Часть 1
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5
Часть 6
Часть 7
Часть 8
Часть 9
10. Военные в правительстве.
Но рабочее движение было не единственной силой, укрепившей свои позиции в ходе октябрьского противостояния. Второй была армия. В соответствии с конституцией в условиях чрезвычайного положения обеспечивать работу жизненно важных предприятий должны были военные. Привлечение их к управлению, казалось, давало последний шанс на компромиссный выход из кризиса.
По приказу военного командования бастующие торговцы открыли продовольственные магазины. Военные реквизировали грузовики у бастующих водителей, заверяя, что после их выхода на работу машины будут возвращены. Командующий зоной чрезвычайного положения Сантьяго генерал Э. Браво распорядился установить временный правительственный контроль над 155 радиостанциями. Армия показала противостоявшим сторонам свою силу и осталась единственным институтом государства, чей авторитет признавали по обе стороны баррикад.
Президент давно уже добивался введения военных в управление страной. Теперь он предложил сформировать военно-гражданское правительство с участием командующих трех родов войск и даже ввести военных в руководство КУТ. Идею отвергли все партии, кроме близкого к военным кругам, политически маловлиятельного Независимого народного действия (АПИ). Руководство СПЧ на пленуме ЦК даже грозило отозвать социалистов из правительства. Альенде пришлось использовать все свое влияние, чтобы заставить партию согласиться на раздел власти с генералами.
Пост министра внутренних дел, равнозначный вице-президентскому, занял главнокомандующий армией генерал Карлос Пратс. Генерал Сепульведа стал министром горной промышленности, а контр-адмирал Уэрта — министром общественных работ. Военным было передано руководство транспортом. От милитаризации КУТ пришлось отказаться, но его председатель коммунист Л. Фигероа получил портфель министра труда. Это соответствовало намерению генерала Пратса добиваться «социального мира». Убежденный конституционалист, он искренне стремился ослабить накал противостояния Народного единства и оппозиции. В интервью он заявил: «Я, как и большинство чилийцев, глубоко убежден, что силовое решение, откуда бы оно ни исходило, не имеет перспективы…Нынешний тяжелый конфликт может и должен найти только политическое решение с тем, чтобы возобладала действенная демократия»1.
ЦК КПЧ одобрил действия президента, полагая, что ими создается «прочная гарантия защиты правопорядка и нормального развития политической жизни страны». МИР, наоборот, осудило этот шаг как «постепенный процесс утверждения вновь буржуазного порядка внутри правительства и государственного аппарата». Альтернативу миристы видели в твердой опоре на органы народной власти, «автономной и альтернативной нынешнему государству и независимой от нынешнего правительства. Это не означает, что эта власть должна с необходимостью вступать в противоречие с правительством… Более того, речь идет о том, чтобы правительство действительно помогало развивать эту народную власть, составляющую единственный источник его силы, который только и может дать ему классовую, пролетарскую, народную стабильность»2.
ХДП положительно оценила участие военных в правительстве как «гарантию конституционного порядка». Умеренные демохристиане рассчитывали, что армия поможет ввести политику Народного единства в приемлемые для них рамки. Крайне правые в ХДП и НП, наоборот, ничего так не боялись, как соглашения президента с военными. Они сразу же начали пропагандистскую кампанию против офицеров-конституционалистов, в первую очередь против Пратса. Один из правых лидеров ХДП П. Эйлвин, будущий преемник Пиночета на посту президента, почти в открытую призвал к военному перевороту, заявив, что вооруженные силы «обладают свободой выбора» — поддерживать правительство или нет.
Первоочередной задачей военно-гражданского кабинета было прекращение «хозяйской забастовки». Получив ультиматум Пратса, профбоссы транспортников договорились с правительством о возобновлении работы на условиях амнистии, возвращения реквизированных машин и отказа от создания государственной транспортной компании. Они добились почти всего, чего требовали, начиная забастовку. Конфедерация торговцев и мелких предпринимателей сразу пригрозила новой подобной акцией, если правительство нарушит соглашение.
Проблему разграничения секторов экономики Пратс предложил решить в рамках Основной программы Народного единства, узаконив национализацию еще около 50 «стратегических» предприятий и тем обеспечив государству ключевые позиции. Средние и мелкие предприятия, экспроприация которых не предусматривалась Основной программой, подлежали возвращению в частные руки, что должно было открыть путь к компромиссу с ХДП. Инициативу Пратса поддержали президент и КПЧ. В январе 1973 г. Мильяс внес в Конгресс законопроект, подготовленный на ее основе. Но СПЧ, МАПУ и левые христиане, а тем более МИР категорически отвергли возможность возврата предприятий прежним хозяевам. Они считали, что это ослабит организацию и боевой дух трудящихся и столкнет правительство с рабочими, взявшими фабрики в свои руки, оппозиция же все равно не пойдет на компромисс. Генералам они тоже не доверяли, и не без оснований: первую же попытку правительства утвердить реквизицию 45 занятых рабочими предприятий, из которых было 35 «стратегических» (по конституции для этого требовались подписи всех членов кабинета), министры-военные заблокировали. Индустриальные кордоны провели в столице демонстрацию протеста против законопроекта Мильяса. Рабочие реквизированных предприятий категорически заявили, что не отдадут их прежним хозяевам. Показательно, что на этот раз партийные различия отошли на задний план: вместе с социалистами и миристами выступили, игнорируя решения своего руководства, и коммунисты, и даже демохристиане. Законопроект пришлось снять с рассмотрения.
Другой узел противоречий возник вокруг путей борьбы с инфляцией и «теневой экономикой». За первые три месяца 1973 г. эскудо обесценился на 22%, количество денег в руках частного сектора увеличилось на 43%3. Для защиты трудящихся от инфляции и черного рынка министр финансов Ф. Флорес (МАПУ) предложил создать государственную торгово-распределительную сеть, в которую поступала бы вся продукция общественного сектора; отменить прямую ее продажу предприятиями, обмен между ними и плату натурой; ввести карточное распределение 30 продуктов первой необходимости; узаконить органы народного контроля над снабжением. Первыми выразили несогласие министры-военные; адмирал Уэрта вышел из правительства (хунта Пиночета назначит его министром иностранных дел). В рядах Народного единства предложение министра тоже вызвало споры: быстро наладить аппарат нормированного распределения не представлялось возможным. Зато правые СМИ получили новое пугало для обывателя; многие бросились скупать все подряд, усугубляя и без того тяжелое положение. Правительству пришлось дезавуировать неподготовленный шаг министра. Взамен был создан государственный секретариат по распределению и торговле во главе с генералом ВВС А. Бачелетом (в недалеком будущем — одной из жертв пиночетовского террора).
Идя навстречу торговой буржуазии и выражавшей ее интересы оппозиции, власти начали сворачивать возникшую в октябре 1972 г. сеть государственных магазинов и распределения товаров через организации трудящихся. Это не могло не оттолкнуть людей, страдавших от очередей и спекуляции, в том числе трудящихся-демохристиан, поддержавших было советы снабжения и цен, централизованное снабжение и рационирование товаров первой необходимости. Когда по требованию министров-военных ушел в отставку руководитель государственной торговой компании, известный как сторонник введения рабочего контроля, группа миристов заняла помещение компании, потребовав экспроприации всех крупных торговых предприятий.
В неблагоприятную сторону изменились и настроения мелких торговцев. «Они вначале одинаково страдали и от прямого распределения, и от черного рынка. Когда же первое не стало преобладающим как выражение все большего народного контроля над экономикой, в который могли бы включиться и торговцы, т.е. когда перед ними не открылось ясной революционной альтернативы, они в конце концов пополнили ряды спекулянтов, чем не только обеспечивали, но и наращивали свои прибыли»4. Инспектора то и дело находили тайные склады. В доме одного участника «хозяйской забастовки», который, завернувшись в национальный флаг, протестовал против «не обеспечивающего коммерсантов товарами» правительства, нашли 300 мешков сахара, 6 тонн вермишели, 95 ящиков мыла, 800 кг чая, 1800 л растительного масла и 900 детских сосок5.
К началу 1973 г. сказались со всей силой последствия экономической войны транснационального капитала против Чили. Страна ощущала все большую нехватку валюты для оплаты импорта промышленного сырья и продовольствия. Надо было либо по примеру буржуазных правительств пойти на резкое повышение цен, замораживание зарплаты, девальвацию национальной валюты и предоставление всяческих льгот местному и иностранному капиталу, либо решительно расширить общественный сектор и сферу прямого распределения дефицитных товаров, жестче контролировать расходы бюджета и зарплату, заставить буржуазию оплатить последствия ее саботажа сполна. По словам одного из профсоюзных лидеров, трудящиеся готовы были идти на жертвы лишь при условии, что на каждую дырку, просверленную в ремне рабочего, буржуа заставят просверлить четыре. Первый путь — заставлять трудящихся затягивать пояса ради обогащения буржуев — был для народного правительства политически невозможен, оставался второй. «На последующих этапах правительство должно было любой ценой поддерживать уровень жизни рабочих и служащих — главной своей опоры»6.
Инфляция сделала необходимым повышать зарплату уже не раз в год, а каждые 4 месяца; сначала планировалась полная компенсация тем, кто получал не больше двух минимальных зарплат, но по настоянию КУТ ее распространили на всех, кто зарабатывал не больше трех; в общественном секторе таких была половина. Финансировать это повышение предлагалось за счет буржуазии, повысив налоги на прибыль, на владение акциями, на недвижимость и на кредиты для частного сектора. Конгресс, в который уже раз, отклонил эти налоги как невыгодные средним слоям. Демагогически суля полную компенсацию потерь от инфляции всем получающим до 20 (!) минимальных зарплат, правые предложили ввести для этого высокий налог на импорт, что означало для трудящихся безработицу (предприятия не смогли бы импортировать сырье и запчасти) и голод (цены на продовольствие взлетели бы на недоступную беднякам высоту). При этом Конгресс откровенно превысил свои конституционные полномочия. Пойдя навстречу требованиям средних слоев (на улицы опять вывели банковских служащих), правительство согласилось распространить компенсацию на тех, кто получал до 5 минимальных зарплат, но и это предложение Конгресс отклонил. В результате дефицит бюджета увеличился еще больше.
Тем не менее экономическая война внешней и внутренней контрреволюции смогла лишь свести к нулю рост производства, но не вызвать его спад. П. Вускович писал уже после пиночетовского переворота: «Факт состоит в том, что вопреки образу катастрофы, который пытается создать диктатура, абсолютные показатели внутреннего продукта, потребления, импорта оставались в том (1973) году значительно выше уровня 1970 г.; в то же время осуществлялась программа инвестиций… Явления нехватки, трудностей снабжения, «хвостов» отражают поэтому не реальное уменьшение доступности продуктов первой необходимости, а сочетание последствий прогрессивного перераспределения дохода в пользу трудящихся, акций саботажа и спекуляции с тем, что нам плохо удавалось ограничивать денежные доходы буржуазии, и это позволяло им давить, сверх всякой нужды, на потребительский рынок, преследуя явно политические цели»7.
Невозможность снова загнать революционный процесс в прорванные им рамки буржуазной легальности — а именно к этому объективно сводилась линия военно-гражданского кабинета — проявлялась не только в экономике, но и в политических вопросах. Военные оказались втянуты в гущу классовой борьбы, привлечены к государственному управлению не в качестве граждан, сознательно принимающих ту или иную сторону, а в качестве единой корпорации, претендующей на роль арбитра. Поскольку же эта корпорация, спаянная жесткой дисциплиной, была частью государственной машины буржуазного общества и во главе ее стояли представители имущих классов, то выигрывали именно они. Благие намерения отдельных лиц и партий не могли изменить классовую логику событий.
Совсем не те результаты, на которые рассчитывали сторонники компромисса, дало привлечение армии к управлению общественным сектором. Ведь одно дело, когда в подобной роли выступает революционная армия, не отделяющая себя от народа, и совсем другое, когда ключевые сектора экономики передаются под управление обособленной от народа армейской корпорации. Входя во вкус распоряжения собственностью, особенно «природной рентой», подобная корпорация неизбежно стремится ее монополизировать, а поскольку речь идет о собственности государственной, для этого требуется взять в свои руки власть. Гражданские политики, тем более сильные массовые партии, становятся конкурентами армии, подлежащими подавлению единственным доступным ей способом — силой оружия. Субъективные намерения и тут не меняют объективной логики процесса.
Правые воспользовались октябрьским кризисом для закрепления монополии армии на оружие. Конгресс принял законопроект, запрещавший хранение оружия и создание вооруженных групп иначе, как под контролем армии, и поручавший ей расследование предполагаемых нарушений. Президент не воспользовался правом вето, и армия получила по существу жандармские полномочия. Военная контрразведка сразу же обвинила левых, в первую очередь МИР, в намерении создать народную милицию. Под предлогом контроля над соблюдением закона военные начали обыски в поселках и на предприятиях.
Все это не могло не ускорить внутреннюю дифференциацию армии. В стране, охваченной революцией, политическое размежевание военных объективно неизбежно. Однако, в Чили их слишком долго воспитывали в духе «святости и неприкосновенности» корпоративного единства армии, а участие в правительстве не только не ставило эту установку под вопрос, но, наоборот, укрепляло ее и ею обосновывалось.
С. Альенде и КПЧ пытались разрешить это противоречие, осуждая любые попытки размежевания в вооруженных силах. Например, Л. Корвалан, опровергая обвинения правой печати в намерении коммунистов расколоть армию, заявил: «Коммунистическая партия никогда не проникала за двери казарм. Она глубоко уважает и ценит профессиональный характер наших вооруженных сил. Партия никогда не ставила перед собой цели создать коммунистические ячейки в военных частях. Наша коммунистическая молодежь стремится лишь к тому, чтобы вызвать у молодых чилийцев интерес к воинской службе, а это похвальное патриотическое стремление»8. Такой подход по существу исключал работу в армии, что признал впоследствии сам лидер КПЧ. Миристы, напротив, ставили непосредственной задачей пропаганду, направленную на ускорение дифференциации тенденций среди военных, расшатывание их корпоративной дисциплины и гражданское пробуждение младших командиров и солдат, в большинстве благоприятно относившихся к правительству.
Крайне правые добивались чистки офицерского состава в своих интересах. Правительство, стремясь помешать поляризации вооруженных сил, уступало даже требованиям правых об отставке с командных постов лояльных ему офицеров. Дорожа «нейтралитетом» генералов, оно в свою очередь, соблюдало во внутриармейских конфликтах «нейтралитет». Результат можно было предсказать заранее: «Систематическому разгрому подвергались именно демократические круги. Они всегда находились в обороне. Хотя они и составляли большинство, именно лояльные офицеры и младшие командиры, а не заговорщики, действовали подпольно, поскольку тех, кто повиновался правительству, всякий раз обходили повышением по службе, а то и просто отправляли в отставку»9. Военные-конституционалисты оказывались под перекрестным огнем: перейти на позиции МИР и левого крыла Народного единства они не могли, а правые получали возможность изображать их виновниками раскола армии и снимать с постов.
Политический компромисс, оформленный и гарантированный участием военных в правительстве, имел конкретную цель: обеспечить проведение в марте 1973 г. очередных парламентских выборов (впервые должна была голосовать молодежь с 18 лет). Оба противостоявших лагеря в последний раз оказались заинтересованы в использовании институтов буржуазной демократии. Левые надеялись, что удастся изменить соотношение сил в Конгрессе и легитимно преобразовать политический строй. Умеренные в ХДП видели в выборах последний до 1976 г. шанс отстранить президента от власти законным путем, но на деле оказались заложниками своей крайне правой союзницы НП: только вместе с ней можно было получить необходимые для этого две трети мест в Конгрессе. На руку правым играла опасная тенденция разочарования в политике, нараставшая среди городской и сельской бедноты, которой институты буржуазного государства почти не давали возможности отстаивать свои жизненные интересы. Около миллиона граждан, имевших право голоса, не зарегистрировались для участия в выборах10.
Правая оппозиция беззастенчиво покупала избирателей, пользуясь созданным ею же дефицитом товаров. Сколько голосов добавил ХДП созданный еще в ее правление Национальный комитет по борьбе с инфляцией, распределявший продуктовые «пакеты Фрея» прямо через ее избирательные комитеты?
Но абсолютное большинство трудящихся все яснее осознавало свои классовые интересы. Фактический отказ Конгресса от повышения зарплаты, демонстративная защита толстых кошельков, явный подрыв экономики и попрание конституции, не говоря уже об уличном терроре (за месяц перед выборами трое левых активистов были убиты и 50 ранены, но многие террористы были оправданы судом), наглядно показывали, чего можно ожидать от правых в случае их победы. Но главное — трудовой народ на каждом шагу ощущал реальные достижения своей власти. Безработица оставалась рекордно низкой, потребление продовольствия за два года выросло на 27%. Доля 20% самых бедных в национальном доходе выросла наполовину. Процент семей, где доход был ниже официального минимума, снизился вдвое, детская смертность — с 88 до 71 на 1000. В бедняцких районах дети бесплатно получали не только молоко, но и завтрак, школьные принадлежности, форму и обувь. В начальной школе теперь учились все дети, в средней — 40% вместо прежних 30%, прием в университеты увеличился более чем наполовину. По данным, опубликованным в оппозиционном журнале, половина опрошенных считала, что купить продукты им стало легче, другая — что труднее; первого мнения держались 75% людей с низким уровнем доходов, второго — 77% людей со средними и 99% — с высокими доходами11. Не меньше, если не больше материальных завоеваний значило для людей труда обретенное ими достоинство, возможность быть творцами своей судьбы. На одной из демонстраций рабочий нес плакат: «Это плохое (он выразился покрепче) правительство, но оно мое».
На выборах произошла беспрецедентная поляризация сил. Для легализации «Демократической конфедерации» Конгрессу пришлось разрешить межпартийные блоки, и левые смогли также выдвинуть общий список «Федеративной партии Народного единства». Ее программа ориентировала трудящихся на завоевание всей полноты власти и строительство социалистической экономики. За это проголосовали 44% избирателей — на 8% больше, чем в 1970 г. Корвалан тогда сказал: «Чилийский народ заслужил монумент более грандиозный, чем Анды.» Но результат не соответствовал ни предвыборным ожиданиям, ни размаху пролетарского движения октябрьских дней. Существенно изменить соотношение сил в Конгрессе не удалось. Правда, оппозиция не только не получила двух третей, но понесла потери. О конституционной смене власти ей пришлось забыть. Однако, она сохранила в обеих палатах Конгресса простое большинство, позволявшее продолжать саботаж и добиваться свержения правительства иным путем.
Альенде, вопреки возражениям своей партии, предложил военным продолжить участие в правительстве, но генералы поставили ультимативные условия: договориться с ХДП о разграничении секторов экономики, разоружить всех гражданских лиц, решительно пресекать «беспорядки», улучшить отношения с США. Как позднее писал Пратс, Альенде сообщил ему, что согласен обсуждать эти условия и его поддерживают КПЧ, РП и АПИ; но СПЧ твердо заявила, что принять их означает отказаться от программы Народного единства. В итоге военные в правительство не вошли. Попытка найти в армии опору компромисса между противостоявшими классовыми силами завершилась неудачей.
