Выготский говорит, что понять низшие формы психической деятельности можно только тогда, когда мы знаем, что они восходят к высшим — так же, как буржуазное общество, по Марксу, есть ключ к пониманию общества феодального, а анатомия человека — к анатомии обезьяны.
Тогда получается, что и буржуазное общество можно понять только тогда, когда понятен и его конечный продукт — общество коммунистическое, основанное на непосредственной общности людей, на понимании сущности человека как изначально неделимого целого. Увы, так как говоря о коммунистическом обществе мы говорим об обществе будущего, — хотя и обозримого, но всё ещё не наступившего, — говорить о нём можно пока только теоретически.
Вот и с любовью дело обстоит точно так же — теоретически. Ведь понять то, чем должна быть любовь сегодня, можно лишь в том случае, когда мы понимаем, как и к чему она восходит. Любит ведь не просто человечество, а человечество определённой формации, да ещё и разделённое внутри себя на антагонистически борющиеся классы. В разных обществах, да и в разных классах, любовь тоже будет категорически разной. «Любовь на индивидуальном уровне лишь отображает настроения внутри общества. Говоря проще: если общество само себя любит, то оно и право любить даёт себя миллионам, и все условия для этого создаёт… И, наоборот, общество с классовыми противоречиями, с разницей доходов, обрекает семьи на грызню…»[29]
Любовь, как восхождение человека к своей собственной, отчуждённой от него сущности, как такая форма взаимоотношений между людьми, которая не опосредована ничем, кроме самого человека, в буржуазном обществе, где люди опосредованы между собой отношениями частной собственности, всегда будет идти против буржуазного общества, против отношений частной собственности. Это всегда будет «разрыв шаблона», паттерна.
И можно много говорить о том, что человека нужно учить любить, что без этого он будет оставаться вещью и воспроизводить себя как вещь, что не любя, он просто не сможет быть человеком. Всё это, безусловно, так. Но, вместе с тем, и слишком упрощённо, грубо, без учёта реалий сегодняшнего дня. Следовательно, не вполне правильно.
Как писал однажды Олег Черненко, учить человека любви сегодня, особенно так, как это предлагают большинство борцов за любовь — это значит обречь человека на пожизненное несчастье, значит сделать его уродом, «заблудшей овечкой в стае волков». «Со своим понятием о нормальных человеческих отношениях у него есть лишь два пути: не захотев действовать по законам, диктуемым обществом, выпасть из него и обречь себя на социальную смерть, либо подчиниться: «отношения» сильнее «любви» не только на уровне господствующих во всем обществе отношений, но и в каждом отдельном, индивидуальном случае. Такое неравенство сил обусловлено тем, что любовь, в отличие от «отношений», прекрасно вписанных в общественную картину, для капитализма избыточна и не нужна, а поведение по «логике любви» в условиях рыночных отношений для каждого отдельного индивида будет губительным»[30]. Кристина Москаленко просто замечательно писала о том, что «каждый человек ждет от другого, если, конечно, он не верит по-настоящему в гоббсовских «волков», понимания, отзывчивости, человеколюбия. И не абстрактной любви всех ко всем, а любви к конкретным людям, в конкретном коллективе»[31], мы полностью согласны с ней. Но добавляем: ждёт для себя, от другого. Когда же дело касается ближнего, а, тем более, дальнего человека, он спокойно отдаст его на «растерзание волков» — лишь бы от себя их отвести.
Это та самая довлеющая товарная логика, против которой не может попереть даже О’Коннор с его идеей об изменении нейронных связей мозга. Мыслит ведь не мозг, а человек с помощью мозга. Сегодня человек производится капитализмом, товарными отношениями. Они — основа «вредных привычек», а не мозг сам по себе[32]. Изменяй или не изменяй нейронные связи — но до тех пор, пока проблема не решена на корню, в целом, общественно, это больше будет похоже на какую-то изощрённую духовную практику, да и то в лучшем случае. В худшем — человек просто сдастся, пойдёт по пути наименьшего сопротивления, отдаст себя на произвол страстей («отношений»), или вынужден будет постоянно вокруг них вертеться (о чём О’Коннор и предупреждает, говоря, что «мы всегда остаёмся собой»). В одиночку следовать против сложившихся «паттернов» — значит сделать себя ещё более несчастным, чем если тупо следовать за ними. Это значит с разбегу прыгнуть в волчью стаю.
Любить человека сегодня во многом и значит именно — в эту волчью стаю прыгнуть.
Стало быть, задача состоит не просто в том, чтобы учить человека любить, а в том, чтобы в этом учении объяснять человеку, зачем вообще это делать — любить, зачем вообще «нужна» любовь. Да, это несколько дико — объяснять утилитарный смысл такой совсем не утилитарной вещи. Но, видимо, в нынешних условиях придётся прорабатывать и такое понимание, при условии проработки его только как «фазы», промежуточного этапа становления, необходимого «разбега». А для этого нужно хорошо знать, к чему любовь, как и человек, восходят — или, напротив, до чего их всё время пытаются унизить.
Однако и в этом случае такое обучение — коль скоро оно состоится по большей части точечно, а не общественно, и вопреки сложившимся условиям, а не благодаря им, тоже будет очень похоже на духовную практику, приносящую человеку лишь иллюзорный выход, а если он эту иллюзию не примет — только ещё большие страдания. Нужно, стало быть, в обучении любви особое место уделить тому, почему, любя, человек будет несчастен. Нужно, чтобы человек понимал, что такое всеобщая необходимость и почему нужно поступать в соответствии с ней, а не с очевидным положением вещей, которое ему предстоит разрушить. Нужно, чтобы он знал: то, что ему нужно делать, выходит за рамки всех буржуазных представлений о любви. Ему, короче говоря, придётся пожертвовать собственным благополучием для того, чтобы сделать как можно больше для человеческого будущего, приблизить для последующих поколений возможность любить по-настоящему, то есть, по собственно человеческой общественной сути, которая бывает только в обществе, построенном на этих принципах — коммунистическом обществе.
То есть, уча человека любви, нужно воспитывать грамотного, умного, тонко чувствующего революционера.
Революционер — это тот, кто следует не видимому, а действительному положению вещей, который сознательно делает свою жизнь продолжением всеобщей необходимости; который не возводит текущее положение вещей в разряд единственно возможного варианта, к коему просто нужно поудобней приспособиться. В этом моменте придётся согласиться с оКоннором, который говорит, что положительная привычка есть усилие воли. Любовь, хотя и не есть привычка, тоже есть большое усилие.
Ведь ясно, что любить сегодня, быть революционером — это насилие над личностью, и индивидуально, и общественно. Но это как раз тот случай, когда, насилие необходимо, когда «нерешительная любовь» может не только лишить человечество Любви подлинной, но и лишить его вообще жизни.
Стало быть, сегодня вопрос любви к человеку, коль скоро это вопрос активной преобразующей деятельности — это не только вопрос самой любви как чувства, сколько вопрос пропаганды любви (что есть по сути один и тот же вопрос). Пропагандировать любовь не значит ходить по улицам с цветными флагами. Это значит любить в действии, во всех даже самых маленьких ситуациях, значит всякий раз учиться думать наперёд, но не по-буржуазному, «из рассчёта», а превозмогая этот «паттерн», исходить из понимания общественной природы человека, из его действительной природы, понимать её восхождение. Это значит любить тогда, когда любовь терпит сокрушительное поражение, когда любить вследствии тотальной раздробленности общества почти невозможно. Любить, когда все вокруг орут о том, что любви нет — и поступают соответственно.
Каждый может ныть о том, что всё плохо и каждый готов ликовать тогда, когда всё хорошо — но только немногие способны «шевелить» других людей, убеждать их в том, что для того, чтобы было хорошо, нужно постараться. Несчастная любовь — это не просто эпидемия, это лицо современного мира. И её не преодолеешь, пока не преодолеешь тот способ производства, в котором она возникает.
В этом смысле, борьба за любовь должна в итоге совпасть с экономической и политической борьбой — на самом широком, массовом уровне.
Пока же этого не случилось, любая любовь обречена быть несчастной. Отваживаясь любить, человек идёт сразу против всего, ведь так он в одиночку пытается отобрать у мира свою собственную отчуждённую сущность. Он отваживается на немыслимый, фантастический, для большинства — бессмысленный и дурацкий подвиг: «любить во время чумы»
11
Любить всё человечество в лице одного человека, а в лице одного любить всех, да ещё и доказывать, что это «лучше»…
Сегодня в почёте, скорее, противопоставлять себя всем — и не как человека, личность, потому что тогда получилось бы как раз наоборот, утверждение себя во всех людях и для всех людей, — а противоставлять как идеальный товар, как фикцию, миф.
Поэтому и любовь не удаётся. Современный человек уже не влюбляется в другого человека, а выбирает его — как вещь, по определённым параметрам, качествам, свойствам. И все уже друг друга просто замучили этим выбиранием.
Не видя в лице возлюбленного облика человечества вообще, невозможно и понять, что то, что мешает вам быть вместе, все ваши недостатки, заморочки, пороки — всё это носит системный характер и, в той или иной уникальной форме, выражается в каждом отдельном человеке. Встречаясь с этими трудностями в рамках товарной логики, человеку кажется, что их можно избежать, можно просто «выбрать» для себя более подходящего человека, с более лучшим набором личностных, физических характеристик — и тут же попадает в капкан, ловушку непонимания человечества как единого целого, эту гнуснейшую из капиталистических козней. «Благодаря» им он оказывается неспособен видеть отдельные недостатки отдельных людей как недостатки всего человечества, его личные проблемы как проблемы всего человечества; он вынуждён всё время отовсюду бежать, не понимая, что бежит от самого человечества, от себя, от своего же собственного лица, превратившегося в звериный оскал, в гримасу.
В этом контексте растущее изо дня в день количество разводов[33], «славность» или доминаторность, — это ещё «цветочки» по сравнению с патологической модой любить только себя, выродившейся в идею избегать любых отношений. На это в «развитых странах» сегодня особая «мода»[34]. Украина, поскольку она страна капиталистически ещё очень «неразвитая», да к тому же с «тёмным» социалистическим прошлым, ещё способна хотя бы о любви задумываться, мечтать о ней, тосковать, потому как поколение родителей нашей молодёжи ещё росло в других отношениях и имело совсем другое детство. Ведь социализм ставил вопрос любви совсем по-другому — как общественное дело, которое может стать таковым только в том случае, если сам человек является не средством, как при капитализме, а целью.
Об этом великолепно писал советский публицист Евгений Богат в очерке «Ахилл и черепаха», опубликованном ещё в 1965 году. Сравнивая бытие любви при социализме с бесконечно тонкими описаниями её бытия у Стендаля («О любви»), Богат говорит, что, при всей гениальной тонкости, понимание любви Стендаля уже устарело. «Это оттого, что в нашем столетии родилась новая любовь: в нее вошло лучшее, что было увидено и описано Стендалем, — от восхищения и первой робкой надежды до потаенного и сложного процесса кристаллизации плюс огромная, разрывающая сердце человечность» [35].
Вот уж где-где, а по части человечности нынешние отношения не дотягивают не то, что до Стендаля, а, может, и до какого-то первобытного уровня. Тут уже совсем не зря современные учёные преподносят нам отношения мужчин и женщин как отношения самцов и самок. Мыслями учёных заправляет позитивизм, которому свойственно возведение очевидного в рамки объяснительного принципа (как выразился бы Выготский). Мы действительно из людей превращаемся в животных, против своей воли мы вынуждены закрепощать человека в себе, изгонять его, подавлять. И как много этой человечности высвободилось бы, когда удалось хотя бы ненадолго уйти в сторону от вещной логики в общественных отношениях, что и происходило в СССР времён Богата!..
Ввиду этого, вполне может оказаться так, что детское, наивное обожествление предмета своей любви, так характерное «славным людям», есть не что иное, как вывернутая наизнанку попытка любить в одном человеке всё человечество. Ведь наделяя другого человека божественными свойствами, выходит так, что этого человека на самом деле наделяют его же собственными, только отчуждёнными от него свойствами, воссоединяют с ними искусственно, в сознании, любящего человека, без подлинного воссоединения с ними в действительной жизни. Никто не хочет любить обычного, земного человека, с его проблемами и тревогами — это сложно, невесело и невыгодно. Сегодня принято развлекаться. Может быть, поэтому, когда первый романтический флёр неизбежно развеивается, влюблённые вынуждены так больно «падать с небес на землю»? А крушение идолов оказывается таким горьким, так как их воздушные образы не имели под собой никакой реальной основы? Как знать[36], мы ведь всё ещё по-дилетантски «мечтаем». Ясно только то, что описанное происходит не в укор «высокой любви», а в укор «близорукому человеку».
Также ясно другое: в нынешних условиях, в сравнении с «доминаторной» моделью, модель «славности» явно проигрывает, ведь «альфа-самцу» или «плохой девочке» вовсе некуда падать — они стоят на земле обеими ногами, даже не пытаясь взлететь. Это крайне устойчивое, надёжное положение эксплуататора. Несмотря на всю схожесть с миром животных, культ доминаторности имеет в нашем обществе именно социальные, а не биологические основы. В мире жестокой конкуренции, в обществе, где всё против человека, доминировать и правда является самым почётным человеческим качеством. Если ты доминируешь — тогда ты неуязвим, тогда с тобой хорошо, тогда в бесчеловечном мире с тобой будет уютно. «Уверенность в себе» здесь подменяется предприимчивостью, расторопностью, приспособленчеством — пусть и выглядящими привлекательно. А ведь подлинная уверенность в себе — это сознательное движение за всеобщей необходимостью, когда человек в своей деятельности руководствуется логикой дела. Тут вопрос «доминации» вообще не является существенным, он даже не интересен. Тут важно само организованное движение.
И любая «модель» доминации выглядит в итоге бесконечно блекло и жалко по сравнению с «моделью», основанной на понимании человека как родового существа, на принятии, на любви. И то, что для подтверждения доминации в человеческом обществе учёные приводят факты из мира животных, оказывается позором не для подлинно человеческих отношений, а именно самой доминации.
Впрочем, уже в 1965 году, во время написания «Ахилла и черепахи», Богат знал это прекрасно, сравнивая советское понимание любви с западным:«Может быть, никогда в истории человечества любовь не означала для людей так несказанно много, как сейчас: за утверждением и отрицанием ее скрываются не личные особенности, а две философии века».
Сегодня, как и тогда, имена этих философий неизменны: революционная и реакционная, диалектико-логическая и товарно-логическая, материалистическая и позитивистская. Или — коммунистическая и капиталистическая.
12
Проблема с товарной логикой состоит в том, что сегодня она сама уже давно является этапом, который человек перерос, как он перерастает свою детскую одежду. С одним различием: когда ребёнок вырастает и становится взрослым, его перестают одевать как ребёнка, а вот человечество всё ещё рядят в общественные отношения, из которых оно давно выросло, да ещё и всё время твердят, что это — единственно возможный исход.
Ясное дело, что от таких насильственных процедур человечество страдает, в том числе и психически. Здесь «славность», как и «подонковость», «доминаторность», которую понимают чаще всего как противоположности, ещё ерунда. О’Коннор снова-таки совершенно правильно поступает, когда ставит «славность» в один ряд с другими пороками (да ещё и какими!), приравнивает их всех к «могущественной силе» — потому что все они действительно исходят из единого корня: товарной логики, отношений частной собственности. И человек будет страдать всё время, пока он осознанно не соединится со своей отторженной человеческой сущностью, как того требует всеобщая необходимость.
То есть, с тех пор, как условия для такого перехода созрели, но не нашли своего воплощения, следование товарной логике будет приносить человеку одни страдания, ему будет плохо, ведь он всё время идёт вопреки своей коллективной, неопосредованной человеческой сущности. И будет плохо до тех пор, пока он осознанно не присоединится к этой всеобщей необходимости, пробивающей себе путь сквозь товарную логику — а это значит, присоединится к ней по существу, а не по видимости. Индивидам Гловера, Рапсона, О’Коннора есть от чего отделяться — им присоединиться не к чему. Осознанно присоединиться значит стать свободным, оказаться в обществе более высокого порядка, чем капиталистическое — обществе, основанном на природе человека, а не природе товара. А до этого, пока такого общества нет, индивид будет обречён постоянно и систематически мучаться — в том числе, и от несчастливой любви, чем бы она ни была: влюблённостью, этапом развития, эпизодом, пожизненной каторгой или вынужденным одиночеством. Всё это будет происходить, пока не будут преодолёны обусловливающие такую любовь капиталистический способ производства и растущие из него общественные отношения.
13
Тут могут возразить: да ведь преодоление такого способа производства — это же дело не одного десятилетия, или, может, даже столетия! А ведь вы сами говорили, что счастливым хочется быть сегодня, а не через 100000 поколений!
Совершенно верно.
Мы даже ещё больше скажем: сегодня человечество находится в таких условиях, что в любой момент поколение ныне живущих людей может оказаться последним. Вполне может быть так, что после нас на Земле уже никого не будет, и дело проиграно, что все последние шансы мы давно истратили, что будущего нет. Мировая война, на пороге которой стоит человечество, имеет в своём распоряжении такие орудия убийства, которые способны уничтожить все живое на планете в течении считанных дней. На это понимание нельзя уповать, но и без него тоже ничего сделать будет нельзя.
Любая современная любовь несчастна, независимо от того, по какой логике вы в ней двигаетесь — коммунистической или капиталистической. Это обусловлено самим нашим временем — точнее, жутким, глупым бевзременьем. И в условиях отсутствия всякого шанса, что вы выберете? Когда вы находитесь в двухместной лодке, и можете взять с собой только свою мать или возлюбленного, кого вы возьмете с собой?
Несчастливая любовь — это болезнь роста всего человечества, не переболев которой, оно не сможет вырасти, стать, собственно, полноценным человечеством. Но для этого нужно бороться, нужно страдать, сцепив зубы, и двигаться к выздоровлению — активно, сознательно, жадно. Как сами психотерапевты любят говорить, психотерапия помогает только тем, кто очень хочет выздороветь.
Когда человек вопреки всеобщему разделению труда сможет понять и потихонечку, по крупице, по маленькому шажочку проводить в жизнь, реализовывать то понимание, что он является не биологическим (или вообще — физическим, химическим, атомным, квантовым) телом, не товаром, а является индивидом, частью человеческого рода, который, в свою очередь, имеет сугубо социальную, конкретно-историчную природу; поймёт, что он сам как индивид и как род есть и конкретная история, и её продолжение, двигающееся к воплощению всеобщей необходимости, у него появится шанс любить и быть счастливым даже несмотря на все те обстоятельства, которые ему придётся ради этого преодолевать. Возможно, его любовь нельзя будет назвать счастливой с чисто буржуазной точки зрения, но в моменте истории как непрерывного движения у его страданий появляется СМЫСЛ.
Маркс не зря уделяет так много места проблеме отчуждения — именно потому, что здесь человек отчуждается от всего человеческого, от вообще истории, и мыслит себя буквально, то есть, биологически, как тело и не более, — а то и вовсе как самостоятельную вещь. Он не может мыслить себя как целое, понимать как род, и потому, дойдя до определённого этапа в своём развитии, оказывается неспособным уже что-то делать без этого понимания и передового мышления.
Вот так мыслить себя, вопреки всем обстоятельствам, которые «стараются», чтобы человек мыслил себя по-буржуазному (то есть, как частичку, стоящую против всего, отрицающую всё) есть величайший подвиг. И не только мыслить, а и стараться, учиться, отваживаться поступать в соответствии с этим мышлением.
Конечно, в этой позиции содержится много печалей, неудач, трагедий, фальстартов и того тяжёлого чувства, которое возникает, когда всё против тебя. Повсюду сознательный, думающий, чувствующий человек в отношениях с другими будет натыкаться на вопиющую, разящую вещность — c чужой и со своей стороны. Однако в таких условиях (когда всё действительно против), подобная смелость — двигаться вверх за идеей — пожалуй, единственно достойна человека.
Любовь — это умение видеть глазами всего человечества, думать умом всего человечества, чувствовать сердцем всего человечества. Только так в любви и возможно счастье — когда она сама будет коллективным делом. Ведь как писал А.С. Макаренко, любовь — это «обыкновенное дело, которое нужно организовать». Обыкновенное же оно потому, что без него человек просто не мыслим, невозможен, без нее он не человек, а машина, или животное, а то и вовсе «нейронные связи».
Похоже, что именно игнорирование этой социальной природы любви, её неотъёмлемости, неотделимости от сущности человека, и делает любовь несчастной. Тогда легче всего заключить, что это дело «обыкновенное», то есть «нехитрое» и состоится как-нибудь само, решится механикой гормонов, подскажется поведением животных, устоится как «хорошая привычка». У машин, нейронов, и морских губок ведь всегда всё прекрасно[37].
Но никто, в общем-то, и не говорит о том, что, «борясь за любовь», нужно сознательно искать себе несчастья. Просто нужно понимать, что общая тенденция сегодняшнего дня заключается в исключении счастья в отношениях. Сами словосочетания «отношения», «налаживание отношений», «создание отношений, «вступление в отношения», уже фиксируют раздробленность индивидов, в самом понятии «любовь к кому-то», «к чему-то» содержится глубинное противоречие, «не-любовь» к кому-то или чему-то другому. Это обусловлено нашей экономической формацией.
И поэтому, встречаясь с любовными трудностями, нужно не бежать от этих трудностей, а воспринимать их… философски. То есть, пытаться понять, что стоит за ними, что вызвало их, и что можно сделать для того, чтобы разрешить их. Ведь в индивидуальной жизни человека нет иных противоречий, кроме как противоречий самой общественной жизни. Только понимая проблему несчастной любви как системную проблему, можно понять и то, что «выбрасывать» нужно не любовь, а систему, которая всякую любовь делает несчастной — равно как и попытку возвысить человека над его скотским существованием, выйти за пределы «логики вещей».
О том, как встречаться с этими трудностями, замечательно писала Татьяна Мацёха в статье «Свобода личности как осознанная необходимость»[38]. Речь в ней шла больше об экономической и идейной борьбе с капитализмом как смысле жизни для сознательного человека, революционера, но и в отношении любви, как нам кажется, сделанные ею выводы будут верны.
Итак, как должен двигаться человек, если он пытается прорвать рамки стесняющих его любовь общественных отношений?
«1 шаг — это осознание необходимости критического отношения к себе как индивиду, далёкому от идеала настоящего человека. Мы должны прекрасно осознавать, что, даже противодействуя существующему положению дел, мы всё равно являемся продуктами данного общества. Соответственно, если данное общество гнилое и античеловеческое, то мы в той или иной степени тоже заражены этой гнилостью, она уже внутри нас. Остается либо принять это и оставаться в зоне своего комфорта, либо сознательно бороться против самого себя, преодолевая навязанные рамки бытия.
2 шаг — наша деятельность, которая будет направлена на преодоление существующего отчуждения. Не так важно, что конкретно — протестные акции, беседы, написание статьей, книг и т.п. В процессе продуктивной деятельности лишнее отсееться (только не поддавайтесь первому впечатлению от прочтенных слов, это будет не так уж и просто, но вы, мой проницательный читатель, верно и так это осознаете), наиболее продуктивные пути будут изучены. Важно, чтобы это было совместное коллективное действие с другими, важно, чтобы выбранный вами путь был не иллюзорным, не мнимым, а действительно соответствовал главной цели — освобождению человека.
3 шаг — осознанная необходимость действовать в ущерб себе, но во благо человечества. Действовать в ущерб себе — это значит действовать в ущерб принятым «нормам», когда всё к чему должен стремиться современный человек — это лучшая должность (в смысле более оплачиваемая), почётный статус, больше собственности и т.п. Когда понятие человечности мы будем формулировать не на словах, а своей жизнью и делом доказывая истинность такого отношения».
Возможно, только так можно ответить и на другой вопрос, очень индивидуальный — где в отношениях с любимым человеком нужно продолжать бороться, искать выход, — а где, если это потребуется, уйти.
Итак, товарная логика разъединяет людей, отчуждает их, противопоставляет один другому, так что люди в своей непосредственной жизни уже не могут мыслить себя как человеческий род, как общественных существ, без чего и любовь невозможна. Но они всё ещё имеют возможность увидеть свою принадлежность к человеческому роду в теории, в идеях. Задача революционера — помочь этому теоретическому, идеальному снова в это материальное вернуться, пусть и ценой собственной жизни. Жизнь человека имеет смысл тогда, когда это жизнь для людей, в людях, с людьми — как жизнь для целого, в целом; тогда и сам человек будет цельным, обретает «целостность» Люди должны объединиться. За это и нужно сегодня бороться.
Пожалуй, таким вот революционером и должен быть настоящий «трансформирующийся человек» — подытожили бы мы. Но статью, всё же, хотелось бы закончить словами Евгения Богата, написанными ровно 50 лет назад и не только не утратившими свою актуальность, но даже упрочившими её.
«Наше время гораздо сложнее стендалевского века. Даже автору книги «О любви» с его редкостным умением видеть в тончайших, еле уловимых оттенках этого чувства влияние «образа правления» и общего состояния нравов было бы сейчас нелегко. В любовь, в отношения двоих входит сегодня не мир маленького княжества или города-республики, а мир трехмиллиардной планеты с его страстями, надеждами, болью и борьбой. Именно борьбой — не нужно бояться ставить это почти газетное ныне слово рядом со словом «любовь».
[29] Дмитрий Чёрный. Историческая обусловленность вечного чувства. http://spinoza.in/culture/istoricheskaya-obuslovlennost-vechnogo-chuvstva.html
[30] Олег Черненко. Любовь: учиться или учить?http://propaganda-journal.net/5062.html
[31] Кристина Москаленко. Любовь как необходимая составляющая человеческой коллективности.
[32] Cравните: «…Биологически каждый индивидуум имеет равные возможности к развитию в любом из социально заданных современной ему культурой направлений специализации. Попросту говоря, природа не предопределяет, кем кому именно быть, какую именно специализацию обретёт при жизни биологически деспециализированный мозг. Последнее (специализация) есть следствие уже чисто социальных, но ни в коем случае не биологических процессов … абсолютно непонятно, почему нужно связывать [эти]индивидуально-психические особенности, возникающие на базе максимально широкой общей культуры, непременно с врожденными особенностями мозга, с различиями в биохимической структуре дезоксирибонуклеиновых молекул? Они могут быть с ними связаны (хотя и неизвестно как), а могут быть и не связаны…». Ильенков Э.В. Несомненное и сомнительное в размышлениях Э.Майра. http://caute.ru/ilyenkov/texts/phc/mayr.html
[33] «В 2013 году процент разводов в Украине достиг 61%», сообщает УНИАН.http://www.unian.net/society/799809-v-ukraine-protsent-razvodov-dostig-61.html «Если посмотреть статистику, то пик разводов приходится на первые годы супружеской жизни — от 3-х месяцев до полутора лет. Именно в этот период возникает непонимание между мужчиной и женщиной, недоверие, финансовые трудности…»
[34] «Этим необычным, смущавшим порой его самого словом («кристаллизация» — А.Г. Стендаль определял лихорадку воображения, благодаря которой любимый человек наделяется всеми мыслимыми и немыслимыми совершенствами, становится существом исключительным. Нечто похожее бывает с оголенной за зиму веткой дерева, если кинуть ее в глубину соляных копей: она покрывается большими блестящими кристаллами, делается неузнаваемой», пишет Богат.
[35] В другой стране передового капитализма — Японии, например, дошло уже до того, что отказ молодых людей от любых отношений с противоположным полом, в том числе, сексуальных, достиг массового характера и принимает значения стиля жизни. По некоторым данным, такую позицию высказали от 42% до 75% опрошенных молодых людей в возрасте не старше 39 лет.
В ссылке можно прочесть об этой позиции подробней, потому как, кроме отношений, она отразилась также на манере одеваться, организации досуга, пищевых предпочтениях, политических и гражданских взглядах и т.д. http://www.slate.com/articles/news_and_politics/foreigners/2009/06/the_herbivores_dilemma.single.html
[36] Гловер говорит, что «славным парням» свойственно так называемое «присоединение»: они готовы терпеть отношения с холодным и безразличным партнёром, лишь бы это повысило их ценность в собственных глазах и глазах окружающих. Например, они склонны отчаянно цепляться за отношения с очень красивой, но бездушной девушкой; покупать одежду, технику, автомобиль, посещать модные заведения, стричься у дорогого парикмахера, которые им явно не по карману; оказывать крайне стесняющие их одолжения; молниеносно менять свои взгляды, подстраивая их под чужое мнение. Их самооценка настолько низка, что они постоянно вынуждены искать подтверждения собственной значимости в окружающем, повышать её с помощью того, что в обществе высоко ценится. Рапсон и Инглиш пишут, что «славные люди» вообще, похоже, не имеютсамооценки. Они думают о себе только то, что другие о них думают и вся их жизнь проходит в изнурительных, часто трагичных метаниях между своими и чужими интересами. Впрочем, многие из них настолько привыкли попирать свои интересы, что уже почти не имеют их.
[37] Не так давно, один научный телеканал показывал сюжет об особой форме организации «вечеров знакомств» «по науке». У мужчин и женщин незадолго до события брали эпителий полости рта для анализа ДНК. Затем по полученным данным формировали таблицу возможных идеальных генетических пар. Полученные выводы, которые объявлялись в самом конце, могли быть подкреплены или опровергнуты тем, что на протяжении вечера каждый участник мог подойти к другому и обнюхать его. Это делается исходя из предположения учёных, что запах лучшего генетического партнёра должен быть особенно привлекателен.
[38] Татьяна Мацёха. Свобода личности как осознанная необходимость. http://propaganda-journal.net/8805.html
