Почему советская философия не оправдала ожиданий?
Советская философия не оправдала возлагаемых на нее ожиданий. Но причиной этого были не столько недостатки советской философии сами по себе, сколько характер этих ожиданий. От советской философии ожидали того, чего она в принципе не могла дать, и чего в любой «нормальной стране» в голову никому не пришло бы ожидать от философии. В этом смысле очень характерен эпизод, свидетелем которого автору пришлось быть на заседании киевского «Клуба академиков»[1] несколько лет тому. В тот раз разбирался вопрос о роли и месте интеллигенции в жизни страны и, соответственно, что такое интеллигенция, кого можно считать интеллигентом, а кого нельзя. По ходу дискуссии один из присутствующих с возмущением рассказал историю о том, как, выступая на заседании клуба, директор института философии НАН Украины М.В. Попович на каверзный вопрос к нему, на каком основании он считает себя философом, со свойственным ему слегка циничным юморком ответил — что об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что зарплату он получает в бухгалтерии института философии. Возмущение рассказчика такого рода аргументацией было разделено присутствующими безоговорочно. Но интересно вот что. Гость клуба, известный киевский журналист, докладывавший по этой теме, попросил всех выступающих в ходе дискуссии по его докладу представляться, поскольку он их не знает. И так, как ко времени выступлений уже прозвучала мысль о том, что интеллигентность вовсе не измеряется научным степенями и званиями, то выступающие стали представляться очень скромно: директор крупного медицинского научно-исследовательского института, доктор медицинских наук, профессор, академик Академии медицинских наук Украины назвался врачом, директор другого института, тоже академик — математиком, а тот академик, который рассказал возмутительную историю о директоре института философии, назвал себя просто кибернетиком.
При этом все они чувствовали себя скромниками необычайными. Получается, что то, что для обычного ученого означает крайнюю скромность — именоваться просто по своей профессии — для философа еще нужно заслужить.
Это чисто просвещенческое отношение к философии как к чему-то высшему, «не от мира сего», ставшее в одно время национальной чертой у немцев, в Советском Союзе стало просто предрассудком — настолько сильным, что, несмотря на свой почти поголовный антисоветский настрой, академики советского образца не усомнились в нем до этого времени.
Заметьте, что это преувеличенное почтение к философии очень легко сочетается у представителей естественных наук с необычайным презрением к философам и самой философии и нежеланием знакомиться с достижениями философии, а также с готовностью философствовать на любые темы, притом безапелляционно, не допуская ни малейшего сомнения в своей правоте, решать самые сложные философские вопросы, как например, вопрос о природе мышления.
Например, в том же «клубе академиков» автору как-то пришлось присутствовать на лекции известного не только в Украине[2], но и далеко за ее пределами специалиста в области биофизики и, как он сам ее называет, нейронауки, академика Национальной академии наук Украины, когда-то члена-корреспондента АН СССР, а теперь — РАН, члена Европейской академии О.А. Крышталя. Тема лекции была «Что такое сознание». После краткого введения, в котором академик классифицировал животных по степени «обучаемости», точнее, способности к импритингу, он перешел к человеку. Надо отдать ему должное, в отличие от основоположника этологии Конрада Лоренца, точку зрения которого он излагал во введении, академик Крышталь не стал рассматривать людей как hausleute[3]. Мало того, в этот раз он настаивал, что человек по части сознания коренным образом отличается от остальных животных[4].
Но в чем это отличие? Если бы лектор был знаком с философией хотя бы в рамках обычного университетского курса для естественнонаучных факультетов, он бы сказал — в самосознании. Но, увы, уважаемый академик предпочел сам придумать то, что раньше открыл Гегель. Естественно, что выше Декарта ему «прыгнуть» не удалось. «Не удалось выше» отнюдь не означает, что академик «допрыгнул» до Декарта. От Декарта там был только дуализм, но изложенное им домотканное картезианство было настолько наивным и диким (в смысле, неодомашненным, некультурным), и в то же время настолько безапелляционным, что Декарт, который, как известно, провозгласил сомнение основой всякого научного метода, скорее всего, «переворачивался в гробу».
С помощью отлично сделанной презентации (так называемая инфографика нередко рассматривается современными учеными как хороший способ компенсировать отсутствие понятия о предмете) академик представил слушателям картинку так называемого «картезианского театра», согласно которой человеческое сознание легко представить себе в виде маленького человечка, сидящего у нас в голове перед своеобразным экраном, на который проецируются данные наших органов чувств, и анализирующего эти данные с тем, чтобы потом отдать команды мышцам произвести те или иные действия.
Никакой науки здесь и близко не было да и быть не могло, поскольку О.А. Крышталь не скрывает, что пока все, что установила эта самая «нейронаука», это то, что «при включении сознания большие участки коры объединяются в ансамбли нервного возбуждения».[5]
А что же это было? Была самая скверная философия под видом очень продвинутой науки. Почему это все-таки философия, а не наука? Потому, что никакой связи между «объединением больших участков коры в ансамбли нервного возбуждения при включении сознания» и этим самым «человечком в голове» нет. Зато очевидно, что этот самый «человечек» есть не что иное как то, что называлось в философии душой. И появился этот самый «душа-человечек» в лекции академика по той простой причине, что сказать чего-то собственно научного по вопросу о том, что такое сознание, ему было нечего.
Почему я называю такого рода философию самой скверной? В первую очередь потому, что она отмечена полнейшим отсутствием способности суждения — то есть умения задать себе самому те вопросы, которые любой здравомыслящий человек задал бы, если бы он был не лектором, а слушателем на этой лекции. Самый первый вопрос состоял бы в том, как устроено сознание в голове у того «человечка», который сидит в голове. Если лектор серьезно верит в свою теорию, то он вынужден был бы сказать, что у того в голове тоже сидит «человечек», у которого в голове есть свой «человечек» и т. д. и т. п. Все читатели знакомы с этой «матрешкой» из школьной программы биологии, где рассказывалось о теории преформизма, которая представляла собой прекрасный пример того, какие глупости получаются, когда философия берется за решение несвойственных ей задач.
Но никаких вопросов лектор себе не задавал. Мало того, он не обратил внимание даже на то, что и использованная им картинка, и само понятие «картезианского театра», появившиеся с легкой руки американского когнитивиста Дэниэла Дэннэта, были придуманы автором для того, чтобы высмеять эту очевидно ненаучную точку зрения.
Разумеется, что было бы неприлично задавать вопросы по поводу того, знаком ли автор с разработками по вопросу о природе сознания, которые велись в области философии — единственной науки, которая этот вопрос изучала. Поэтому я, в расчете на то, что готовясь к лекции о природе сознания, академик познакомился хотя бы с конкретно-научными достижениями в этой области, спросил, как он может прокомментировать выводы относительно природы мышления из эксперимента по построению сознания слепоглухим детям, проводившегося в Загорском детском доме, а также о том, как он относится к идеям Л.С. Выготского и культур-исторической школы в психологии, которые полностью противоречат его концепции. Автор без малейшего смущения и с большим чувством собственного достоинства ответил, что он ничего этого не читал.
И это один из лучших ученых еще советской школы. Напомним, что член-корреспондентом АН СССР он стал еще в 1985 году, притом в 40-летнем возрасте, что свидетельствовало о том, что он действительно — из лучших. Мало того, академик Крышталь не скрывает своих атеистических взглядов, что для бывших советских ученых — вообще большая редкость. В этом смысле его можно отнести даже к числу лучших из лучших. Но, отдавая должное личному мужеству этого ученого (а сегодня и в самом деле даже самое осторожное фрондирование в отношении религии в научной среде требует смелости), мы вынуждены заметить, что и атеизм его, навеянный чтением популярных работ Ричарда Докинза, оказывается таким наивным и некультурным, как и предлагаемый им в качестве решения проблемы природы мышления дуализм.
Это очень характерно, что для разрешения любых сугубо философских вопросов (а вопрос о происхождении и эволюции идеи бога, как и вопрос о природе мышления, есть исключительно вопрос философии) даже самые лучшие и самые искренние в своих намерениях ученые обращаются в конечном счете к авторитетам этологии — науки о поведении животных, то есть науки, которая никогда этих вопросов не изучала, да и не имеет никаких средств для их изучения. В конце концов, отличение человека от животного по наличию у него мышления и даже веры в бога, хоть и является наивным и крайне непродуктивным, но вряд ли его можно назвать несоответствующим действительности.
Неудивительно, что и результаты у сторонников перенесения выводов специалистов по поведению животных на вопросы, касающиеся «высших этажей» человеческой культуры, получаются соответствующие. Один молодой украинский публицист назвал как-то Р. Докинза «атеистом, от которого хочется верить в бога»[6]. Соответственно, и решение в подобном духе иных философских вопросов не может вести ни к чему иному, как к дальнейшей дискредитации философии, и к тому, что религия с легкостью побивает таких атеистов и захватывает все новые рубежи, казалось бы навсегда отвоеванные у нее наукой в те времена, когда она еще «дружила» философией. Собственно, в эпоху Нового времени, когда Просвещение, прокладывающее дорогу промышленной и соответствующей политической революции, нанесло религии смертельный удар, в результате чего наука стала господствующей формой общественного сознания, наука и философия еще во многом представляли собой одно целое. По крайней мере, такие отцы-основатели современной физики и математики как Декарт и Лейбниц [7] были одновременно и величайшими философами своей эпохи.
Впрочем, ученые последующих эпох тоже были философами, только уже далеко не величайшими. Эту проблему отлично сформулировал Энгельс в подготовительных материалах к «Диалектике природы»:
«Естествоиспытатели воображают, что они освобождаются от философии, когда игнорируют или бранят ее. Но так как они без мышления не могут двинуться ни на шаг, для мышления же необходимы логические определения, а эти определения они неосторожно заимствуют либо из ходячего теоретического достояния так называемых образованных людей, над которым господствуют остатки давно прошедших философских систем, либо из крох обязательных университетских курсов по философии (что приводит не только к отрывочности взглядов, но и к мешанине из воззрений людей, принадлежащих к самым различным и по большей части самым скверным школам), либо из некритического и несистематического чтения всякого рода философских произведений, — то в итоге они все-таки оказываются в плену у философии, но, к сожалению, по большей части — самой скверной; и вот люди, особенно усердно бранящие философию, становятся рабами самых скверных вульгаризированных остатков самых скверных философских систем».[8]
Нужно признать, что такая ситуация не только была полностью характерна и для СССР, но и напротив, как раз в СССР она выступила в чистейшем виде. Именно поэтому даже лучшие советские ученые в лучшем случае оказывались последователями тех немногих представителей западной науки, которые хотя бы с помощью «молотка, зубила и какой-то матери» (за неимением по причине незнакомства с философией понятия о наличии более тонких и более эффективных инструментов) старались бороться против засилья крайних форм реакции в духовной жизни.
В Советском Союзе ученым даже в голову не приходило, что борьба с реакцией (в частности, религиозной) как-то их касается. Борьба с религией ведь в СССР проходила по философскому ведомству, а поскольку среди ученых в Советском Союзе (далеко не всех, конечно, но среди тех, кто занимал в советской науке господствующие посты) было принято не просто «игнорировать и бранить философию», но и считать философов своими кровными врагами (ведь согласно даже официальной точке зрения это они преследовали и гнобили кибернетику и генетику, и вообще все передовое в науке)[9], то стоит ли удивляться, что в эпоху перестройки самую крайнюю реакцию советские ученые восприняли что называется «на ура». Ведь, как известно, «Враг моего врага — мой друг». Логику эту сложно назвать слишком уж утонченной, но именно как раз логика, как уже замечено Энгельсом, не являлась самым сильным местом естествоиспытателей.
Мысль Энгельса о том, что философия по мере того, как естествоиспытатели овладевают диалектикой, перестает существовать как отдельная наука [10] и соответствующую ленинскую мысль о необходимости союза между философами-марксистами (которых он призывал превратиться в «материалистических друзей гегелевской диалектики») «с представителями современного естествознания, которые склоняются к материализму»[11], советские философы поняли весьма оригинально — в том духе, что философия теперь должна «интерпретировать» в марксистских или псевдомарксистских терминах то, что ученые сочтут за истину, при этом нисколько не заботясь о том, насколько сами эти ученые овладели диалектикой. А если учесть, что ученые к этому времени в большинстве своем не только не собирались овладевать диалектикой, но сплошь и рядом отказывались от прежних естественно-материалистических позиций в пользу идеализма, то несложно представить, что из этого могло получиться.
Все это весьма органично сочеталось с привычным для большинства российской интеллигенции преклонением перед западноевропейской наукой, которое, нужно заметить, далеко не всегда было безосновательным. Но даже самое обоснованное преклонение перед авторитетами в науке ни к чему хорошему не ведет. Результат этого сочетания был вполне предсказуемым — философия превращалась в «служанку науки». Это, конечно, более почетно, чем «служанка теологии», но отнюдь не более продуктивно, а иногда, как это не удивительно, этих две «службы» прекрасно совмещались. К примеру, в качестве самоновейших достижений науки в СССР издавались весьма порядочными тиражами так называемые гилфордовские лекции [12], которые, как известно, являются лекциями по естественной теологии.
Но об этом нужен отдельный разговор.
Продолжение следует
Текст: Василий Пихорович
[1] Официальное название «Клуб им. Н. Амосова при Киевском Доме ученых» и членами его является не только академики.
[2] У этого ученого просто очень высокий как для Украины индекс Хирша — 29 (244 публикации и 3510 цитирований в «Скопусе»), работал в качестве приглашенного преподавателя в Гарварде, в пенсильванском университете, в университетах Японии, Испании.
[3] Непередаваемая на русском языке игра слов: это слово К. Лоренц образовал от немецкого haustiere, означающего домашних животных, и leute — люди.
[4] В целом академик видит отличие человека от животного только в наличии языка, позволяющего «создавать культуру». см., например его интервью газете «Зеркало недели» за 30 мая 2008 года «Сознание и нейронаука». // http://gazeta.zn.ua/SCIENCE/soznanie_i_neyronauka.html
[5] Вот как академик оценивает это достижение: «Это позволило создать теорию «глобального рабочего пространства», согласно которой, «сознание возникает при широком распространении информации в мозгу». Вслед за Армстронгом, ступившим на Луну, можем сказать: «небольшой шаг для науки, но большое достижение человечества» — сознание стало объектом инструментальных исследований, хотя длину и трудность пути до понимания его механизмов пока еще трудно оценить». Больше читайте здесь: http://gazeta.zn.ua/SCIENCE/soznanie_i_neyronauka.html
[6] Дмитрий Мартиров. Ричард Докинз — атеист, от которого хочется верить в бога. http://spinoza.in/culture/richard-dokinz-ateist-probuzhdayushhij-zhelanie-verit-v-boga.html
[7] Тем, кому это утверждение покажется непривычным, напомним, что свой труд, в котором были изложены основы классической физики, он назвал «Математические начала натуральной философии».
[8] К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 20, с. 524–525.
[9] Точку зрения автора на то, как было дело в действительности, например, с кибернетикой можно посмотреть в книге «Очерк истории кибенетики в СССР» или на нашем сайте http://spinoza.in/theory/k-istorii-kibernetiki-v-sssr-ocherk-pervy-j.html
[10] Энгельс Ф. Анти-Дюринг // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. /2-е изд. — Т. 20
[11] В.И. Ленин. О начении воинствующего материализма. В.И. Ленин ПСС, т. 45, с. 30.
[12] Речь идет о книгах А. Эддингтона, широко издаваемых в СССР в 20-х-30-х годах, и книге В. Гейзенберга «Физика и философия», о которой мы далее напишем более подробно.
