Всякая теория не только отражает определенные общественные тенденции, но и играет известную роль в их развитии на определенном историческом этапе. Но направление, о котором мы собираемся говорить, заслуживает пристального внимания, потому что оно до сих пор имеет прочные позиции в философии, педагогике, психологии, компьютерных науках и других отраслях знания. Речь идет о низведении человека и, в конечном счете, всего человеческого в нем к строению и функциям его организма.
В разное время это направление приобретало различные формы, иногда не похожие друг на друга.
Впервые в развитом виде идею о том, что человек есть тело, отождествленное с организмом, мы встречаем у французского медика и философа Жюльена Офре де Ламетри. В его работе под красноречивым названием «Человек-машина» изложен взгляд на человека как на особую машину, обладающую способностью чувствовать и характеризующуюся по сравнению с другими машинами-животными более сложными потребностями. Эти потребности для Ламетри – исключительно потребности организма. Он считал, что хотя и трудно дать полное определение этой сложной машине, мы имеем много фактов, подтверждающих правомерность такого подхода к человеку. Он приводит различные примеры: зрачки «автоматически» сужаются, когда вокруг яркий свет, а в темноте расширяются, функции организма нарушаются под влиянием различных веществ и тому подобное. В приведенных примерах механизм довольно прост. Более сложные процессы в «человеке-машине» также проходят по подобной схеме как реакция на внешнюю среду и соотносятся с потребностями организма, считал Ламетри. По его мнению, наука просто не дала пока что исчерпывающей картины строения и работы механизмов, обеспечивающих эти процессы. Мышление Ламетри понимал как чувство, а понятие души считал лишним обозначением той части тела, которая мыслит. Мышление в теории Ламетри качественно однородно с ощущениями у животных и отличается не спецификой, а сложностью организации.
Впрочем, идея о том, что организм человека является механической системой, принадлежит еще Декарту. Но Декарт не сводил тело человека к организму, тогда как Ламетри, развивая эту идею, приходит к их отождествлению.
Из вышеизложенных идей Ламетри закономерно напрашивается несколько выводов.
1) Если человек − это машина, то и относиться к нему не только можно, но и нужно так, как к машине – к орудию труда, средству достижения своих целей. Такое отношение как во времена Ламетри, так и сейчас является вполне обычным делом. Этот вывод напрашивается сам собой, несмотря на то, что сам Ламетри относился к «человеку-машине» более гуманно. Он считал, что даже лучшим образом устроенный «человек-машина» требует образования для того, чтобы заложенные в нем природой способности реализовались наилучшим образом. Но способности, которые заложены в структуре машины, все же, являются определяющими.
2) Если человек − это машина, то почему же человек, который создает много разнообразных хитроумных механизмов рано или поздно не сможет создать такую машину, как человек, или даже лучше чем он сам? Существует множество проектов по созданию машины, которая бы мыслила как человек. С помощью технических средств ученые пытаются создать модель человеческого мозга, а значит (как они предполагают) − машину, наделенную разумом. Сама эта задумка не выходит за пределы круга идей Ламетри с той оговоркой, что мы не рассматриваем вопрос о медицинских разработках по искусственному созданию и воссозданию человеческого организма.
Со времен Ламетри идея отождествления человека с его организмом повторялась неоднократно, и в разных вариациях продолжает жить до сих пор.
Если присмотреться поближе, то мы увидим, что идея эта достаточно стара. Она встречается и в Античности — хотя и не в таком чистом и развитом виде, как у Ламетри. Даже если некоторые философы в целом отстаивают противоположные взгляды на человека, когда дело касается, скажем, проблемы отношений между полами или отношений народов и классов, они часто становятся на эту точку зрения. Так, например, Аристотель считал женщину от природы неполноценным человеком. Она имеет свое естественное назначение, — то есть, должна вынашивать детей, повиноваться и угождать мужу. Она в принципе не может руководить, не имеет самостоятельного мышления, ведь она (вернее, ее тело), неполноценно от природы. Под таким же углом он рассматривал и рабов, фактически не признавая человека ни в рабе, ни в женщине, как и положено было свободному греку в его время.
В восемнадцатом веке в работах французских просветителей, несмотря на общий гуманистический характер их мысли, встречается тот же взгляд на женщину. Социальные черты и положение женщины в отношениях с противоположным полом считались заложенными природой – неотъемлемой частью ее телесной организации. Таким образом, и здесь женщина рассматривается как неполноценное человеческое существо, которое не подпадает под понятие «человек».
Такую точку зрения отстаивал даже известный гуманист Жан-Жак Руссо. Для него женщина от природы создана для послушания, для того, чтобы вить гнездо и заботиться о потомстве. Она должна нравиться и угождать, а значит, и воспитывать ее необходимо соответствующим образом. Если мальчик с детства должен приучаться самостоятельно мыслить и действовать, изучать различные науки, ему необходимо физическое воспитание, то для девочки все это излишне, ведь она от природы не способна мыслить и овладевать науками, а, следовательно, и учить ее этому не требуется. Ее, наоборот, следует приучать к повиновению и отказу от собственных желаний, ведь ее желания, по мнению Руссо, − это просто капризы.
Руссо считал, что семья − это естественный институт, и роль полов в ней также определяется природой. Разум должен руководить чувствами, а значит, по мнению философа, рациональный мужчина должен руководить эмоциональной от природы женщиной. Исходя из этого Руссо считал, что равенство полов в обществе представляет угрозу добропорядочности и благосостоянию. Здесь философ отождествляет женщину с физиологией ее организма и смешивает социальное с естественным. Он путает отсутствие возможности развиваться с естественной неспособностью к развитию.
Идеи, подобные тем, которые отстаивал Руссо, разделялись многими философами и педагогами. Из них следует, что женщине не нужно иметь реальный доступ ко всем достижениям человеческой культуры, который необходим для мужчины. Законодательство, фиксирующее существующее положение в общественных отношениях, и образовательные программы также долгое время были насквозь пронизаны этой идеей. Такое положение вещей сохраняется и сейчас. Примеров можно приводить сколько угодно. Можно вспомнить застывшие традиции воспитания детей в семье, где об образовании девочек не заботятся так, как об образовании мальчиков. Можно рассмотреть особенности образовательных программ и доступ к образованию в разных странах мира, где девочкам и женщинам запрещено изучать и заниматься видами деятельности, которые традиционно считаются мужскими. Дело, конечно, не в идее самой по себе, а в характере общественных отношений. К ним относится и современная семья, и исключение женщины из общественной жизни или усложнение участия в ней, связанное с тем, что забота о детях и домашнем уюте возложена на представительниц женского пола. Однако теория играет здесь не последнюю роль. Ведь если в теории существующее положение вещей определяется как естественное, то эта теория «работает» на оправдание и закрепление этого положения.
В Америке со времен ее завоевания такой подход к человеку был неотъемлемой частью общественного сознания. Когда, руководствуясь корыстными интересами, уничтожали тысячи людей, идея неполноценности расы народов Америки служила своего рода прикрытием. Поскольку коренное население считались неполноценными людьми, то согласно этой доктрине и относиться к ним как к людям было не нужно – нормы морали и христианский идеал отношения к ближнему на них не распространялись. Таким образом, оправдание истребления людей превратилось в идейное оформление и оправдание последующих преступлений, как против коренных народов Америки, так и против чернокожих рабов в 1619-1865 гг. Для ограниченных от природы чернокожих рабов по этой теории полезно, что ими управляют белые люди, которые во всех отношениях лучше их. На хлопковых плантациях рабы не выживали дольше 6 лет, а для того, чтобы заменить их новыми, чернокожих рабов переправляли из Африки в нечеловеческих условиях. Добирались до берегов Америки живыми далеко не все.
Во второй половине XIX века в США не просто теоретически переосмысливается такой подход к человеку, а разгорается широкое общественное движение по борьбе с той практикой (хотя она полностью не изжита и по сей день), которая нашла свое отражение и подкрепление в расистских теориях. В то же время в странах Западной Европы эти теории быстро распространялись и, наконец, оформились в соответствующее направление в общественных науках. В полной мере оно раскрылось в работах представителей расово-антропологической школы. Они выводили социокультурное развитие народов из врожденных особенностей, присущих тем или иным человеческими расами. Основатель этой школы француз Жозеф Гобино в своей работе «Опыт о неравенстве человеческих рас»(1855 г.) изложил точку зрения, согласно которой биологические особенности той или иной расы являются решающим фактором в историческом процессе. Цивилизации, созданные различными расами, по его теории, полностью отличны друг от друга. Автор отстаивает необходимость сохранения чистоты расы, ведь, по его мнению, народ, который состоит из людей одной расы и не имеет в своих жилах крови другой расы, больше сплочен и является более стойким к губительным воздействиям по сравнению со смешанными расами. Расы для этого теоретика неравноценны. Наиболее одаренной он считал белую арийскую расу, имеющую самый большой культурный потенциал. И хотя это и не отвечало хорошо известным в то время эмпирическим фактам, Гобино был уверен, что все величайшие цивилизации, в том числе индийская, китайская, египетская, созданы арийской расой. Элитой арийской расы он считал германцев, к которым относится французская аристократия, сохранившая чистоту своей крови.
Идеи Гобино дальше развивали Р. Вагнер, Х.С. Чемберлен и другие. Наиболее активно в конце XIX начале ХХ века их отстаивал Чемберлен. В его иерархии рас высокое положение также занимала арийская раса. Это – высокие белокурые долихоцефалы-немцы. На созданную ими цивилизацию оказывает негативное влияние смешение с семитами и влияние их крови. Борьба с этим влиянием объявлялась им важнейшей задачей германцев. Эти мифологемы легли в основу идеологии фашистской Германии.
Другие представители расово-антропологической школы О. Аммон и Ж. Ляпуж доказывали неравноценность людей посредством «фактических» обоснований – например, измерений пропорций черепа. Аммон провел ряд антропометрических измерений и в итоге пришел к выводу, что среди представителей господствующего класса большая доля долихоцефалов, а среди низших классов — брахицефалов. Точность измерений нас здесь не интересует: действительно, вполне возможно, что головы у представителей господствующего класса были более удлиненные. Дело совсем не в этом. Из своих исследований Аммон делает вывод, что долихоцефалы от природы предназначены для господства над другими людьми и управления ими, ведь они наделены гораздо более высоким интеллектом. Его теория изложена в книге «Социальный порядок и его естественные законы». Концепция Ж. Ляпужа также базируется на классификации человечества по типу головы. Среди расистских теоретиков конца XIX-начала ХХ века, которые редуцируют человека к организму, а человеческую культуру считают производной от природных свойств организма, можно выделить немцев Л. Вольтмана, X. Гюнтера, А. Хаузера, уполномоченного фюрера по делам контроля за общим духовным и мировоззренческим воспитанием НСДАП Розенберга, американца М. Гранта и других.
Стоит отметить, что немалую роль в формировании круга идей расово-антропологической школы сыграла популярность теории эволюции Чарльза Дарвина – величайшего открытия, позволяющего понять логику становления живых организмов. В конце концов, расово-антропологическая школа — одна из вариаций социал-дарвинизма. Открытые Чарльзом Дарвином законы развития живой природы, а именно естественный отбор и борьба за существование, в которой побеждают сильные организмы, прямо переносятся на человеческое общество. Таким образом, социальное и культурное неравенство рас и классов в социал-дарвинизме считается результатом естественного отбора, а, значит, понимается как естественное, неотъемлемое свойство человеческого общества. Еще до появления биологической теории Дарвина подобная точка зрения на общество была высказана Томасом Мальтусом в работе «Опыт о законах народонаселения». Он описывал современное ему общество с его «войной всех против всех» и на основании этого делал свои выводы.
Одной из наиболее популярных и влиятельных школ в социологии и социальной философии второй половины девятнадцатого века была так называемая органическая школа. Ее основателем считается Герберт Спенсер. Он сравнивает общество с организмом, где каждый орган должен выполнять свою функцию. По отношению к социальной механике этот подход все же имеет преимущества, так как общество рассматривается как целое, а не как сумма отдельных индивидов связанных между собой внешним образом. Однако эта целостность все же рассматривается как биологическая, а на уровне отношений между людьми социолог исходил из отдельных индивидов и их природной организации. Кроме того, он считал основой общественной жизни борьбу за существование между членами общества, где побеждает сильнейший. Борьба за существование для него — универсальный закон природы.
Сторонниками социал-дарвинизма были философы, антропологи, этнографы, врачи и представители других наук, которые, так или иначе, занимались проблемой человека. В США одними из самых известных сторонников социал-дарвинистской редукции человека к организму были Джон Фиске, Эдмунд Нобл, Уильям Самнер, Эдвард Юманс, в Англии – Дж. Л. Даун. Последний, в частности, выдвинул теорию расовой регрессии и назвал описанную им болезнь, которая сейчас носит его фамилию, «монголизмом». Немало сторонников социал-дарвинизма было среди русских аристократов, которые считали темный и забитый народ Российской империи прирожденным к тяжелому физическому труду и неспособным овладеть культурой. Одним из вариантов сведения человека к организму является теория Чезаре Ламброзо о врожденной преступности.
Хотя сам Дарвин открытый им закон естественного отбора не распространял за пределы биологических процессов, его концепция происхождения человека в скрытом виде включает в себя перенос его на человеческое общество. Дело в том, что, по Дарвину, человек возник в результате биологических процессов: увеличения размера мозга и так далее. А значит, культура является производной от биологического. Дарвин был прав в том, что человек произошел от обезьяны, но не смог раскрыть логику того, как это произошло, потому, что она не является простым продолжением логики животного мира. В этом смысле его почти сразу же поправил Ф. Энгельс. В работе «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» он подчеркнул решающую роль специфически человеческой деятельности в том, что обезьянье стадо стало человеческим обществом.
В этой связи стоит вспомнить о деятельностном подходе к человеку, который основывается на понимании человека как качественно отличного от животного существа по способу существования. Согласно этому подходу человек появляется тогда, когда начинает производить, и отличается от животного характером приспособления к природе. Этот способ заключается в активном приспособлении природы к своим потребностям посредством труда. Все специфически человеческие органы человека – результат такой деятельности, а не ее предпосылка. Они возникают на определенной биологической основе, но не сводятся к ней и уж тем более ею не определяются, а логика их функционирования подчиняет биологические процессы.
Дарвин не понимал роль труда, хотя и отмечал значение упражнений для развития тех или иных органов. Он писал:
«Пользуюсь случаем заметить, что мои критики часто допускают, будто я приписываю все перемены в телесном строении и душевных способностях исключительно естественному подбору таких изменений, которые часто называются самопроизвольными; тогда как, даже в первом издании «Происхождения видов», я определенно указал, что значительная роль должна быть приписана унаследованным последствиям упражнения, и это справедливо как для тела, так и для души».
Эти упражнения не являются специфически человеческой деятельностью и характерны для всех видов. Дарвин подразумевает периодическое повторение определенных действий: половая деятельность, ориентирование в поисках пищи, бег, плавание и другие, например те, которые развивают сообразительность животных.
Хотя величайший ученый-биолог Чарлз Дарвин и рассматривал Человека как один биологический вид, именно на концепцию Дарвина о происхождении человека опирались сторонники распространенной во второй половине девятнадцатого века в антропологии, социологии и социальной философии теории полигенизма. Ее сторонники считали, что разные расы происходят от разных видов обезьян, а потому имеют разные возможности развития. Поэтому одна раса должна царить над другой и эксплуатировать ее, уничтожать ее, если нужно. Некоторые дарвинисты даже утверждали, что чернокожие — это промежуточное звено между человеком и животным. Уже давно известно, что не все люди, которые когда-либо жили на земле, принадлежат к одному биологическому виду, и что даже представители нашего с вами вида homo sapiens не всегда являются людьми. Такое случается, когда ребенок от рождения в силу тех или иных обстоятельств оторван от тела цивилизации, а следовательно не имеет возможности освоения человеческого образа деятельности – преобразования природы. Это еще раз доказывает, что Человек − это вообще не биологический вид.
Реальным основанием редукции человека к организму в теории является реальное неравенство между людьми и, следовательно, распределение способностей между ними. Именно поэтому теоретических аргументов для того, чтобы опровергнуть ее, недостаточно. На протяжении новейшей истории человечество ради своего дальнейшего существования и развития опровергало и продолжает опровергать такое отождествление с помощью совсем не теоретических аргументов.
Двадцатый век, казалось бы, предоставил сотни тысяч доказательств против теории естественного неравенства, основанной на редукции человека к его организму. С одной стороны, революция в России даже при неоднозначном отношении к ней в современном обществе, убедительно показала несостоятельность идеи бывших аристократов о том, что народ темен и неграмотен потому, что он от природы не в состоянии освоить грамоту и получить образование. Всего за несколько лет кампания по ликвидации неграмотности не оставила никаких оснований для таких рассуждений. А еще через некоторое время, этот самый народ освоил и приумножил богатства человеческой культуры в таких масштабах, которые аристократам и не снились. Потомки бывших крепостных вышли на передний край человеческой культуры во всех видах деятельности на земле, и даже освоили космос, о чем и помыслить не могли те, кто считал их от природы неполноценными.
Важную роль сыграла борьба за равные права и возможности женщин и мужчин, неразрывно связанная с социалистическим движением. Женщины, получившие возможность развиваться как люди, ничем не уступают представителям противоположного пола во всех сферах общественной жизни. Благодаря длительной борьбе уравнялись в правах представители разных рас. В 1939-1945 году миллионы людей отдали свою жизнь за то, чтобы фашистский режим Адольфа Гитлера, использовавший теорию, которая базировалась на редукции человека к его организму, прекратил соответствующую практику. Признание того, что кто-то от природы – больше человек, а кто-то – меньше всегда связано с соответствующей деятельностью: рабство в США, фашистские концентрационные лагеря, намерения уничтожить евреев, а представителей других народов превратить в рабов, апартеид, а также бытовая дискриминация по половому или другим признакам.
Казалось бы, после победы над фашистской Германией человечество должно было полностью отказаться от такой редукции. Но не тут-то было. В пятидесятых-шестидесятых годах ХХ века вновь возрождается концепция человека-машины – причем, именно в стране-победителе. Бурное развитие компьютерной техники и кибернетики породило иллюзии возможности создания машины, которая способна мыслить как человек. И советские философы были вынуждены объяснять советским же кибернетикам, что мышление каждого отдельного индивидуума определяется «прежде всего, объемом той сферы (области) культуры, которую этот индивидуум лично усвоил, превратил в личное достояние. Последнее же определяется опять-таки не биохимическими особенностями его тела, а только социальными условиями – формой разделения труда. Мышление всегда было и остается индивидуально осуществляемой функцией общего всем людям тела цивилизации».
Эта простая мысль до сих пор остается непонятной для многих педагогов и ученых, которые делят детей на одаренных природой и обделенных ею. Они считают, что есть такие дети, которых и учить бесполезно — в лучшем случае они смогут освоить нехитрую профессию. Отсюда делается вывод, что одаренных, способных к творчеству, и неодаренных исполнителей чьих-то указаний учить нужно по-разному. Эта «одаренность» определяется по тестам и заданиям и, например, детей с шестилетнего возраста делят по направлениям обучения. И вместо того, чтобы усиленно заниматься с теми детьми, которые по разным причинам оказались слабее других в выполнении предложенных заданий, их наоборот отсеивают как непригодных. Таким образом, одним обеспечивается реальный доступ к человеческой культуре, а другим дорогу к ней закрывают навсегда (если, конечно, родители не имеют достаточного количества средств, чтобы их дети тоже оказались среди «одаренных»). И неудивительно, что в итоге те дети, в развитие которых было вложено больше становятся умнее. Но этот факт потом используют для подтверждения теории биологической предопределенности — такая практика распространена во многих странах мира.
Альтернативой такому подходу к человеку может быть не только признание на словах безусловной ценности каждого человека, но и создание реальных условий для того, чтобы каждый, независимо от цвета кожи, пола, происхождения и любых других особенностей не только имел возможность выйти на передний край человеческой культуры, но и не мог не выйти на него. В этой связи стоит упомянуть об эксперименте педагогов И. Соколянского и А. Мещерякова, поставивших себе цель подарить слепоглухим детям полноценную человеческую жизнь, а также о величайшей работе проведенной американским врачом Гленом Доманом и его командой, поставившей себе целью подарить ее детям с различными повреждениями мозга. До их «экспериментов» это считалось чудом. Здесь не стоит рассказывать историю их долгой и тяжелой работы и говорить о ее значении для понимания сущности человека. Скажем лишь о результате. Ученики Мещерякова и Соколянского, оставаясь физически слепыми и глухими, выросли настоящими людьми, которые на самом деле видели и слышали, были талантливыми и умными. Воспитанники Домана и его коллег, часть из которых, грубо говоря, изначально считалась никуда не годными «овощами», благодаря соответствующим занятиям стали опережать в развитии своих здоровых сверстников.
Студент Александр Суворов, один из слепоглухих учеников Мещерякова-Соколянского, на реплику, выражавшую удивление тем, что он и его товарищи ничего не видят и не слышат, но понимают лучше других, однажды ответил: «А кто вам сказал, что мы ничего не видим и не слышим? Мы видим и слышим глазами и ушами всех наших друзей, всех людей, всего рода человеческого … А что касается понимания … Не знаю − наверное, нас просто правильно учили этому − понимать то, что видишь … ».
Педагогический подвиг И. Соколянского, А. Мещерякова, Г. Домана и их коллег – это последовательно проведенный гуманизм: не важно, кто каким родился, пусть даже слепым и глухим, с болезнью Дауна, аутизмом, с серьезным повреждением мозга − общество должно обеспечить условия для возникновения и развития всех человеческих способностей, формирования таланта и его реализации. Но такое для всех возможно лишь в обществе, где главной ценностью и целью всей системы производства станет человек.
Текст: Марина Бурик
