, что каждый для другого проповедует гражданственность и даже требует ее от окружающих, но когда дело доходит до него самого, то для себя он делает небольшое исключение. Находя себе тысячу оправданий, почему он именно сейчас не в состоянии выполнить свой гражданский долг, хотя в целом он, конечно, «всегда готов». Ситуация здесь очень похожа на ситуацию в религии и в морали, защитники которых привыкли «попивая вино тайком, проповедовать воду публично»
Но нас сейчас интересует не мораль, а гносеология. Да, вопрос патариотического воспитания есть вопрос именно гносеологический, то есть вопрос формирования точки зрения познающего субъекта.
И формулируется он точно так же четко и однозначно, как и основной вопрос философии. Вот эта формулировка: «Точка зрения старого материализма есть «гражданское» общество; точка зрения нового материализма есть человеческое общество, или обобществившееся человечество». А гражданское общество — это не что иное, как буржуазное общество.
Гражданственность равняется буржуазность. И дело здесь не только в происхождении слова (например, в немецком языке слово бюргер одновременно означает и гражданин, и горожанин, и буржуа). Дело в том, что весь свой исторический пафос гражданственность приобрела исключительно в эпоху, когда буржуазия была революционным классом (мы здесь опускаем формальную сторону дела, связанную с классической древностью или средневековыми городами, когда и гражданственность, и патриотизм имели своим основанием полисную структуру общества, а отнюдь не национальную, и поэтому классический патриотизм правильнее сравнивать не с национальным, а с местечковым).
Но по мере того, как буржуазия из класса революционного превращается в класс реакционный, заинтересованный больше всего в сохранении своих привилегий и частной собственности на средства производства как самой главной из таких привилегий, патриотизм превращается в «последнее прибежище негодяев».
Но если точка зрения патриотизма и точка зрения частной собственности совпадают, то должны совпадать также и точка зрения интернационализма и точка зрения отрицания частной собственности. И это в самом деле так. Отрицание национальной исключительности — это точка зрения всякого коммунизма, в том числе и самых реакционных его форм. Даже Исус Христос имеет основоположением своего учения, что для бога нет «ни эллина, ни иудея». И тот же Исус Христос начисто отрицает частную собственность. Более поздние реакционные социалистические утопии к этому добавят разве что отрицание самого церковного христианства за то, что оно отступило от Писания.
Что же касается марксизма, то он не ограничивается абстрактным отрицанием ни патритизма, ни частной собственности. Его точка зрения — точка зрения исторического, то есть практического материализма, которая имеет первым своим пунктом, что ничто действительно существующее не может быть уничтожено иначе, как только в действительности, что теоретическое отрицание не только не может заменить практического преодоления частной собственности, но даже служить его отправным пунктом, поскольку материя все-таки первична, а сознание вторично. Другими словами, марксизм исходит из того, что невозможно преодолеть патриотизм как опосредованное отражение отношений частной собственности в головах людей, не преодолевая самой частной собственности как господствующего в обществе отношения.
Так, например, в «Манифесте коммунистической партии» Маркс и Энгельс зафиксировали, что «рабочие не имеют отечества». Но вовсе не только потому, что капиталисты его у него отняли, а в первую очередь потому, что даже возвратить себе отечество пролетариат не может иначе, как только уничтожив деление на классы и, соответственно, на всякие «отечества».
Но это отнюдь не означает нигилистического отношения к национальному вопросу, поскольку, как мы находим в том же «Манифесте», «если не по содержанию, то по форме борьба пролетариата против буржуазии является сначала борьбой национальной. Пролетариат каждой страны, конечно, должен сперва покончить со своей собственной буржуазией».
Другими словами, патриотизм сознательного рабочего проявляется в том, что «своей» буржуазии он должен отдавать приоритет — ненавидеть ее больше, бороться именно с ней в первую очередь и выступать против угнетения ею других наций.
Ленин в «О национальной гордости великороссов» пишет, что выступление против угнетения других наций не значит, что социалисты не любят свою родину, язык и пр. Именно любовь к ней заставляет выступать против ее жалкого состояния. Такое отношение к патритизму — это не специфика марксизма. Лучшие представители русской культуры именно такой любовью и любили Россию. «Сверху донизу все рабы», — писал Чернышевский о российском обществе. Но именно Чернышевский стоит у истоков русского революционного движения. Образцы именно такого рода патриотизма мы находим и у лучших представителей других наций. Например у Ивана Франко есть направленное против украинских националистов стихотворение «Сідоглавому», которое можно считать манифестом такого рода патриотизма:
Ти, брате, любиш Русь,
Я ж не люблю, сарака!
Ти, брате, патріот,
А я собі собака.
Ти, брате, любиш Русь,
Як хліб і кусень сала, —
Я ж гавкаю раз в раз,
Щоби вона не спала.
Ти, брате, любиш Русь,
Як любиш добре пиво, —
Я ж не люблю, як жнець
Не любить спеки в жниво.
Ти, брате, любиш Русь
За те, що гарно вбрана, —
Я ж не люблю, як раб
Не любить свого пана.
Бо твій патріотизм —
Празнична одежина,
А мій — то труд важкий,
Гарячка невдержима.
Ти любиш в ній князів,
Гетьмання, панування, —
Мене ж болить її
Відвічнеє страждання.
Ти любиш Русь, за те
Тобі і честь, і шана,
У мене ж тая Русь —
Кривава в серці рана.
Ти, брате, любиш Русь,
Як дім, воли, корови, —
Я ж не люблю її
З надмірної любови.
Все вышесказанное не означает, что патриотизм не может играть положительной роли в революции. При определенных условиях может, и не только патриотизм, но и та же религия. Но вопрос о революционной роли реакционных форм мы здесь оставляем в стороне, поскольку его все равно невозможно правильно решить, пока мы не разберемся, что вообще есть революция, а что реакция.
И если вспомнить знаменитые слова Герцена о том, что «диалектика есть алгебра революции», то несложно вывести базовую формулу последней:
Преодоление частной собственности = преодоление разделения труда = преодоление национального деления и, соответственно, патриотизма.
Собственно, в преодолении патриотизма и состоит сущность марксизма. Лозунг «Пролетарии всех стран соединяйтесь!» хоть и в абстрактном виде, но исчерпывающе выражает суть учения марксизма.
Но разве это хорошо, когда нации исчезнут?
Это ни хорошо, ни плохо. Это неизбежно. Вопрос в том, как они исчезнут — нормально, то есть с сохранением всего положительного содержания, накопленного в рамках этой формы, или вместе с этим содержанием. Роза Люксембург выразила уту проблему словами «Социализм или варварство».
Э.В. Ильенков, вслед за классиками марксизма, тоже связывал коммунизм с присвоением каждым человеком всего содержания мировой культуры:
Смысл коммунизма он видел в создании условий, «внутри которых индивиду предоставлены и обеспечены (как материально, так и морально) все возможности доступа к сокровищам человеческой культуры».
Но эта, как называл ее Ильенков, «программа коммунизма» так и осталась бы добрым пожеланием, каковых немало высказывают представители самых разных направлений мысли, если бы не существенное добавление: «Такие условия создаются в борьбе против ненормальных условий человеческого бытия и их защитников».
Так вот, патриотизм сегодня представляет собой идеологическое знамя самых реакционных защитников «ненормальных условий человеческого бытия», в какие национальные одежды бы они не рядились. Все различия и разногласия между ними, которые они так выпячивают на передний план, совешенно несущественны. Так, например, украинский национализм сегодня по преимуществу русскоязычный, а ударный отряд украинского нацизма, полк «Азов», сформированный на базе харьковской неонацистской организации «Патриот Украины» (в его рядах, кроме прочего, воюют и неонацисты из России) — практически сплошь русскоязычный.
Но еще большее единство русский украинский национализм обнаруживают в другом — в ненависти к коммунизму. Ненависть эта, собственно, и составляет сущность всяческого национализма (патриотизма) и когда доходит до дела, то она очень быстро сбрасывает все и всяческие национальные одежки и предстает во всей неприглядной обнаженности. Так, предшественники сегодняшних заклятых врагов — украинских и российских патриотов — бандеровцы и власовцы в годы Великой Отечественной войны в общем-то дружно воевали против Красной Армии.
И можно не сомневаться, что так будет повторяться каждый раз, когда вопрос будет ставиться «ребром». А «ребром» — это так как ставил этот вопрос Ильенков, и эти его слова сегодня, когда страны «восточного блока» во главе с Россией предали дело революции, звучат куда более остро, чем тогда, когда они были написаны:
«Альтернатива, о которой на самом деле идет речь, — это не альтернатива между «западным» и «восточным» миром с их традициями. Быть или не быть частной собственности — вот в чём вопрос. Такова жесткая дилемма, такова неумолимая альтернатива, перед которой в конце концов оказывается в наши дни любая страна, любая нация, а в последнем итоге — и любой индивид. Безразлично где — на Западе или на Востоке».
Так вот, будет, как минимум, очень грустно, если в условиях, когда даже самые заклятые националисты перед лицом этой жесткой дилеммы довольно легко находят свое настоящее место в битве, в которой решается «быть или не быть частной собственности», те, кто считает себя сторонниками социализма, «потеряют ориентацию в пространстве», не сумев определить, где сегодня на самом деле находится Восток, а где Запад, выискивая их там, где их уже давно нет, и поэтому в конце концов окажутся в лагере врагов не только социализма, но и своей собственной родины, любовь к которой почему-то затуманивает им глаза, вместо того, чтобы прояснять ум.
Текст: Василий Пихорович
Иллюстрация: И. В. Ефимов. Сельский гимнаст.
