Поводом для написания этой статьи послужила проведенная в Киеве конференция, посвященная вопросам противодействия деструктивной пропаганде. Организовывали это мероприятие юристы, но были приглашены и специалисты других направлений — политологи, психологи, историки.
Организаторы имели в виду, конечно же, российскую пропаганду, направленную против Украины. Участники конференции единодушно признали не только то, что она очень эффективна, поскольку все россияне ею «зомбированы», но и то, что Украина не может противопоставить ей нечто равноценное. Некоторые же вообще говорили о том, что и украинские СМИ, когда они говорят о проблемах, которые существуют в Украине, этим самым ведут деструктивную пропаганду, поэтому предлагалось запрещать не только российские каналы, но и критические материалы в украинских СМИ. Те же, кто доказывал, что запрещать бесполезно и пытаться налаживать «контрпропаганду», тоже никакого «конструктива» предложить не могли по причине своего негативного отношения к пропаганде в целом.
В результате, конференция очень быстро переросла в оживленную «дискуссию», в ходе которой участники очень увлеченно доказывали, что русские очень плохие, а украинцы «хорошие, но слабохарактерные». При этом, что характерно, подавляющее большинство этих яростных украинских патриотов носили русские фамилии и разговаривали на русском языке. Один из докладчиков после очень короткого вступления на «державной мове» без особого смущения заявил: «А теперь, с вашего позволения, я перейду на язык врага». Сразу же после перехода к основной части доклада тонкая ирония, с которой были сказаны эти слова, мгновенно растворилась и уступила место вполне серьезной враждебности по отношению к «исторической родине» докладчика. Еще один докладчик — тоже русский и говорящий на русском языке — требуя усилить запретительные меры против российской пропаганды, от себя добавил, что единственное, что есть в России хорошего, это то, что ей очень повезло с лидером, чем поверг в ужас ведущего, который в конце специально взял слово для того, чтобы рассказать, что в России не все так уж хорошо, что там только нефтедолларов много, а вот промышленное производство сокращается, в новых технологиях Россия отстает от Запада, есть проблемы с развитием науки и т.п. На фоне украинских «достижений» в перечисленных отраслях это звучало как самая что ни на есть «российская пропаганда».
В общем, получилось, что даже в головах специалистов по противодействию деструктивной пропаганде царит полная «деструкция». Неудивительно, что ничего толкового по заявленной теме конференции они сказать не смогли.
Ведь для того, чтобы можно было противодействовать деструктивной пропаганде, стоит разобраться в том, что такое пропаганда вообще и насколько корректно ее деление на конструктивную и деструктивную. Но это было не так-то просто, если учесть, что «теоретическая часть» конференции ограничилась одним докладом, да и то на поверку оказалось, что главным «источником мудрости» докладчика была в основном Википедия.
Для того, чтобы разобраться в этом вопросе, надо прежде всего различать пропаганду и политическую манипуляцию, пропаганду и просто агрессивную ложь.
Пропаганда — это в первую распространение каких-то идей. Что касается политической манипуляции, то в ее основе лежит просто материальный интерес, и с точки зрения права она может рассматриваться разве что как мошенничество. Конечно, эти две вещи в реальности тесно переплетены, но если не разделить их теоретически, то лучше за этот вопрос вообще не браться, потому что тогда сама теория превратится в обычное мошенничество.
Собственно, современная теория пропаганды во многом является не чем иным, как обычным мошенничеством. Начиная с определения. Очень интересно будет сравнить определения пропаганды, которое дает Большая советская энциклопедия, и то, которое мы находим в Британской энциклопедии. В БСЭ пропаганда рассматривается как «распространение политических, философских, научных, художественных и др. взглядов и идей с целью их внедрения в общественное сознание и активизации массовой практической деятельности». В Британике — как «распространение информации — фактов, аргументов, слухов, полуправды, или лжи — чтобы повлиять на общественное мнение».
Интересно, что американцы отказались от слова пропаганда, аргументируя это тем, что оно скомпрометировано нацистами, у которых было министерство пропаганды. Казалось бы, при чем здесь слово? Ведь дело в идеях, которые распространяются, а не в том, что они распространяются. Но это в том случае, когда Вы имеете в виду распространение идей. Тогда вместо плохих идей вы будете стараться распространять хорошие идеи. А если у вас нет идей? Вот тогда и получается как у американцев, которые от слова пропаганда отказались, поскольку оно скомпрометировано Геббельсом, а от того, что это слово у нацистов означало, не отказались, а взяли на вооружение. Вот так получилось определение, которое дано в Британике. А чтобы у публики не было плохих ассоциаций — меняете название. Например, в США, по словам основного докладчика, для обозначения пропаганды в последнее время в обиход вводится слово «евангелизация».
Некоторые специалисты считают, что все дело в том, что в католической, православной и исламской традиции пропаганда рассматривается как нечто положительное, а в протестантской — как сугубо отрицательное. Но это ничего не объясняет и не совсем соответствует действительности. Например, немецкий протестантизм всегда положительно относился к пропаганде. И не только немецкий. В своей практике большинство протестантских течений делает упор именно на пропаганду вероучения в противовес традиционным конфессиям, опирающимся в основном на культ.
Дело здесь, скорее всего, не в протестантизме, а в гносеологии и логике.
Гегель в «Лекциях по истории философии» насмехался над тем, что англичане даже чувственный образ собаки принимают за идею. Увы, такой взгляд сегодня характерен не для одних только англичан. Гносеология и логика эмпиризма, которая действительно родилась в свое время в Англии во времена зарождения капитализма, расползлась вместе с ним по всему миру. Последователи такой философии просто не различают идею и мнение, а соответственно, истину и ложь. Для них истинно то, что выгодно на данный момент, а все, что не выгодно или хотя бы непонятно — то ложно.
Но чем различается идея и мнение? В первую очередь — масштабом. Идея — это взгляд с точки зрения истории, конкретнее, с точки зрения субъекта истории, того класса, который в данную историческую эпоху творит историю, двигает ее вперед. И до тех пор, пока капиталисты действительно двигали общество вперед, освобождали его от пережитков «темного», сонного Средневековья, логика и гносеология эмпиризма была очень продуктивной, ведь она открывала простор для развития промышленности, а с нею — науки, образования, для развития человека в целом. Кстати, на этой стадии своего развития эмпирическая философия решительно отказывалась от «мнения» в любых его проявлениях (вспомните об «идолах» Бекона) и апеллировала исключительно к знанию («знание — сила» того же Бекона), всячески способствуя Просвещению, которое есть не что иное как пропаганда научных знаний.
Но знание — это далеко не предел человеческого мышления. Насколько оно выше мнения, настолько же оно ниже, беспомощнее идеи, разума. Мнение — это точка зрения частного, случайного. Знание — уровень общего, повторяющегося, закономерного. Идея, разум — это точка зрения всеобщего, то есть того, как одни закономерности закономерно сменяются другими, точка зрения истории, культуры, взятой в целом. С этой точки зрения не может быть никаких «вечных законов» не только в природе, но и, что самое главное, в обществе.
Центральной категорией такой логики является категория превращения. И совершенно неслучайно эмпирическая философия оказалась неспособной подняться до уровня идеи. Причина этого не только в том, что она выросла из естествознания, которое ориентировано на поиск «вечных законов» (в общем-то имеющих определенный смысл, как минимум, на уровне классической механики), но и в том, что идея вечного превращения подрывала основы не только частной точки зрения в познании (притом, уже не только на уровне мнения, но и на уровне абстрактного, ограниченного рамками частной науки знания), но и основы частной собственности в целом. Связь же между частной собственностью и частнонаучным знанием отнюдь не внешняя. Они имеют одну и ту же основу — разделение труда.
В условиях отсутствия разделения труда и знание всегда имеет универсальный характер: каждый не только знает, но и умеет делать все, что умеют делать другие. Не только знает и умеет, но и делает. Да и само знание и умение еще не разделено. Интересно, что следы этой нерасчлененности знания и умения сохранились в различных языках до сих пор. Так в испанском языке, наряду с глаголом conoсer (знать, в смысле «иметь знание о предмете»), существует также глагол saber, который тоже означает знать, но в то же время и уметь, то есть «знать дело». Э.В. Ильенков отмечает, что русское слово «ум» тоже очевидно происходит от «уметь». С развитием разделения труда этих две человеческих способности — знать и уметь — распределяются между разными группами людей. И если в условиях отсутствия разделения труда человек развивался в меру своего участия в производственной деятельности, так что самый опытный становился самым умным (отсюда обычное для таких обществ представление о мудрости стариков), то по мере развития разделения труда физический труд становится все более отупляющим, а умственная деятельность все более абстрактной, в смысле, оторванной от действительности. Что же касается абстрактности как односторонности, претендующей на представление целого, то с ростом разделения труда все более абстрактным становится как умственный, так и физический труд. В данной статье мы вынуждены совершенно отвлечься от вопроса как о роли разделения труда в появлении машин, так и от вопроса о роли машин в преодолении разделения труда, поскольку они имеют к вопросу о природе пропаганды только косвенное отношение.
Пропаганда по своей природе есть не что иное, как инструмент преодоления разделения труда. Но врожденный недостаток этого инструмента состоит в том, что преодоление разделения труда предполагается здесь на базе умственного труда. Поэтому нечего удивляться, что преодоление разделения труда таким образом оказывается преодолением его лишь «в уме». В реальности же преодоление разделения труда путем, скажем, пропаганды научных знаний осуществляется так же мало, как путем религиозной проповеди того, что все люди — братья. И точно так же, как религиозная проповедь в реальной жизни не мешает тому, чтобы пропасть между богатыми и бедными становилась все больше, так и по мере распространения науки разделение труда только усугубляется. Но все это отнюдь не значит, что преодоление разделения «в уме» есть вещь бесполезная. Напротив, без тщательно разработанной идеи преодоления разделения труда и без того, чтобы эта идея овладела массами, преодоление разделения труда в реальности невозможно.
Продолжение следует
